«Кто успел – тому и счастье», гласит народная мудрость. Одним из успевших к дележу жирного концессионного пирога был скромный чиновник Главного управления путей сообщения Карл Федорович фон Мекк, живший на полторы тысячи казенного жалования (годового) с женой, пятью детьми, матерью и двумя незамужними сестрами. По настоянию жены, Надежды Филаретовны, Карл Федорович оставил службу и занялся предпринимательством. Дальше все пошло по известной схеме – создаваемые общества банкротились, а их учредители богатели. На момент смерти Карла Федоровича в феврале 1876 года фон Мекки принадлежали к числу наиболее богатых неаристократических семейств Российской империи.
Надежда Филаретовна фон Мекк, в течение четырнадцати лет бывшая другом и спонсором Петра Ильича, хорошо знала, что такое бедность. Выросла она в небогатой помещичьей семье[101], в семнадцатилетнем возрасте вышла замуж за бедного штабс-капитана[102], который начал богатеть только на двенадцатом году супружеской жизни… Люди, смолоду хлебнувшие лиха полной ложкой, или ожесточаются до предела, или становятся сострадательными гуманистами. К счастью, Надежда Филаретовна пошла по второму пути. И еще одно счастливое обстоятельство – она безумно любила музыку и хорошо разбиралась в ней. Впрочем, эта одаренная женщина хорошо разбиралась во всех сферах, с которыми ей приходилось иметь дело.
Одной из первых Надежда Филаретовна «угадала» в Чайковском гения и решила ему помочь. Стесненные обстоятельства Петра Ильича были хорошо известны, но также был известен и его характер, поэтому первые попытки спонсорства выражались в заказе музыкальных произведений. Заказы передавались через скрипача Иосифа Котека, близкого друга Петра Ильича.
В 1871–1876 годах Котек учился в Московской консерватории по классу скрипки и по классу свободной композиции (теория музыки), который вел Чайковский. Они быстро сблизились, дружба их продолжалась до 1882 года, когда Котек уехал в Берлин (умер он в Давосе в 1885 году от туберкулеза). Чайковский высоко ценил музыкальные способности Котека, ценил настолько, что пользовался его помощью во время работы над Концертом для скрипки с оркестром ре мажор (Соч. 35) и доверил ему первое публичное исполнение этого произведения. Вальс-скерцо, написанный в 1877 году, Чайковский посвятил Котеку.
Близких друзей у Петра Ильича было много, но отношения с Котеком были особенно доверительными (вплоть до того, что Котек стал свидетелем на свадьбе Чайковского) и Петр Ильич сильно ими дорожил. К тому же, по другой версии (в первой, как вы помните, фигурировал Николай Рубинштейн), именно Котек, бывший домашним скрипачом Надежды фон Мекк, обратил ее внимание на Чайковского. И именно Котек был рядом с Петром Ильичом в злосчастном 1877 году, который начинался вроде бы как неплохо…
Заказы от Надежды Филаретовны начали поступать еще в конце 1876 года. Надо сказать, что Чайковский был не единственным музыкантом, которому покровительствовала эта достойная женщина. Например, она помогала Николаю Рубинштейну как директору Московской консерватории (несмотря на то, что как человек он ей не нравился), Генриху Венявскому (тому самому, чей сюртук достался Петру Ильичу по приезде в Москву) или Клоду Дебюсси, бывшему ее домашним пианистом[103] и учителем музыки.
Давайте сразу же уточним одно важное обстоятельство. Некоторые биографы Чайковского склонны упрекать Петра Ильича в том, что его отношения с Надеждой фон Мекк носили сугубо корыстный характер. Это мнение опровергается как письмами, которые они писали друг другу на протяжении многих лет, так и той щепетильностью, которую Петр Ильич проявил в самом начале их дружбы.
«Несмотря на самые решительные отнекивания одного моего друга [Котека], хорошо и Вам известного, я имею основание предположить, что его милому коварству я обязан тем письмом, которое получил от Вас сегодня утром. Уже при прежних Ваших музыкальных заказах мне приходило в голову, что Вы руководились при этом двумя побуждениями: с одной стороны, Вам действительно хотелось иметь в той или другой форме то или другое мое сочинение; с другой стороны, прослышав о моих вечных финансовых затруднениях, Вы приходили ко мне на помощь. Так заставляет меня думать слишком щедрая плата, которой Вы вознаграждали мой ничтожный труд. На этот раз я почему-то убежден, что Вы исключительно или почти исключительно руководились вторым побуждением… Мне очень бы не хотелось, чтобы в наших отношениях с Вами была та фальшь, та ложь, которая неминуемо проявилась бы, если бы, не внявши внутреннему голосу, не проникнувшись тем настроением, которого Вы требуете, я бы поспешил смастерить что-нибудь, послать это “что-нибудь” Вам и получить с Вас неподобающее вознаграждение. Не промелькнула ли бы и у Вас невольно мысль, что я слишком податлив на всякого рода музыкальную работу, результатом которой являются сторублевые бумажки? Не пришла ли бы Вам неожиданно в голову мысль, что, будь Вы бедны, я бы отказался от исполнения Вашей просьбы? Вообще в моих отношениях с Вами есть то щекотливое обстоятельство, что каждый раз, как мы с Вами переписываемся, на сцену являются деньги… Тем не менее в презренном металле я действительно очень нуждаюсь… я попал в очень неприятное скопление денежных затруднений, из которого без посторонней помощи выйти не могу.
Эту помощь я теперь решился искать у Вас. Вы – единственный человек в мире, у которого мне не совестно просить денег. Во-первых, Вы очень добры и щедры; во-вторых, Вы богаты. Мне бы хотелось все мои долги соединить в руках одного великодушного кредитора и посредством его высвободиться из лап ростовщиков. Если бы Вы согласились дать мне заимообразно сумму, которая раз навсегда освободила бы меня от них, я бы был безгранично благодарен Вам за эту неоценимую услугу. Дело в том, что сумма моих долгов очень велика: она составляет что-то вроде трех тысяч рублей. Эту сумму я бы уплатил Вам тремя различными путями: 1) исполнением различного рода работ, как, например, аранжементов, подобных тем, которые я для Вас уже делал; 2) предоставлением Вам поспектакльной платы, которую я получаю с дирекции за мои оперы, и 3) ежемесячной присылкой части моего жалованья»[104].
Первое – Чайковский прямо пишет о том, что не намерен получать материальную помощь под видом заказов музыки.
Второе – ему не хочется, чтобы деньги играли определяющую роль в отношениях с Надеждой Филаретовной.
Третье – он готов принять материальную помощь, поскольку нуждается в деньгах, но не в качестве дара, а в качестве кредита. Да, действительно, лучше иметь одного кредитора, чем дюжину, это удобнее. Особенно такого кредитора, как Надежда Филаретовна, которая не станет озадачивать себя и своего должника начислением процентов.
Четвертое – просьба денег сопровождается изложением четкого плана погашения долга.
А теперь вопрос: если бы дело было в одних лишь деньгах, то стал бы Петр Ильич писать такое письмо? Однозначно не стал бы, а просто продолжил бы выполнять заказы. Неизвестно, сколько платила Надежда Филаретовна за одно произведение, но коль уж Чайковский называет вознаграждение «неподобающим», то можно предположить, что оно составляло не менее ста пятидесяти рублей, а то и все двести[105]. Три тысячи – это пятнадцать-двадцать «неподобающе вознагражденных» заказов, их можно заработать за пару лет.
Но вернемся к Надежде Филаретовне. Выйдя замуж в семнадцать лет, она родила за двадцать восемь лет брака восемнадцать детей, из которых к моменту начала переписки с Чайковским в живых осталось одиннадцать, а еще один сын (Миша), умер позже – в 1883 году. 26 января (7 февраля) 1876 года Надежда Филаретовна овдовела, а в конце того же года началось ее заочное знакомство с Петром Ильичом… Сухие факты не дают полного представления о человеке и не могут передать того, что расскажут близкие люди.
«Чтобы понять более поздние события, не следует забывать, что моя бабушка [Надежда Филаретовна] вышла замуж, когда ей едва исполнилось семнадцать лет, и я очень сомневаюсь в ее чувствах к человеку, которого она приняла. Она дважды отказывала ему и, конечно, не питала страстной любви, которая приходит в более зрелом возрасте. Она любила его, была ему более чем хорошей женой и родила много детей. Всего у нее было восемнадцать родов. Ее амбиции были направлены в его сторону, не в свою, и это так. Но какой-то уголок ею существа не был разбужен или к нему вообще не было прикосновения. Возможно, она и не знала, что он существует. Однако этот уголок существовал.
