Константин Николаевич ввел Петра Ильича в семью Владимира Петровича Бегичева, занимавшего весьма значительную должность инспектора репертуара в Дирекции московских Императорских театров. По сути, инспектор репертуара имел больше веса, чем директор театров, поскольку без его разрешения не могла быть осуществлена ни одна постановка и карьеры артистов сильно зависели от него. Модест Ильич характеризует Бегичева как «человека, пользовавшегося большой популярностью, во-первых, как некогда знаменитый красавец и герой романической хроники города; во-вторых, как “балующийся” искусством меценат-любитель из “благородных”, автор многих драматических произведений, кажется, в большинстве случаев заимствованных из иностранной литературы, и, в-третьих, как муж своей жены, Марьи Васильевны, рожденной Вердеревской, а по первому мужу Шиловской… превосходной салонной певицы, восхищавшей в сороковых и пятидесятых годах московское и петербургское высшее общество; пользовалась она также репутацией одной из самых чарующих женщин и, подобно мужу, имела очень бурное прошлое, а также любовь к искусству, сблизившую ее со всем, что было выдающегося среди деятелей сценического и музыкального искусств».
От первого брака у Марии Васильевны было двое сыновей – Константин и Владимир, будущий граф[67]. Первый стал соавтором Чайковского в написании либретто «Евгения Онегина», а второй – частным учеником по композиции и в какой-то мере другом, несмотря на двенадцатилетнюю разницу в возрасте.
Де-Лазари «расписал ему [Чайковскому], как там весело, какой это музыкальный дом, что Рубинштейн там свой человек, что сам Бегичев, как инспектор репертуара, может быть ему со временем очень полезен, что в семье есть очень талантливый мальчик, который наверно будет нуждаться в музыкальных уроках, и за него станут платить большие деньги»[68]. Знакомство быстро переросло в дружбу, которая была не только приятной, но и выгодной. Бегичев принимал участие в судьбе первых сценических произведений Петра Ильича (вплоть до балета «Лебединое озеро»), а Владимир Шиловский выступал в качестве мецената. Так, например, свою вторую заграничную поездку Чайковский летом 1868 года совершил по его приглашению и за его счет. Благодеяние было преподнесено в деликатном виде – Петр Ильич ехал «по долгу службы», в качестве учителя шестнадцатилетнего Володи.
Первая поездка состоялась в июне – сентябре 1861 года, когда Петр Ильич в качестве переводчика и секретаря сопровождал знакомого своего отца инженера Писарева. В тот раз он посетил Берлин, Гамбург, Брюссель, Антверпен, Остенде, Лондон и Париж. Сначала радовался: «Я еду за границу; ты можешь себе представить мой восторг, а особенно, когда примешь в соображение, что, как оказывается, путешествие мне почти ничего не будет стоить: я буду что-то вроде секретаря, переводчика или драгомана Писарева… Конечно, оно бы лучше и без исполнения этих обязанностей, но что же делать?.. Путешествие это мне кажется каким-то соблазнительным, несбыточным сном»[69]. Потом сожалел: «Что сказать тебе о моем заграничном путешествии? Лучше и не говорить о нем. Если я в жизни сделал какую-нибудь колоссальную глупость, то это именно моя поездка. Ты помнишь Писарева? Представь себе, что под личиной той bonhomie[70], под впечатлением которой я считал его за неотесанного, но доброго господина, скрываются самые мерзкие качества души; я до сих пор и не подозревал, что бывают на свете такие баснословно подлые личности; теперь тебе не трудно понять, каково мне было провести три месяца неразлучно с таким приятным сотоварищем. Прибавь к этому, что я издержал денег больше, чем следовало, что ничего полезного я из этого путешествия не вынес, – и ты согласишься, что я дурак. Впрочем, не брани меня; я поступил, как ребенок, и только. Ты знаешь, что лучшею мечтою моей жизни было путешествие за границу, случай представился, la tentation était trop grande[71], я закрыл глаза и решился»[72].
В конце мая 1868 года Чайковский отправился в продолжительное путешествие по Европе в компании Владимира Шиловского, Бегичева и Де-Лазари. Бегичев был распорядителем при пасынке, Петр Ильич – его учителем, а Де-Лазари выступал в роли приятного во всех отношениях человека, создающего нужный фон для вояжа. Петр Ильич захватил с собой партитуру «Воеводы», над которой работал в поездке. Нахлебничество его тяготило. «Ты уже верно знаешь, при каких обстоятельствах и с какой обстановкой я поехал за границу, – писал он сестре. – Обстановка эта в материальном отношении очень хороша. Я живу с людьми очень богатыми, притом хорошими и очень меня любящими… Меня немножко бесит мысль, что из всех лиц, к[ото]рые были бы рады прожить со мной свободные три месяца, я избрал не тех, которых я больше люблю, а тех, кто богаче»[73].
Проведя несколько дней в Германии, путешественники приехали в Париж, где прожили до середины августа. Задержка была вызвана не потребностью в обстоятельном знакомстве с французской столицей, а необходимостью показать Володю, страдавшего чахоткой, какому-то знаменитому парижскому врачу. В том же письме Александре Ильиничне Чайковский выражает свое недовольство длительным пребыванием в Париже: «Нас держат здесь против воли», но при этом радуется парижской дешевизне и великолепию местных театральных постановок; заодно отмечает, что шумная парижская обстановка не способствует работе над оперой. Коллизия Петра Ильича заключалась в том, что пребывая на родине, он мечтал о заграничных поездках, но стоило ему только покинуть Россию, как его сразу же начинало тянуть обратно.
У Бегичевых Чайковский познакомился с певицей Дезире Арто (в миру – Маргерит Жозефин Монтаней), ученицей знаменитой Полины Виардо…[74]
Впрочем, давайте по порядку. «Уроки мои идут очень успешно, и даже я пользуюсь необыкновенным сочувствием обучаемых мною москвитянок, которые вообще отличаются страстностью и воспламенимостью», – сообщал Петр Ильич братьям в феврале 1866 года. Московские музыкальные классы ужасали Чайковского обилием учащихся женщин, но в то же время он писал своей мачехе о надеждах «пленить этих фей». Почти двадцать шесть лет как-никак, пора бы уже и жениться.
Муфка, о которой упоминалось выше, была увлечением мимолетным, а вот с Верой Давыдовой, сестрой мужа Александры Ильиничны, у Петра Ильича могло бы выйти что-то серьезное. Могло бы, да не вышло.
Они познакомились в Гапсале летом 1867 года, когда братья Чайковские были вынуждены обходиться двумя обедами на троих. Там же, в Гапсале, Петр Ильич написал две пьесы для фортепиано – «Песню без слов» и «Развалины замка». Вместе со «Скерцо», сочиненным еще во время учебы в консерватории, эти пьесы составили фортепианный цикл «Воспоминания о Гапсале» (Op. 2), посвященный Вере Васильевне Давыдовой.
Романа как такового не было (да и быть не могло, как вы понимаете). Была иллюзия романа, в который поверили Вера и Александра Ильинична, горячо одобрявшая «выбор» брата. «Тебе, может быть, рассказывала Вера, что мы шутя говорили с ней часто о каких-то наших будущих хуторах, где мы будем тихо доживать свой век, – пишет Петр Ильич своей «милой Сашуре». – Что касается до меня, это совсем не шутка, я действительно страстно привязался к этой мысли… Я мечтаю о какой-то блаженной, преисполненной тихих радостей жизни, и эту-то жизнь не могу себе иначе представить, как около тебя. И ты не сомневайся в том, что рано или поздно тебе придется уделить частичку твоих материнских забот на состарившегося и усталого братца. Ты, может быть, подумаешь, что подобного рода душевное состояние приводит человека к желанию жениться. Нет, милая будущая сожительница!.. Мне лень заводить какие-то новые супружеские отношения, лень стать во главе семейства, лень взять на свою ответственность судьбу жены и детей. Словом, брак для меня немыслим… Одно, что меня мучит и тревожит, – это Вера. Научи и наставь меня: что мне делать и как поступать в отношении ее? Я хорошо понимаю, чем бы это все должно бы была окончиться, – но что прикажешь делать, если я чувствую, что я бы возненавидел ее, если б вопрос о завершении наших отношений браком сделался серьезным»[75].
