Говоря о занятиях, следует сказать, что верховые казаки были исключительно земледельцами, тогда как низовые были отчасти рыбаками, отчасти огородниками и садоводами и отчасти земледельцами.[136]
Верховые казаки – люди умеренные, скромные, даже суровые. Низовые, наоборот, имели характер весёлый, лёгкий, даже ветряный. В умственном отношении верховые и низовые казаки стояли на одной ступени. Правда, дети верховых казаков превосходили низовых в науках, но редко равнялись с ними в искусстве, как то: рисовании, музыке, танцах.
В домашнем хозяйстве верховцы отличались простотой, деятельностью и трудолюбием. Праздность у них считалась большим пороком. Родители, сватая невесту за сына, справлялись, прежде всего, о том, способна ли она к работе.
В этом отношении женщины верховых станиц представляли уникальное явление. Часто, оставаясь дома, без мужей, занятых военной службой, они исполняли тяжелейшие работы, свойственные мужчинам. Сами пахали землю, сами косили и убирали хлеб.[137]
Благосостояние верховцев с виду было небогато, но зато более прочно. В низовых станицах среди простых казаков попадались богатые, обладающие большим капиталом, а рядом едва добывавшие кусок хлеба насущного. В верховых станицах благосостояние было более ровное: не было особо крупных состояний, но и не было нищеты.
Стол у верховых казаков был более обильным и сытным, но однообразным угостить он был не мастер, хотя истинно русское хлебосольство и радушие были развиты здесь более, чем у низовцев. Верховец мог накормить всякого, кто нуждался в пище, а низовец сортировал своих гостей по их положению в обществе.[138]
Благодаря не столь изнурительному труду, низовые казаки выглядели красивее верховых, одевались щеголеватее и изысканнее, в более ценные ткани. Обставляли свои жилища комфортабельнее.
Низовцы относились к верховцам с некоторым пренебрежением и в тоже время с некоторой завистью к их домовитости, более прочному хозяйству, трудолюбию и умению.
В полках верховые казаки насмешливо говорили низовым, что у них будто бы «суми сомови, а толчи тараньи», намекая на скудные запасы, привезенные из дома (в сумах из сомовой кожи – тарань). В ответ на это низовые говорили верховым, что у них «бурсак колесо затормозил», высмеивая обильные запасы бурсаков – сухарей, привозимых служилыми из дома.[139]
Боевая походная жизнь развила в казаках чрезвычайное чувство товарищества, неведомое уроженцам мирных областей России и Малороссии. Особенно тесной была связь между одностаничниками, знакомыми или связанными кровным родством. Казаки любили свои станицы, гордились принадлежностью к ней. В отношении других держались добродушно-насмешливого тона.
Почти каждая станица имела особые прозвища. Для этого достаточно было сказать одно слово. В жизни каждой станицы бывали смешные недоразумения: в Мигулинской станице во время разлива в станичное правление заплыл сом, в Усть-Медведицкой – индюшки канун поклевали. В Клетской вместо высокопоставленного чиновника, приезда которого ожидали, встретили колокольным звоном мчавшегося по дороге и поднявшего облако пыли станичного бугая. В Кременской – рак на водопое ущипнул лошадь, она испугалась, побежала и увлекла за собой весь табун, а кто-то в растерянности закричал: «Старики, седлайте каюки догонять, рак табун угнал». Стоит сказать одно слово (стрельцы, сургуч, ножницы), чтобы напомнить такой анекдот или насмешливое прозвище, чтобы разгорелась перебранка, иногда серьёзная, чаще шуточная.
Говор верховых казаков был более резким, напоминал рязанский. Они говорили «таперича», «жаних», «вядро». Низовые дразнили верховых словом «чига», которое произошло от русского диалектного слова «чаго» (чего).
Одежда верховых казаков мало чем отличалась от одежды южнорусских губерний. Примером такого костюма служит одежда казаков-некрасовцев. Мужской костюм включал белую рубаху, отделанную красной полосой (кырмызом) по нижнему краю подола.
Юноши и женатые мужчины носили рубахи с «воротом» – яркой вышивкой на груди, одевалась она на выпуск поверх портов-шаровар. В будние дни носили синие (киндичные), а в праздничные и свадебные дни наряжались в красные (кырмызовые). Сверху рубахи надевали бешмет – стеганный зипун без застежки желто-оранжевого цвета.
Женский головной убор отражал и общественные традиции в положении женщин: четкое разграничение женских и девичьих головных уборов. На Дону головные уборы у замужних и незамужних казачек были различны и преимущественно русского происхождения: девушки носили челоуч – налобную повязку, косу украшали лентами, косниками из золотых цепочек. Женщины носили повойники – мягкая шапочка, поверх которых повязывался платок или одевалась кичка.
Интересно название русских женских головных уборов. Как пишет Б.А. Рыбаков в своем труде «Язычество Древней Руси», «женский головной убор в народном костюме выражает идею неба. Символически это выражается солнцем, птицей».[140] И действительно, женские головные уборы имеют птичьи названия: кичка (кика – утка), кокошник от «кокош» – петух, сорока.
Одежда казачки, живущей в верховьях Дона в начале XVIII в., состояла из рубахи, балахона, завески, пояса и мутозиков. Рубашка, как мы говорили выше, является самой древней одеждой обитателей Восточной Европы, в том числе и славян. Наши предки придавали магическое значение рубашке. Они верили в то, что, завладев рубахой врага и произнеся заклинание, хозяин рубахи был обречён на болезни и смерть, т. к. на него напускали порчу.
Подол, ворот и рукава украшались вышивкой, выделялись цветом, которые выполняли роль оберега и должны были защитить человека от порчи и сглаза.
Примерно с 1570 года разрозненные казачьи группы объединяются, образовав мощную военно-политическую организацию (республику) под названием Войско Донское (или Всевеликое Войско Донское). По поводу термина «Всевеликое Войско Донское» известный донской исследователь С.Г. Сватиков писал: «Некоторые историки думают, что это был титул, данный царями за отличия. На самом деле Собор писал всему Войску, всей Донской колонии, а не отдельной ее части…Всевеликое Войско означало в XVII в. все Войско Донское, находящееся в сборе».[141]
Другой донской историк И.П. Буданов, касаясь этого же термина, отмечал, что «слово «великое» есть подлинный и признанный Москвою титул Войска Донского; оно есть выражение признательности и уважения, как со стороны самого Московского царя, так и со стороны освященного собора и всей земли, ибо измученные и истощенные как тиранией предшествующих царей (Ивана IV, Бориса Годунова), так и многолетней междоусобицей, а также вторжением внешнего врага, население почувствовало всю благость вооруженной казачьей интервенции. И с другой стороны, почему слово «великое» в отношении донского и других казачьих войск Москва стала прилагать только после Смутного времени, до этого же времени она не употребляла».[142]
Территория, занятая в то время донскими казаками, определялась бассейном реки Дон, кроме её верховий, и бассейнами рек Бузулук, Хопёр, Медведица и Северский Донец. Пространства, располагавшиеся за Доном, к югу, были пустынными. Там, до 1784 года кочевали ногайцы. Западной границей казачьей территории долгое время являлось устье реки Аксай, откуда границы Войска Донского простирались до реки Калмиус. Выход в Азовское и Черное моря запирала мощная турецкая крепость Азов. На севере границы земли донских казаков тянулись до устья рек Богучар и Верхняя Ворона, где несколько позже возникли городки Богучар (1615), Хопёрский и Пристанский.
По мнению Н.А. Мининкова, можно говорить о завершении формирования Войска Донского в 20-е годы XVII в., когда «власть Войска признавали все казаки, т. е. она была сильной и действенной. Войско Донское решительно боролось с теми казаками, которые желали обособиться. Однако методы утверждения Войском своей власти не исключали демократичности во внутреннем его устройстве в XVI–XVII вв.»[143]
