И тут на меня накатило. Да что там! Меня придавило, что пудовой плитой! Оханьки. Наивная девушка с Чукотки! Как меня ещё назвать – то помягче?! Дурёха! Какой таможенный контроль я могу пройти здесь и сейчас? Никакой – единственно верный ответ. У меня же нет ничего ни одного клочка документов, ни листочка от оплаченного тура… вот сейчас меня и развоплотят или, если смилуются, то арестуют за незаконное проникновение на территорию их прекрасного Геспервайда и всё, что я смогу увидеть будет иномирная тюрьма, хорошо, если одноместная. А Кассиль – таки потеряет место работы. А ему ж еще семью кормить надо… Жалость к Кассилю стала последней каплей. И удивительное дело, мне бы растечься мокрой лужицей, да пойти сдаваться, уповая, что повинную голову меч – таки не сечет, но я ощутила совсем другой настрой. Во мне будто появился прочный, несгибаемый стержень, мысли стали четче, они словно начали крутиться ода за другой, слажено, как колёсики в хорошо налаженном часовом механизме. Спокойно просчитывая ходы один за другим, без истерик и метаний ища выход из неприглядной, безвыходной ситуации. Я знала за собой эту черту – упорство, переходящее в упрямство, но то, что она сработает даже в такой безвыходной ситуации было удивительно даже для меня. Я вообще считаю упрямство ценнейшим качеством, надо только выбрать достойную точку, в которую ты намерен упереться. У меня она была. Я ведь, если и проникла незаконно на территорию иного мира, то в этом не было ни злого умысла, ни коварных планов. Так что надо искать выход, быть начеку, и воспользоваться любой лазейкой.
Было ясно одно, если эту самую привязку я и пройду, то вот уже таможенный контроль, для которого большая часть зашуршала приготовленными яркими папками, поди со всем полагающим набором документов и оплаченных квитанций, мне не одолеть. Это без вариантов.
Так вдох, выдох. И еще раз. Есть тут ещё какое – то развитие сюжета, кроме как публичное, унизительное признание меня незаконно пробравшимся иномирным элементом?
Я старалась не думать, о том, что же будет дальше, если я смогу каким – то образом миновать таможенный контроль. Остаться без гостиницы, искать место ночлега, или же умудриться не отставать от группы… Об этом я подумаю после.
Имперский дворец Геспервайда.
Высокие двери распахнулись без стука. Эх, это от чиновников можно скрыться, сказать секретарю, что я никого не принимаю и ничего никому не объяснять. Звучать будет грубо, но у меня попросту нет ни настроения, ни желания, ни сил никого видеть. Кроме бокала даргонийского терпкого вина, которое вроде и не пьянит, и не даёт окончательно скатиться в тоску. Но от родственников за дверями кабинета не скроешься. Даже, если ты Император Геспервайда. Хотя, что ворчать? Из родственников у тебя в наличии осталась только жена, да сестра, да и та, к сожалению, не рядом. А в таких случаях, знаете, не разбрасываются.
– Лион, усиль проверку генотипа на въезде в столицу.
Я только приподнял взгляд, она не глупая, сама поймёт. Зачем? И так мы в этой не мысленной, ускользающей с каждым годом надеждой отыскать похищенную дочь выставили детекторы при въезде во всех городах, где стоят межмировые порталы. То, что нашей девочки нет ни на территории Геспервайда, ни в какой – либо из стран нашего мира мы знали давно. Но датчики жизни упрямо показывали, что девочка, наша дочь, жива. И что в результате? Надежда. Кто сказал, что это благо? Меня уже ощутимо корёжило от вечного ожидания, что сработает титаническая работа спецотдела призывников, работающих только по одному этому направлению, и императорская кровь сама потянет нашу единственную дочь к организованным только для одной этой цели межмировым экскурсиям по разным Галактикам не в меру огромной Вселенной. Хотя и тут не без проблем. В определенных мирах, куда мы направили поиск и запрос было крайне тяжело организовать выездной туризм. Договор о невмешательстве еще никто не отменял. Столько труда, столько лавирования, сколько более чем щедрых подарков организаторам в поисках самых настоящих щелочек в попытке дать шанс нашей похищенной девочке добраться до своих. И призыв, призыв, призыв, а еще долгое, мучительное ожидание. Сейчас ей должно было уже исполнится семнадцать лет.
– Еще раз повторю, Лион, усиль проверку. Я почувствовала сейчас такой эмоциональный всплеск, равный которому не припомню. Меня словно позвали.
– Позвали? – тихо, не поворачивая головы произнес я. – Ну, может и в самом деле позвали, дорогая?
– Ты не понял. Мамой меня может позвать только одно единственное существо во всей Реальности – моя дочь!
Языковая арка выглядела впечатляюще. Высокая, стрельчатая, из камня на вид очень и очень древнего, серовато-розового цвета, шероховатого, всего испещренного какими – то бороздками, вкраплениями, но почему – то мне казалось, что это лишь антураж, так видимость, для доверчивых как мы туристов, а вся суть крылась в небольшом устройстве, расположенном в нише, что контролировал весьма широкоплечий, но на вид добродушный дяденька в форме.
Я огляделась. Людей в форме, к слову сказать малоприметной, этакого невзрачного серого, мышиного цвета, с черными воротниками стойкой, и такого же цвета манжетами, которая отличалась у всех лишь нашитыми на плечах знаками отличая, было не так уж и много. Поди и десятка не насчитать. Почти все из них собрались возле таможенного контроля, где шла проверка туристов, что ехали на первом этаже нашего помелота и уже успели пройти языковую привязку. Проверка, как я успела заметить, шла с ленцой, документы просматривались быстро, а разрешающий на въезд штамп ставился ещё быстрее. Расстояние от арки до этого пункта было метров пятнадцать, не больше, но толпа ожидающих получалась знатная.
Всё же через арку проходили значительно быстрее, чем шла проверка документов. Ну, а галдёж там поднялся ещё тот, оно и понятно, все начинали пробовать изъясняться на языке Геспервайда. Один громче другого. Скажу вам получалось у них коряво, что не могло не резать слух. Смех, выкрики, веселье… По легкой, почти невесомой усмешке проверяющих и того, что дежурил у арки, все могли понять, что выходило у них с жутким акцентом. Но получалось же! Что ж, не повеселиться, не каждый же раз удаётся так легко перейти на чужой язык. Это не в школе годами учить, учить, да не выучить. К слову сказать, для этого тоже нехилые способности, если не талант нужен! Так виртуозно сопротивляться попыткам учителей втиснуть в свои мозги изучаемый язык и знать через несколько лет только: «Халоу! Май нейм из Борис!» – для этого талант поистине нужен! Те, кто проходил через арку отвечали дежурному на пару вопросов о самочувствии, о погоде в нашем мире и присоединялись к очереди ожидания, держа в руках папки с документами.
Я огляделась. Чуть поодаль и правда кипела жизнь. Удивительное дело, почему это не привлекало ничье внимание?! Ведь это и есть самая настоящая иномирная жизнь! Мы совершили посадку вроде как на местном автовокзале, только вот нюанс автовокзал то был межмировой и немалая доля транспорта, окружающий нас, была снабжена крыльями, как и у нашего помелота, отличался лишь цвет крыльев. На самой же территории было более чем многолюдно, туда-сюда спешили люди, и не совсем люди, мне было трудно вот так сразу определить кто есть, кто, но я все же четко могла сказать, кто не принадлежал к человеческой расе. В первое мгновение голова пошла кругом от такого разнообразия, и как в них разбираться то? Разве, что эльфов по их острым ушкам можно было отличить от общей массы без особого труда. Правда наш киношный мистер Блум был куда симпатичней этих образчиков эльфиского народа. Хотя, возможно, я зря столь категорична, и судить по двум-трем представителям о всей нации не верно, мы же тоже все разные. Я вот, ну, например, среднего роста, с копной каштановых, чуть вьющихся волос, которые стараюсь убрать, заплести в тугую косу, а еще лучше, как вот сейчас кепкой с козырьком прикрыть. Ну, не нравится мне реакция на мою шевелюру, ни у своего пола, ни тем более у противоположного. Глаза у меня серо – зеленые, как застоялое болотце, ничего особенного, если бы не густые черные ресницы, а если еще те подкрасить, то вообще получается очень даже ничего. Но у кого – то цвет глаз бывает вообще прикольный – зеленый, как молодая листва, всегда такой нравился, или темно-карий, почти черный, таинственный, или небесно – голубой, это вообще отпад. А так ничего выдающегося во мне не было, радует только то, что ноги прямые, да осанка не сутулая. Но ведь не спутаешь меня ни с кем. А почему? Да потому что все мы разные, все особенные, со своей изюминкой, а уж душа у каждого – так глубока, мимоходом не исследуешь, и уж, точно, похожей не будешь ни на кого. Одним словом, все мы – уникумы.
