«Что делать-то будем, Немой?» – проконсультировался я с бывшим владельцем тела. – «Может, ещё в кого превратимся? В мышь, например? Или в таракана?»

Немой молчал, как рыба. Ни картинок, ни превращений. Помер он со страху, что ли?

Делать было нечего. Я поймал одежду, которую кинул мне мужик, и стал одеваться. Рубаха оказалась велика размера на три. А штаны – на все десять. Мужик мне попался упитанный, а сам я изрядно отощал.

Я кое-как подвязал штаны верёвочками и натянул рубаху. Рукава висели чуть ли не до земли.

– Повернись-ка, – скомандовал Сытин. – И руки за спину заведи.

Я послушался. Он туго стянул мои рукава сзади узлом. Точь-в-точь, как в психушке.

– Ну, вот! И не надо кандалы надевать. Удобно, а, Немой? Ничего, что я так тебя пока буду звать? Ну, давай, шагай к калитке! Собаку не бойся, не подойдёт.

Вдоль забора мы прошли к калитке. Собака там и вправду была. Здоровенная, мохнатая и чёрная, как чёрт. Она следила за мной налитыми кровью глазами, но пасть не открывала. Только тихо, утробно рычала.

– Хозяева, калитку закройте! – крикнул начальник стражи.

Из дома бойко выбежал худощавый дедок в валенках. Жидкие волосы дыбом стояли над его блестящей лысиной. Растрёпанная борода задорно топорщилась.

– Поймали, значит, демона, Василий Михалыч? – радостно обратился он к начальнику стражи.

– Поймал-поймал, – добродушно ответил тот.

Дедок, забежав вперёд, сам отодвинул тяжёлую щеколду и распахнул калитку.

– Проходите! – поклонился он начальнику стражи. И тут же замахнулся на меня.

– У, вражина потусторонняя! Будешь знать, как в мой огород лазить!

Бля! Нужен мне твой огород, старый пень!

Идти пришлось долго, почти через весь город. Сперва шагали по пыльной улице, на которой стояли одноэтажные дома. Затем свернули на улицу пошире, вымощенную толстыми деревянными плахами. И дома пошли побогаче, в два, а то и в три этажа. Карнизы и наличники на окнах были украшены затейливой резьбой. Не бедные люди живут, сразу видно.

На небольшой площади возле очередного кабака мальчишки играли в лапту. Увидев нас, они загалдели:

– Демона поймали! Василий Михалыч демона поймал!

Один из пацанов с ехидной ухмылкой швырнул в меня огрызком яблока. И ведь попал, гадёныш!

Я дёрнулся, было, к нему. А руки-то связаны!

– Ну-ка, брысь! – прикрикнул на мальчишек Сытин. Пацаны так и брызнули в стороны.

Ноги у меня гудели после пробежки, а живот, прямо к позвоночнику прилип. В нём даже не урчало – настолько голод скрутил кишки.

– Ничего, – подбадривал меня в спину начальник стражи. – Доберёмся до тюрьмы, там тебя накормят.

Ох, что-то я, блядь, сильно сомневался в его словах! На десантной гауптвахте, помню, кормили брикетами из говна и водорослей. И не сказать, чтоб досыта. А тюрьмы – они везде одинаковые.

Хотя – какая тебе разница, Макс? Ты час назад крысу сожрал и не поморщился.

Улица вышла на широкую площадь, посередине которой шумел рынок. Ну, точно! Здесь Немой уже бывал с обозом. Отсюда он попёрся искать своего Фому, который у князя в дружине служит.

Ох, Немой, Немой… За каким хреном ты весь город оббегал, если дворец князя – вот он?! На краю площади, за высоким бревенчатым забором с башнями. Возле ворот скучали охранники с копьями, на башнях – лучники.

Мы подошли к воротам. В высокой тяжёлой створке для удобства была сделана небольшая калитка с окошечком. Увидев нас, один из копейщиков молча постучал в калитку. Окошко скрипнуло, оттуда зыркнули цепкие глаза. Затем калитка открылась, и мы вошли в сад.

Яблоки и груши густо усыпали развесистые деревья. Тяжёлые краснобокие фрукты сгибали ветки почти до земли. Да вы издеваетесь, что ли? В животе снова нещадно заурчало и забулькало.

Проходя мимо невысокой вишни, я изловчился и губами поймал тёмно-красную, почти чёрную ягоду. Она была кисло-сладкой, прохладной.

Выплюнув косточку на траву, я обернулся к своему провожатому. Тот сокрушённо качал головой.

– Вообще-то, это любимая вишня князя Всеволода. Ягоды с неё не ест никто кроме князя.

Ну, бля! И тут накосячил! Не хватало ещё из-за ягод башки лишиться. Вот как это у меня получается? Всё время попадаю в самую жопу. Как с Тупым и гранатой. Талант, не иначе!

– Ладно, я никому не скажу, – подмигнул мне Сытин. – Топай давай! Видишь кирпичное здание во-он там? К нему шагай.

Тюрьма была самая настоящая. С тяжёлой железной дверью и маленькими окошками в высокой кирпичной стене. На окнах – сплошь решётки. Весёлое местечко.

Внутри, как и положено, царил полумрак, и пахло сыростью. У меня даже озноб пробежал по коже.

Длинным коридором охранник провёл нас в кабинет, на двери которого висела деревянная дощечка с надписью: «Начальник темницы». Золотые буквы были вручную выписаны на тёмно-вишнёвом фоне.

Начальник темницы оказался полным весёлым мужчиной в длинном, почти до пола, балахоне синего цвета.

– Здорово, Василий Михалыч! – воскликнул он, увидев нас. – А я тебя жду. Слушай, не можешь мне парочку саламандр достать, а? Камеры хочу просушить, пока погода хорошая. А то плесень пойдёт по стенам. Постояльцы от сырости заболеют.

– Непременно достану, Никита Ильич! Вот Михей с Гнилого болота вернётся – отправлю его за саламандрами, – ответил ему Сытин.

– А Михей на Гнилое болото поехал? Ох, ты! Если б я знал – попросил бы чёрных грибов привезти хоть корзинку. А то водяник в седьмой камере без них есть не может. Прямо исхудал весь. Из бассейна не вылезает.

Ни хрена себе! У них тут что, камеры с бассейнами?

– Так кто же его заставлял девок соблазнять русалочьим житьём? Сам виноват, за дело сидит.

– За дело-то за дело, – покивал начальник тюрьмы. – Но не морить же голодом нечистую силу.

– Да привезёт Михей грибов, не забудет. Я ему говорил. А как Василиса твоя поживает? Не линяла ещё?

– Вылиняла уже. Привет тебе передаёт.

– И ты ей от меня привет передай. А шкуру её старую не вздумай сжечь. Высуши на чердаке и прибери.

– Непременно, – пообещал начальник темницы. – Ты чаю-то выпьешь, Василий Михалыч? А, может, водочки?

– В другой раз, Никита Ильич. Давай-ка, сейчас постояльца определим. И покормить его надо.

– Так это постоялец с тобой? А я думал – ты помощника завёл! Определим, конечно! Он у тебя кто?

– Перекидыш. Котом оборачивается.

– Котом? Вот это отлично! Так он мне заодно всех мышей переловит, пока сидит! А то мыши замучили, понимаешь! Велел поставить мышеловку – так в неё домовой из пятой камеры попал. Три дня в больничке пролежал. Камера не убрана! Непорядок. И знаешь, что я тебе скажу – тут начальник тюрьмы понизил голос, словно заговорщик. – Он, мерзавец, специально палец в мышеловку сунул! А ты чего молчишь, перекидыш? Наловишь мышей? А я тебе камеру с тёплой лежанкой, а?

– Немой он, Никита Ильич, – засмеялся мой провожатый.

– Немой? Как же тебя угораздило-то, а? Ну, пойдём, Немой!

Вдвоём они отвели меня в камеру.

– Значит, смотри, Немой, – сказал начальник тюрьмы. – Вот лежанка, как обещал. Вот стол и табурет. Здесь, в углу – когтеточка. О матрас когти не точить! Порвёшь – сам зашивать будешь. Обед сейчас принесут.

– Выдай ему двойной, – попросил Василий. – Наголодался парнишка.

– Выдадим, – согласился начальник тюрьмы. – Да, вот ещё что! Под кровать не гадить! Только в лоток!

Бля, они вообще охренели, что ли?!

Молчаливый тюремщик приволок мне обед – две охрененные порции жареного мяса с репой и горохом и гору чёрного хлеба. Начальство вышло, дверь захлопнулась. И я остался один.

Ох, я и жрал! Наевшись, расслабился на табурете и стал задумчиво смотреть на недоеденный хлеб. Хлеба было ужасно жалко. Но в желудок он не влезал. Проблема, бля!

От нечего делать, принялся рассматривать камеру. Нормальное помещение. Семь шагов в длину, пять – в ширину. Побольше десантной капсулы.