ЭКСПРОМТ ЧИСТО ЗАСТОЛЬНЫЙ. СЛЕГКА ПАРОДИЧЕСКИЙ. ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ДЛЯ КРУГА БЛИЗКИХ ПО ДУХУ ЛИЦ
В старину живали деды
Веселей своих внучат:
Дома были свои обеды
И по гостям не ходили жрать.
Допустима легкая вариация: и не бегали других объедать. Шероховатость стиха не только не бросается в глаза, а, наоборот, подчеркивает непосредственную искренность замысла автора и его желание заинтересовать слушателей.
УДАЧНЫЕ СЛОВЕЧКИ. КИДАЕМЫЕ РАДУШНЫМ ХОЗЯИНОМ ВО ВРЕМЯ ИГРЫ В КАРТЫ НА ПРАЗДНИКАХ ИЛИ ПРИ ДРУГИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ
— Когда не с чего — так с пик, а когда некуда — так к Трихину (фамилия хозяина дома).
— Бью вашу даму — не ту, с которой третьего дня видел вас в ресторане, а эту вот — пиковую.
— А ну-ка, девяточку! Эге, брат… Это не то что хозяйские папиросы курить, а свои дома оставлять! Тут умнее нужно.
Шутки произносятся сразу, бойко и как будто бы вскользь, как бы не относящиеся к одному из собеседников. Шутки, оставшиеся непонятыми, повторяются во второй и третий раз. Если хозяина в это время нет в комнате, их может повторить его жена или приезжий родственник.
1917
Искусство портить бумагу
Когда-то в большом древнем городе таким людям жилось очень легко и беззаботно. О них говорили кратко и с большим уважением:
— Это наш городской красавец.
— А что он у вас делает? — спрашивал любопытный иностранец.
— Тем и живет. Больше ничем не занимается.
И всем было понятно, что человек, одаренный красотой, должен целый день шляться по общественным местам и услаждать взоры туземцев от девяти утра до двенадцати ночи.
За это его кормили, поили, снабжали деньгами и одобрительно похлопывали по левому плечу.
Когда прошло выгодное древнее время, с местных красавцев стали брать такие же, как и со всех, городские налоги, заставляли их работать на пристанях, выкидывали из квартир, а красоте их придавали оправдывающее значение только пожилые и обеспеченные вдовы.
Тогда их место заняли поэты. О них сначала говорили робко и почтительно:
— У него в душе огонь.
Поэт являлся узаконенным двигателем внутреннего сгорания, бездельничал, подбирал слова с одинаковыми окончаниями и без заранее преднамеренного значения и вызывал общие симпатии, как цыпленок в сухарях на обеденном столе.
Каждый век делается суше и суше, как институтка, вышедшая замуж за ростовщика. Поэты падали в цене с исключительным успехом.
Если в XVII веке при входе поэта в зало, где пожирался торжественный обед, к нему навстречу выходил сам хозяин, то в XVIII веке уже при появлении поэта не подымался никто, кроме сурового мажордома с готовым предложением на устах прийти завтра. Уже тогда во дворцах вельмож поэты были заменены густопсовыми гончими, содержание которых обходилось значительно меньше и давало больше развлечений. К поэтам стали относиться почти с неудовольствием.
В наше время это почти пренебрежительная кличка.
Если деловой человек нанимает конторщика и последний. вместо очередной работы, сидит за столом и хлопает губами, путает цифры и опаздывает на четыре часа в сутки, — прежде чем назвать его идиотом, деловой человек непременно вежливо предупредит:
— Что это у вас за поэтический вид… Волосы в разные стороны… Книги запущены… И жалованье за два месяца вперед. Я вас не для лирических стихов пригласил, а прошнурованную и пронумерованную книгу вести.
И, наконец, стихи не только перестали читать, что сделано своевременно, — их почти перестали даже печатать.
* * *
Тогда поэты стали прибегать к такому способу воскрешать доброе старое время: сейчас выкопаны все старые формы стиха.
Взгляните на любой номер литературного журнала, и вы увидите: газеллу, сонет, триолет, стансы, романсы…
Газеллы пишутся сейчас приблизительно так:
Газелла
Только вечер упадет — я приду.
Солнце яркое взойдет — я приду.
Ты помедлишь и уйдешь — я приду.
Ты меня не позовешь — я приду.
Пусть умру, тебя любя, — я приду.
Пусть приду к тебе, умря, — я приду.
Ты уснешь, тогда во сне — я приду.
Ты обрадуешься мне — я приду.
Современным поэтам кажется, что стих газеллы точно соблюден, если к концу приставить одинаковое слово.
Критикам, особенно пишущим в конце газеты, перед биржевым отделом, это кажется очень стильным и вызывает с их стороны массу восторженных одобрений.
Сонет понят современниками как что-то очень тягучее, короткое и скучное, вроде кусочка вареного мяса, попавшего в дупло зуба. Поэтому сонеты, которыми пестрят журналы, пишутся именно по этой системе.
Сонет
Прекрасен запах девственных лесов.
Лесов — да, девственных, прекрасен очень запах.
Там в лапах темноты горят глаза у сов,
Да, темнота — лежит в совиных лапах.
Кто в лапах у совы? Лесная темнота.
Лесная темнота у хищной этой птицы.
А чьи блестят глаза? Сии глаза крота.
Глаза глухой змеи, лягушки и волчицы.
Прекрасен запах девственных лесов,
И вынюхать его не в состоянье птицы.
Хотя блестят глаза у хищных черных сов.
Но нюхают его волчицы.
Современный сонет по своему унынию страшно смахивает на прошение о разводе, поданное в консисторию провинциальным учителем чистописания.
Не более веселы и стихотворные переводы — тоже один из способов старого поэтического развлечения.
Один из крупных наших поэтов помещает во всех газетах и журналах переводы со всех национальностей, населяющих Россию.
Каждая национальность, даже не имеющая своей литературы, не избежала этой печальной участи. Оказывается, что все поэты пишут одинаково.
Из армянских настроений:
Под небом Армении
Цветут цветы.
Но тем не менее
Там — я и ты…
Не разнообразнее и молдаванская поэзия в переводе нашего маститого поэта:
Под небом Молдавии
Растут цветы.
Сказать все же вправе я:
Там — я и ты.
Недалеко отошла от этого и башкирская поэзия:
Под небом Башкирии
Цветут цветы.
Счастлив в этом мире я.
Счастлива и ты.
