Родственные манипуляции часто приводят к результатам, диаметрально противоположным тому, о чем мечтает манипулятор.
Выросшие дети – и особенно дети, обладающие твердым характером и настроенные на успех, — предпочитают заботливому родителю недружелюбный, но такой привлекательный окружающий мир. И уходят, не оглянувшись. Даже угроза жестокого конфликта или вообще полного разрыва с родителем их не пугает. Или пугает, но не останавливает. К тому же дети, подвергавшиеся сильному «родственному прессингу», сохраняют на годы – вернее, на десятилетия – неприятные воспоминания о мамах и папах, «тиранах–обожателях». Иной «беглец из семейного гнезда» по ночам с криком просыпается, если увидит все тот же кошмарный сон: он снова юн, полон сил и планов, и снова родители душат его своей любовью.
Раздельное питание «по–родительски»
Есть ли смысл цепляться за уходящее в самостоятельную жизнь чадо? По–видимому, нет. Того малыша, которого можно было опекать и наставлять «с полным правом», уже не вернуть. А есть только этот молодой человек и его проблемы (зачастую вам совершенно непонятные) – и он, похоже, вот–вот уйдет. Уйдет совсем. Ему уже не интересно ваше мнение по многим вопросам, у него, видите ли, дела, он торопится, он хочет спать, ему надо поговорить по телефону, мама, закрой дверь. Некоторых родителей подобное обращение так уязвляет, что они не в силах удержаться от репрессий. И карательные меры выбирают соответственно… традиции. То есть по образу и подобию, заложенному в них бабушками и дедушками.
Одна из самых популярных «карательных мер» — угроза голодной смерти. В наше время умереть голодной смертью трудно, хотя старики еще помнят, насколько близко призрак дистрофии подходил к ним самим и к их детям – в военное и послевоенное время. Видимо, из этих страшных воспоминаний и родился главный психологический прием «демонстрации конфликта и объявления войны» – раздельное питание. Нет, популярная диета здесь абсолютно ни при чем. Вторичное деление пищи на белковую, углеводную и нейтральную происходит уже после того, как она проходит первичное деление – на «родительскую» и «сыновнюю/дочернюю». Наши полки в холодильнике – две верхние, твои – две нижние. Нижний ярус для бутылок – твои справа, наши слева. Посидишь не жравши — через неделю на брюхе приползешь!
Подобная мера, как правило, назначается не подумавши, от раздражения. И, конечно же, приносит больше вреда, чем пользы – любящим родителям, во всяком случае. Мы не имеем в виду ситуацию, когда «разделение питания» преследует именно «экономические» цели: сократить расходы на еду за счет перевода отпрыска «на голодный паек». При таких взаимоотношениях существует лишь один выход – разойтись, как в море корабли. Фактически «психологическая пуповина» давно прервана: главный признак этого разрыва налицо – абсолютно спокойное отношение родителей к проблемам ребенка, и в первую очередь — к его образу жизни, к его здоровью, к его физическому состоянию. Что ж, хорошо это или плохо – в каждом конкретном случае надо решать отдельно. Но оставаться вместе этим уже совершенно посторонним людям, в принципе, незачем.
В диаметрально противоположной ситуации родителей беспокоит каждый звук из комнаты ребенка, каждое позднее возвращение отпрыска, каждая кислая мина, которую он демонстрирует семье, выходя из своей комнаты. Они, согласно их уверениям, всегда и во всем готовы помочь своему отпрыску – и заодно проконтролировать его. Всегда и во всем. А все оттого, что не в силах смириться с «быстротекущим временем», уводящим «деточку» во взрослую жизнь. Откуда вообще берется эта жестокая зависимость родителя от его потомка? Психологи считают, что каждому «любимому ребенку» выпадает примерно полтора года – с 6 месяцев до 2 лет – состояния, «самого благополучного в жизни в смысле психического и физического здоровья и развития, годы самого лучшего эмоционального состояния, настроения». В психологии они получили название «период первичного всемогущества» или «первичного слияния». В это время мать настолько хорошо понимает и чувствует потребности своего младенца, что он воспринимает ее тело как продолжение своего собственного. Вероятно, подсознательное воспоминание об этом «неодиноком» состоянии души и тела заставляет многих родителей привязывать себя к детям «гордиевым узлом»: пусть они станут продолжением души и тела тех, кто давно миновал период первичного всемогущества и ощутил всю полноту оставленности, отчужденности и беспомощности.
Дети входят в жизнь родителей и как спасение от одиночества, и как средство покинуть «остров, со всех сторон окруженный смертью» — так эквадорский писатель Хуан Монтальво называл старость.
Вот почему страх одиночества и старости, накрепко связанный с социальной и эмоциональной сферами, заставляет старших вести себя бестолково и безоглядно. Родителям, чьи дети уже не годятся в качестве «спасательных средств», конечно, тяжело приходится, но и ребенку ненамного легче. Его «функции» меняются, а его все пытаются «приспособить» для старых целей. Естественно, ребенок сопротивляется – и тоже горячо и бестолково. Притом все «участники переигровки» причиняют друг другу такую боль своими претензиями, что просто обязаны действовать по обстоятельствам, действовать разумно и осторожно. Хотя проблема заключается именно в невозможности «структурировать поведение» разумом, поскольку эмоции мешают даже осознать происходящее. Родитель входит в психологическое состояние «Ребенка» и начинаются сложности, уже описанные ранее: два (или три, или четыре) «Ребенка» пылко и злобно доказывают друг другу, что они — рациональные и хладнокровные, так что вполне годятся на роль «Родителей». Сами понимаете: ничего хорошего из этого не выйдет.
Обычно конфликт начинается с предложения «пожить на свои деньги». В наше время деньги служат эквивалентом успеха, взрослый человек способен достичь успеха, следовательно, может и должен себя содержать. Выглядит логично. Хотя устранение некоторых деталей превращает продуманное – вроде бы – решение в вульгарную… коммуналку. Люди шпионят друг за другом, старшие требуют «отчета и пиетета» от младших, молодежь добивается, чтобы ее оставили в покое – и все это на фоне бесконечного дележа территории и передела собственности.
В качестве «первого рубежа» выступает холодильник. Независимый и равнодушный отпрыск ест, закрывшись в собственной комнате, какую–то дрянь с консервантами, а мама в тоске варит суп и скучает по тому времени, когда ребенок, придя из офиса или из института, сидел на кухне и лопал домашнюю стряпню, а она, мать семейства, могла говорить что угодно без всякой опасности спора или ссоры. Когда рот занят, возражать трудно, а после в сон клонит. И вот — это прекрасное единение в прошлом. Отчуждение растет, контакт слабеет. Попутно возникают неприятные мысли о болезнях кишечно–желудочного тракта и о других последствиях питания всухомятку… Ну, и кто кого наказал? Даже если выросший ребенок зарабатывает очень мало – фактически не зарабатывает, а подрабатывает — на еду ему точно хватит. Вот на съемную квартиру или на бытовую технику – вряд ли. А на то, чтобы изводить родных хрустом чипсов за закрытой дверью – легко!
Между тем родители, что бы этот «едок картофеля» себе ни думал, не собираются сдавать наблюдательных позиций. Они слишком долго числят ребенка в качестве своей собственности, чтобы вот так отпустить его на волю. Поэтому позднее возвращение с «корпоративной вечеринки» подшофе или лица противоположного пола, звонящие по телефону после полуночи, вызывают лавину вопросов. Ребенок отбивается, объясняя, что он уже взрослый, а родители пересказывают содержание последнего выпуска «Чрезвычайного происшествия» или «Дежурной части» как доказательство того, что в подобных условиях никто из живущих не может считаться взрослым, а должен слушаться маму и папу и не выходить из дому без их сопровождения, пока жив. Конечно, мы несколько преувеличиваем, но основным аргументом «неотпущения» ребенка на волю служат трудности и опасности самостоятельной жизни. Напугать бы его насмерть, да оставить бы при себе на веки вечные…
