— Не может. Медведь у него собак съел.

И Димка рассказал, как охотник Пырчин пришел к нему в вагончик, достал из кармана тряпочку, развернул ее и положил на стол. В тряпочке оказалась слипшаяся серая шерсть. Сначала Димка не понял, что это, но потом догадался: клочок собаки. Медведь съел лаек и теперь Пырчин показывал то, что от них осталось.

— Как я в тайга без сопака буду? — сидя на табуретке, горестно вздыхал Пырчин и хлопал себя ладонями по бедрам.

В это время у дверей вагончика заскулил Кузя. Пырчин насторожился. Димка открыл дверь и щенок лохматым клубком вкатился в тамбур. Пырчин оторопело посмотрел на него, перевел взгляд на Димку и сказал:

— Будь друг, продай свой сопак. Сополь хороший дам.

Димке было жаль Кузю, который к нему искренне привязался. Поэтому он сказал:

— Зачем он тебе? Это же еще щенок.

— Каждый сопака был щенок, — ответил охотник.

И Димка отдал щенка. После окончания стройки с ним все равно надо было расставаться. Пырчин тут же забыл и про вертолет, и про медведя, достал из котомки тонкий сыромятный ремешок, привязал на него Кузю и, не попрощавшись, торопливо направился в тайгу. По всей вероятности, побоялся, как бы Димка не передумал.

Охотничья стоянка находилась от трассы далеко и Шумейко, конечно же, никакого вертолета Пырчину не дал. Больше никто ни об охотнике, ни о медведе не слышал.

— Если вам надо медвежью шкуру, можем поговорить с охотником, — сказал Шумейко задумавшемуся Ставриниди. — Километрах в двадцати от трассы живут три семьи хантов. Они только охотой и занимаются.

— Тебе не нужна медвежья шкура? — спросил Ставриниди по-английски, повернувшись к Филу.

— Нет, — мотнул головой Фил. — От нее в доме будет много шерсти, да и насекомые могут завестись. Надя этого не вынесет.

Ставриниди не ответил. Теперь он уже точно знал, что оставит Фила на трассе хотя бы на неделю. А сам это время уделит Наде в Москве.

От одной этой мысли сразу улучшилось настроение. Расхотелось думать даже о нефти. Перед глазами стояла Надя, немного бледная, с большими серо-синими глазами, точеным носиком и припухшими розовыми губками. «Господи, до чего же она хороша», — невольно подумал Хапоэль. Он повернул голову и посмотрел на торопливо убегающие за боковым стеклом деревья. Такого леса он еще не видел. Деревья утонули в мягком снегу почти по нижние ветки, темно-зеленая хвоя на них казалась распушенной и необыкновенно длинной. Одно дерево особенно привлекло его внимание. Оно было огромным, его большие разлапистые ветки были увешаны тяжелыми шишками. Машина уже проехала его, но Ставриниди, словно очнувшись, схватил шофера за плечо и повелительно крикнул:

— Стой! Стой, тебе говорю!

Шофер затормозил так резко, что Ставриниди едва не клюнул носом в переднее стекло.

— Что это за дерево? — спросил он, приоткрыв дверку и высунув голову наружу.

Шумейко обернулся и увидел кедр, с которого зимний ветер еще не успел сбить последние шишки.

— Кедр, что же еще? — пожал плечами Шумейко.

— Подождите здесь, я сейчас вернусь, — сказал Ставриниди.

Ему захотелось во что бы то ни стало сорвать ветку вместе с шишками и подарить Наде. Это будет настоящая память о Сибири. Подумав об этом, Ставриниди даже почувствовал горьковатый, чуть терпкий запах смолы, который ветка распространит по комнате.

Он уже решил, что в Москве обязательно свозит Надю поужинать в ресторан «У дяди Бори». Это особый ресторан. За рюмкой коньяка или чашкой кофе «У дяди Бори» неторопливо, чаще всего с шутками обсуждаются вопросы завоеванной страны. Определяются цены на бытовой газ, электроэнергию и железнодорожные перевозки, снимаются и назначаются министры, принимаются решения о продаже оставшихся государственных компаний и устанавливаются цены на них.

Попасть в число гостей этого ресторана стремятся многие ведущие политики, хотя пускают туда всего нескольких из них. Чаще других сюда заходит председатель фракции в Государственной Думе Лева Берцов со своей похожей на сушеную змейку подружкой Ириной, которую многие почему-то считают неотразимой. Хапоэль же в разговоре с друзьями называет ее: «доска и два соска». Узнавший об этом Лева как-то сказал, не скрывая обиды:

— Ты, Ставриниди, завидуешь мне потому, что никогда не имел такой красивой женщины.

Высокая, тоненькая, как змейка, остриженная наголо, всегда в черном, Ирина действительно заметно отличается от остальных. Она держит себя всегда независимо, даже с вызовом, но в ее манерах много мужланского. В том числе и прокуренный, похожий на баритон, голос. А черные от табака зубы просто противны. Хапоэль никак не может понять, чем она могла обольстить Леву, у которого красивых и разных женщин хоть пруд пруди.

Получить приглашение поужинать «У дяди Бори» означает ни много ни мало, как стать новым членом тайного и могущественнейшего клуба. Сам дядя Боря, основавший клуб, бывает здесь редко, но все понимают, что без его ведома ни один новый человек не может проникнуть за его порог. Визитная карточка, по которой можно попасть туда, — размер состояния. Надя сразу поймет это. А когда увидит в вазочке на столе, за который ее будут усаживать, ветку с кедровой шишкой, обязательно дрогнет. Потому что вторую такую ветку, приглашая на ужин, принесет ей в гостиничный номер сам Хапоэль.

Он представил, как бросив всего один взгляд на Надю, сникнет и потухнет остриженная Ирочка, как заблестят глаза у Левы Берцова. Хапоэлю почему-то очень хотелось досадить ему. Показать, какой должна быть женщина клуба на самом деле. Надо было только привезти в Москву две ветки кедра.

Снежный вал, который нагребли бульдозеры, расчищая трассу, был высоким и Хапоэлю казалось, что, взобравшись на него, он без труда достанет до шишек.

18

Свернувшись клубком, медведь крепко спал, вдыхая чистый, профильтрованный сквозь снег зимний воздух. В берлоге было тепло. Она походила на небольшой овальный ледяной грот. Чтобы не отлежать бока, медведь постоянно переворачивался, утрамбовывая снег, и сверху от дыхания на нем образовалась тонкая корочка льда, не выпускавшая тепло наружу.

Медведь никогда не видел снов. Но в этот день ему приснились огромные грохочущие машины, извергавшие из труб синий смрад. Ему даже показалось, что от грохота задрожала земля. Медведь в испуге открыл глаза и прислушался. Недалеко от берлоги раздавался страшный скрип и скрежет, земля действительно подрагивала, осыпая на морду холодный куржак с ледяного потолка. Напружинившись, медведь рванулся вверх и сразу оказался над берлогой.

Скрежет и лязг слышались здесь еще отчетливее. В двухстах метрах от берлоги несколько бульдозеров валили лес, расчищая трассу. Смрад выхлопных газов сизым мерцающим облачком стелился над деревьями. Медведю показалось, что это облачко зависло над самой берлогой, проникло в легкие, засвербило в носу. Высоко задрав морду, он поднялся на задних лапах и увидел, что колонна бульдозеров идет прямо на него. Медведь тут же опустился на все четыре лапы и, проваливаясь в глубоком снегу, огромными прыжками направился в глубь тайги. Медведь бежал долго, подгоняемый далеко разносившимся в морозном воздухе лязгом железных гусениц. Наконец, устав, он остановился и прислушался.

Шум техники все еще был слышен в отдалении, но противного запаха моторной вони уже не ощущалось. Медведь снова поднялся на задние лапы и огляделся. Тайга показалась ему незнакомой и враждебной. Такой он ее никогда не знал. Она была вся наполнена безжизненным запахом холода. На рассыпчато белом ослепительном снегу не виднелось ни одного звериного следа. Словно все живое навсегда покинуло ее. Первый раз за всю свою жизнь медведь почувствовал страх. Он шел изнутри, из самой утробы. Медведь вдруг понял, что тайга перестала быть его домом, она не может ни накормить, ни спрятать от опасности. Идти было некуда.

Опустив голову и неторопливо переваливаясь, он побрел подальше от трассы, от неприятного, раздражающего шума машин. Шел он долго, до самых сумерек. Когда стало смеркаться, медведь стал искать место для ночлега. Но кругом был только снег, в котором глубокой прочерченной строчкой далеко виднелся проложенный им след. И сам он в виде большого вопросительного знака в конце неоконченной строчки. Наконец, он остановился у небольшого островка густого соснового подроста. Медведь лег в нем, повернувшись мордой к своему следу, чтобы вовремя учуять запах опасности. Он инстинктивно понимал, что она может идти только оттуда.