— Я взял пока четыре чебурека, — Оскар кивнул на две тарелки, — И как вы смотрите на то, чтобы немного употребить? Так сказать, забыв прошлые обиды и вообще за встречу?

Настроение после демарша Пузик было не очень. Поэтому я сам подошёл к прилавку, где заказал два по сто пятьдесят и бутылку Дюшеса. Получив прозрачную жидкость в гранёных стаканах, взяв ещё посуду для запивки, я присоединился к собеседнику.

Мы молча чокнулись, отпили треть прозрачной жидкости и приступили к насыщению. Что я могу сказать? Чебуреки хороши, для советского общепита — тем более. Был у меня уже негативный опыт, хотя, не хочу наговаривать — случай единичный. Сфера услуг ещё не впала во всеобщее безразличие и воровство. Пиво не мешали с порошком, водку наливали вплоть до грамма, и мяса в чебуреке было ровно столько, сколько положено по ГОСТу.

Съев два чебурека, протёр губы салфеткой, и подумал, что не прочь повторить. Чокнувшись с Рабиным, допил водку и пошёл за добавкой. Поставил на столик две новые тарелки и стаканы.

— Прежде чем начать серьёзный разговор, — внимательно смотрю на художника, — Мне нужно понимать, что вами движет. Если это какие-то глупые либеральные идеи, про власти, мешающие людям самовыражаться, и подобную хрень — то мне не о чём с вами говорить.

Собеседник криво усмехнулся, но ответил сразу.

— Я весьма честолюбивый человек, знаете ли. Хочу прославиться, как художник в том числе. Да и финансовый вопрос никто не отменял. Насчёт запретов вы неправы, они действительно существуют. Хотя, в некоторых вопросах, я на стороне властей. Главное — не скажите это в компании, которая собирается у Алёнушки, — улыбнулся Рабин, — Некоторые коллеги излишне увлекаются авангардом на грани фола, и даже непристойностями. Но меня всегда удивляло — зачем душить, и пытаться заставить ходить строем оригинальных людей? Ваша позиция, которую до меня донесли, спорна, но имеет смысл. Надо дать людям площадку для самовыражения, и не загонять их в подполье. И тогда миф о гениальности многих творцов рассеется, как утренний туман.

Поднимаю стакан, чокаюсь, и холодная водка устремляется по пищеводу. Эх, хорошо!

— Мне близок ваш прагматичный подход. Основная идея, которую я недавно озвучил и Фурцевой, заключается в том, что Западу не нужно наше искусство. Кому вообще придёт в голову поддерживать конкурентов? Весь ажиотаж вокруг картин и книг наших оппозиционеров имеет строго политическую составляющую, за которой стоят западные спецслужбы. Поэтому я предлагаю сыграть на этом.

— И как вы собираетесь это провернуть? Мои новые кураторы сказали, кто является консультантом проекта, что сильно удивляет, честно говоря. Вот я и решил сразу узнать ваше мнение.

— Наша главная задача — снять сливки. Через года полтора или два схему раскусят. Но к тому времени мы придумаем что-то новое. Или даже часть наших художников получит самое настоящее мировое признание, и их картины будут продаваться за солидные деньги. Предположим, мы организуем в Европе выставку работ Зверева, можно совместно с другими художниками. А сами распространим слух, что наш «гений» находится в застенках КГБ. Да и остальные творцы тоже имеют проблемы с законом и свободой. Как итог — акции в поддержку арестантов, бешеный ажиотаж и хорошая выручка. Саму схему можно адаптировать под конкретную ситуацию, но всё должно быть примерно так.

— Вы предлагаете арестовать Зверева? — Рабин чуть не подавился чебуреком.

— Зачем? Определим его в ЛТП, что можно сделать по закону — он действительно алкоголик и тунеядец. Пусть полежит и полечится. А слухи пойдут, что бедолага арестован. Или взять тех же авангардистов, которые пытаются устроить незаконные выставки прямо на улице. Отправим людей в тур, поработать на организации нашей бескрайней Родины. Но на Западе будут думать, что их законопатили в лагеря, и их картины буду хорошо продаваться.

— Ранее я думал, что знаю всё о цинизме, — Оскар отсалютовал мне остатками водки, — Но это было заблуждение. Хотя, вынужден признать, что подобная схема вполне действенна. Чем больше на Западе шума вокруг какого-нибудь художника — тем лучше продаются его картины. Только вы предлагаете выйти на совершенно иной уровень. Это меня пугает и одновременно заставляет предвкушать начало операции. Ведь можно добиться такого!

В общем, мы хорошенько так нахрюкались с Рабиным в этот день. Тот оказался нормальным мужиком, с хорошим чувством юмора и деловым подходом к своей работе. Обсудили как планировавшуюся операцию по пропихиванию буржуям картин, так и само развитие современного советского изобразительного искусства. После трёхсот грамм Оскар весьма откровенно и нелицеприятно отозвался о многих «непризнанных гениях», дав им развёрнутую характеристику. Ситуация ничем не лучше, чем в кинематографе.

Он долго хихикал, рассказывая про недоумение и растерянность Губанова, когда тому предложили провести вечер поэзии СМОГа в Политехе. Наш псевдо-Есенин реально испугался, и только насмешки Басиловой смогли заставить его согласиться. Вечер будет организован в ближайшее время, куда меня активно зазывал собеседник. То же самое касалось некоторых художников из андеграунда. Люди привыкли изображать из себя оппозицию, купаясь в лучах славы небольшой группы поклонников. Но любой человек искусства, если он не клинический идиот, хоть немного понимает свой реальный уровень. Одно дело — эпатаж и игра на нездоровых эмоциях, но совсем другое — массовый зритель. Не нужно даже устраивать кампании в газетах и клеймить неформалов. Большая часть зрителей сама способна понять, что им предлагают дерьмо, даже не удосужившись упаковать его в красивую обёртку.

Вот примерно в таком тоне мы и общались часа четыре. Употребили более литра, чего я ни разу не позволял себе в этом времени. Просто мне нужно было снять стресс, так как последние месяцы я находился под чудовищным напряжением. И это не считая развода и прочих семейных проблем. Зато сейчас ситуация нормализовалась, но в душе образовалась какая-то пустота.

А у Рабина должно получиться. Несмотря на забавную внешность, хватка у него, как у питбуля. Если его кураторы не будут мешать, а наоборот, творчески подойдут к процессу, то страна действительно начнёт зарабатывать.

Насчёт кураторов я вспомнил, когда посадил осоловевшего художника в такси, а сам решил прогуляться по вечерней Москве. Сразу вспомнились две компании работяг, которые сменили друг друга за соседним столиком. Ещё один мутный персонаж, явно похмельного вида, читал газету и вроде как пил водку, но не пьянел. Может, у него в стакане была водичка? Или это уже паранойя? То, что Рабина взяли в оборот товарищи из конторы, я понял сразу. Надеюсь, что это ГРУ, которое умеет работать более тонко, нежели деятели с Лубянки. Хотя я далёк от знаний по разграничению полномочий этих двух структур. Интересно, а меня тоже будут вербовать, или просто пригласят на беседу? Не испытываю никакого желания общаться с этой публикой. Хотя, кто меня будет спрашивать?

Глава 4

Опять демонстрационный зал на Горького и предварительный просмотр. Нельзя назвать это полноценной комиссией, но присутствующие товарищи могут спокойно завернуть наш фильм или заставить его переснимать.

Из чиновников, кроме Фурцевой, в зале присутствовали её зам Кузнецов, глава «Госкино» Романов со свитой и Бритиков, если его можно отнести к этой категории служащих. Также был достаточно мощный научный десант, из которого я знал только Арциховского с учеником. Откуда-то нарисовались несколько режиссёров, работающих на нашей киностудии, и парочка пришлых. Были ещё какие-то люди, включая журналистов. Конечно, товарищ Капитонова не могла пропустить такое мероприятие. Рядом с Фурцевой сидел забавный дядька с большими ушами и странным разлётом кустистых бровей. Зельцер сразу начал мне шептать, что это Николай Месяцев, руководитель «Гостелерадио» СССР. Наличие этого товарища порадовало меня больше всех. Хотя, чую, что историки устроят мне неплохую такую головомойку и испортят обедню. Но разговора с этим необычным человеком я добьюсь.