— Все понял, Феликс Эдмундович. Немедленно исправлю.
Спустя неделю Дерибас переехал со своей семьей в дом на улице Мархлевского.
Когда Терентий Дмитриевич разделся и укладывался спать, жена подняла голову и спросила:
— Надеюсь, сегодня вечером ты будешь дома? Ты не забыл, что у нас будут гости?
— Не забыл. Приду не позднее шести часов. — Положил голову на подушку и сразу уснул.
Дерибас пришел домой, как и обещал, в начале седьмого. Стол был накрыт для приема гостей, а из большой комнаты, где стояло пианино, раздавалась приятная мелодия Шопена.
Дерибас прошел на кухню, где Нина Ивановна заканчивала приготовления.
— Кто там?
— Лидия Александровна.
— Фотиева? Это она играет на пианино?
— А для тебя это секрет? Ведь она окончила консерваторию.
— Это я знаю. Но ни разу не слышал, как она играет, хотя мы знакомы около двух десятков лет.
— А Петр Ананьевич Красиков, который сейчас тоже там, — с легкой иронией сказала Нина Ивановна, — прекрасно играет на скрипке. Ты просто, Терентий, оторвался от жизни.
— Да, Нина. Ты права. Бегу к ним.
— Постой. Для тебя будет сегодня сюрприз. Придет еще один человек.
— Кто?
— Моя тайна. Увидишь.
Дерибас подошел к Фотиевой и поцеловал ее в щеку. Затем тепло поздоровался с Красиковым, с которым ему приходилось встречаться часто: у них были общие служебные дела, так как Красиков был генеральным прокурором.
В половине седьмого раздался звонок, и Нина Ивановна впустила в квартиру еще одного человека. Дерибас, который вышел в прихожую вслед за ней, вначале не рассмотрел вошедшего. И только тогда, когда новый гость подошел к нему вплотную, он узнал в постаревшем грузном мужчине Федора Федоровича Сыромолотова, или Федича, помощника Якова Михайловича Свердлова в революционном подполье, с которым Дерибас вместе работал в организации большевиков в Троицке.
— Федор Федорович! — Дерибас тепло обнял гостя. — Как я рад! Проходи, проходи… Сколько лет мы не виделись?
— Да что-нибудь около десятка…
— Да-а. Как ты?
— Я-то хорошо. По какому поводу у вас торжество? Нина Ивановна мне так и не сказала.
— Пошли. Сейчас узнаешь.
Дерибас взял Сыромолотова под руку и повел в комнату. Сыромолотов познакомился с другими гостями, и все уселись за стол. Дерибас наполнил рюмки вином.
— Я не говорила до сих пор, — улыбнулась Нина Ивановна, — чтобы не ставить вас в затруднительное положение. А сейчас скажу. — Она ласково посмотрела на своего мужа, на детей, улыбающихся и довольных. — Мы отмечаем двадцатипятилетие пребывания в партии большевиков. У Терентия это совпадает с календарной датой, а я сначала работала в подполье и была принята несколько позже.
Красиков поставил рюмку на стол, подошел к Нине Ивановне, поздравил и поцеловал. Затем так же поздравил Терентия Дмитриевича. Все гости последовали его примеру.
Выпивали, закусывали. На улице становилось все темнее, а в комнату проникал горячий воздух от нагретых за день мостовых и стен домов. Пошли воспоминания. Лидия Александровна рассказывала о Владимире Ильиче Ленине, с которым ей довелось работать. Потом снова уселась за пианино.
— Тетя Лидочка, сыграйте, пожалуйста, то, что вы играли Владимиру Ильичу…
Фотиева склонилась над клавишами, резко ударила пальцами, и по комнате пошли, все усиливаясь и разливаясь, звуки Аппассионаты. Гости и хозяева затихли…
Когда Фотиева кончила играть, Терентий Дмитриевич стал читать стихи, тихо, но так, что все отчетливо слышали:
…И на горе, и под горою,
Как старцы с белой головою,
Дубы столетние стоят.
Внизу плотина — вербы в ряд,
И пруд, овеянный пургою,
И в нем окошко — воду брать.
Сквозь тучи робко поглядело
На землю солнышко с небес.
Взметнулась вьюга, налетела —
Ни зги не видно, всюду бело,
А слышно только — стонет лес…
— Откуда это? — спросил Красиков.
— Из «Катерины». Люблю я Шевченко. Его вирши за душу берут.
Терентий Дмитриевич взял Красикова под локоть и повел к раскрытому окну. Закурили. Заговорили о Маяковском, поэзию которого оба любили.
Сыромолотов подсел к Нине Ивановне.
— Как вы жили в Троицке в моей бывшей квартире? Я все хотел вас спросить, но как-то не получалось.
— Лучше не вспоминать, Федор Федорович. У вас была не квартира, а геологический музей. Но лучше это забыть… Тяжело нам было, очень тяжело…
— Что такое?
— Вот им, — Нина Ивановна кивком головы указала на сидящих за столом своих сыновей, Андрея и Александра, — тоже тогда досталось… — Немного помолчав, она продолжала: — Как вы знаете, восстал чехословацкий корпус. Части Красной Армии из города отступили: слишком неравны были силы. Терентий, — она повернула голову в сторону мужа, — создал отряд из рабочих. Отряд небольшой, при первом столкновении был выбит из города. Я считала, что Терентий убит… Власть в Троицке белочехи передали колчаковцам. В ту же ночь к нам в дом ворвались солдаты.
— Где муж?! — закричал офицер.
Я молчала. Колчаковцы стали все крушить. Серебряная шкатулка осталась до сих нор у нас на память со следами колчаковского штыка. Бешенство колчаковцев дошло до того, что были изрублены фикусы, исколота штыками кошка…
Меня избили. После двухдневного лежания с трудом поднялась с постели и пошла разыскивать труп Терентия. Во дворе жандармского управления я переворачивала тела убитых, которые там лежали, и всматривалась в каждое лицо. О! Как это было ужасно! Потом меня опять схватили и увезли в тюрьму. Андрей с Александром остались на улице. Их приютила семья школьного товарища Андрея, акцизного чиновника Фосса, которого я до сих пор вспоминаю с благодарностью.
Дважды выводили на расстрел. Я думала не о себе, а о детях, потерявших сразу отца и мать! Неожиданно выпустили. Через два дня вновь пришли на квартиру. Сыновья, которым в ту пору было десять и восемь лет, вцепились в подол и просили, чтобы вместе со мной забирали и их. Колчаковцы так и сделали… Около двух месяцев просидела я с детьми в тюрьме… В общем, досталось нам, Федор Федорович…
— Простите…
— Да нет, ничего. Сейчас я рассказываю спокойно. А еще несколько лет назад, как проснусь ночью и вспомню — в холодный пот бросает… А знаете, как мы снова с Терентием встретились?
— Расскажите.
— После того как колчаковцы нас выпустили, я стала учительствовать в селе Коровьем, недалеко от станции Мишкино на железнодорожной линии Челябинск — Курган. Приезжает верхом какой-то незнакомый с длинными волосами по плечи — и сразу ко мне. Я шарахнулась в сторону, а он соскочил с лошади и схватил меня за руку… Да, это был Терентий. Мы не верили своему счастью. Он считал, что мы погибли. Несколько раз товарищи ходили через линию фронта, но разыскать нас не могли… Вот так… Отправил нас Терентий в Челябинск, а сам остался в 5-й армии — громить Колчака. Дошел до берегов Енисея… А теперь давайте петь песни!
Гости разошлись около часу ночи. Дети ушли в свою комнату и уже спали. Дерибас помог жене убрать посуду.
— Ты завтра пойдешь на работу к одиннадцати? — спросила Нина Ивановна, когда они укладывались спать.
— Да, как обычно. Хотя ложусь сегодня раньше. Немного отосплюсь…
В шесть часов утра в квартире Дерибаса раздался телефонный звонок. Нина Ивановна услышала первой и подошла:
— Слушаю.
— Говорит дежурный ОГПУ. Терентия Дмитриевича срочно вызывает председатель.
— Что-нибудь ему передать?
