– Гидры гниют, – тоном знатока уронила Аши. – Когда ты болотника прикончил – они ведь полопались, верно?
– Верно. А что?
– Да мало ли. Я твоих эликсиров не знаю, всё больше по-старинке привыкла, – Аши коснулась сабельного эфеса. – Вдруг дива не стало – а они по-прежнему живы? Не хотела б я тогда в это болотце лезть.
– Не беспокойся. Эликсиры не хуже железа… порой.
– Тогда идём. Только…
– Что?
– У тебя ничего не найдётся, сударь алхимик, от этой вони?
Какое-то время ушло на то, чтобы навертеть затычек в нос и смочить их один из многочисленных кимовых снадобий. Дышать и в самом деле стало легче.
До самого островка, где гнездился див, они добрались безо всяких происшествий. Гидры, стража и воинство болотника, на самом деле погибли, вздутые полуразложившиеся туши беспомощно плавали на поверхности ранее служивших им логовищами чёрных бочагов.
Брезгливо морщась, Аши перебралась через засеку. Тут ничего не изменилось. Можно было разглядеть и отпорные круги Кима, и всё прочее. В том числе и мёртвых крысокарлов, в изобилии покрывших своими уродливыми тушками всё вокруг.
– Ого, – Аши уважительно прицокнула, – матёрый див был, раз стольких крысят успел высидеть. И круг у тебя неплохой, если их удержал.
– Круг не удержал, – признался Ким. – Давил «чёрными трезубцами».
– У тебя и такое есть? – подняла брови воительница. – Гм… спасибо за предупреждение. Впредь стану держаться от тебя подальше.
– Было, – мрачно ответил Ким. – Всё потратил.
– Ага, потратил, и заначки не оставил, как же… знаем мы вас, эликсирщиков… вечно какую-нибудь дрянь из-за пазухи да вытащите, – ворчала Аши, острожно подбираясь к яме, вырытой чарами на месте логова болотника. Клинко бесшумно выдвинулся из ножен до половины.
– Так-так, – выдохнула девушка, оказавшись на краю воронки. – Золото. И кости. Ничего нового. Всё как обычно. Ты отсюда ничего не брал, я надеюсь?
– Я, конечно, безумен, как и все сочинители, но не до такой же степени, – хмуро отмолвил Ким.
– Посмотрим, посмотрим… – бормотрала Аши, осторожно, мягким кошачьим шагом огибая яму. Оглянулась на Кима, прикрываясь плечом, расстегнула пуговицу на груди, достала висевший на цепочке розоватый кристалл, оправленный в серебро. Всмотрелась. Сдвинула брови. Прошептала что-то невнятное. И вдруг резко повернулась к Киму.
– Что ты тут делал, а?
– Ты о чём? – попытался удивиться сочинитель.
– О чём?! Где душа болотника, а? Ей положено девять дней вокруг разорённого гнезда крутиться. А её нет и в помине. Мой кристалл ничего не видит. И я – ничего не чувствую. А уж у меня, поверь, нюх на этих бестий… выработанный. Где ж она? Ничего не подскажешь?
Она повернулась к Киму и кристалл тотчас полыхнул.
– Так я и думала, – прошептала Аши. – Ты это сделал. Не знаю, зачем, но сделал. Зачем, Ким, зачем, а?
Сочинитель вздохнул. И – в свою очередь распустил завязки грубой кожаной куртки.
Аши с шипением выдохнула сквозь зубы, евда завидев оплетённую бутылочку.
– Не спрашиваю, как тебе это удалось… скажи только, Ким, зачем? Ты что, не знаешь, как это опасно? Что, если они вырвутся на свободу… у тебя ведь там не один, правда?
– Правда, – кивнул он. – Этот – четвёртый.
– И сколько ж тебе ещё надо? – едва шевелящимися губами осведомилась Аши.
– Восемь. Чтобы всего – двенадцать, – последовал ответ.
– Так-так… значит, тоже прознал о Поэтическом Мёде? – чуть дрогнувшей рукой Аши утёрла лоб.
– О Поэтическом Мёде? Что ж о нём прознавать? Легенда старая, красивая, нечего сказать. Мол, живёт где-то в горах некий великан, имя его в разных версиях варьируется. В тайной кладовой хранит он Мёд Поэзии, и кто сумеет добраться до него и сделать хоть глоток – тот станет величайшим из поэтов.
– Это не легенды! Это чистая правда! – вскипела Аши.
– Во как, – непритворно удивился Ким. – Серьёзно? Чистая правда? И про великана? И про Поэтический Мёд?
– Не знаю точно насчёт великана. Но нечисти там хватает. Собственно, это место так и обнаружили – когда научились, наконец, делать достаточно далековидящие кристаллы. Долинка, а там – всякой твари по паре кишмя кишит.
– А, прости пожалуйста, жрут они там что? Друг друга, что ли?
– Именно, – кивнула Аши. – Выживает сильнейший.
– Ну и что?
– А то. Что ещё могут они там охранять? Сколько версий легенды не пересмотри – всё в одном сходятся.
– И ты решила, – медленно проговорил Ким, – что я готовлюсь к походу туда?
– Само собой! Зачем ещё может потребоваться сочинителю нечисть? А ведь в трёх списках предания прямо говорится – дверь к Мёду Поэзии откроет сосуд зачарованный, души дюжины убиенных тварей нелюдских содержащий.
Ким виновато вздохнул, развёл руками.
– Аши, я…
– Ответь мне. Только не ври, пожалуйста. – Взгляды их вновь столкнулись и испуганно отпрянули в стороны.
– Я не вру, Аши. Я… гм, когда я стану – если стану – писать балладу обо всём этом, то сделаю так, чтобы слушатель поверил – сперва мой герой обыкновенный спаситель мира, каких много в нашем жанре. Священный долг его – истреблять нечисть, собирать души их, дабы и в самом деле открыть некий зачарованный покой, где, охраняемый демонами, хранится какой-нибудь артефакт. Ну, сама знаешь, эмеральдовый меч, кольцо там или ещё что-нибудь. Такая же ерунда. Потом я повёл бы сюжет так, чтобы показалось – мол, нет, плевать этому герою на судьбы мира и всех его, мира, окрестностей, а пришёл он сюда и впрямь за одними лишь леденящими душу подробностями, что обеспечат его балладам лучший сбыт, а пьесам – большие сборы. Для пущей важности вплёл бы я сюда и третий слой – вот как раз тот самый Мёд Поэзии, столь удачно тобой упомянутый…
– Так, значит, это правда? – тотчас вырвалось у Аши.
– Дослушай, пожалуйста, очень тебя прошу. Написал бы я об этом Меду, хранимом древними силами в тайном месте, поведал бы о дорожных приключениях – ну, как водится, две-три схватки, одна скоротечная и несчастная путевая любовь – привёл бы героя к месту… В канонической версии, по-моему, драгоценный котелок охраняла дюжина демонов состоявшая на службе у того великана… вот описал бы их всех, саму схватку, гибель друзей, и наконец… вот он, Мёд. Сделай глоток – и ты первый среди поэтов. Без труда, без усилий, просто так, от небес.
– А дальше?
– А дальше… Дальше, Аши, случилось бы то, ради чего всё это стоит рассказывать. Отказался бы герой от добычи. Не омочил губ в том самом меду. Завалил бы вход в пещеру камнями и следы затёр на вечные времена.
– Что ты хочешь сказать?..
– Что не шёл и не иду я добывать никакого мёда, Аши. Что впервые от тебя сейчас услыхал, что это может быть правдой. Но всё равно не пойду. И никакой сочинитель не пойдёт. Если, конечно, носит в себе хоть каплю… не знаю, искренности, наверное.
– А бездарность? Ведь пойдёт, правда? И добудет мёд, и сделается первым…
– Если бездарность, Мёду глотнув, сделается первым среди поэтов… гм, сперва, наверное, будет радоваться. А потом от тоски наложит на себя руки. Потому что всегда будет помнить себя настоящего. Такого, каким был до того, как испить этого самого Мёда. И будет знать, что всё, им написанное – это не он. Не им выношено, не им сказано. Пусть даже самыми разгениальными стихами. Выжжет Мёд его душу изнутри, выжжет и пожрёт. Не надо нам такого подарка. Его и добывать не стоит. Уж как пишу, так и буду. Пусть кое-кто от моих баллад нос морщит и лицо воротит – да зато они мои, все мои, от начала до конца, необманные. Понимаешь меня, воительница?
Аши долго молчала.
– Ну… – голос её дрожал. – Ну, а если не Мёд, то что же тогда?
– Аши, вот тебе честный-пречестный ответ. Не знаю. Какой ответ ни возьми, всё не то. Есть люди, они без риска жить не могу. Уснуть не могут, если за день жизнью ни разу не рискнули. Я не из таких. Хотя в легионах свой срок отслужил, и даже в перестрелке с варварами на границе разок поучаствовал. Чуть не помер со страху, честно тебе признаюсь. И потом – левитационных снадобий на себе не испытывал, с воздушных шаров на канате не прыгал, на рекордные глубины не нырял. Диких коней не объезжал, Корбулоном довольствовался, хотя характер его терпеть – то ещё удовольствие. Даже любить не сильно себе позволял. Потому как опасно. Предпочитал выдумки свои описывать и, поверишь ли, нет, в них куда сильнее, чем в настоящее, в жизни случившееся, верили. А госпожа баронесса (Аши передёрнуло)… Госпожа баронесса, по-моему, свято верит, что я на самом деле такой ловелас и сердцеед, как кое-кто из моих персонажей. Мол, поэт всегда только себя и описывает. Ни о чём другом он якобы в принципе писать не способен.
