Тётя пришла пожелать мне спокойной ночи. Сказала, что Стёша спит прямо за стенкой, а Иван – напротив, так что бояться мне нечего.
– Я и не боюсь, тётушка…
– Ах, дорогой, на новом месте всегда неважно спится. Мало ли что привидеться может…
Она оказалась права. Мне не спалось. Ну нисколечки. Я лежал, лежал под балдахином, слушая наглых и злых комаров, тыкавшихся снаружи в сетки и думал, что какой-нибудь Коннах О’Рейли из «Абордажной команды „Бешеного“» уже давно бы храпел, ни на что не обращая внимания.
Полнолуние. Белые квадраты на полу. В старом доме что-то поскрипывает и пощёлкивает. В углу мерцает лампадка. Надо бы закрыть шторы – но что-то меня удерживает. Я смотрю на стену – не могу понять, почему мой взгляд словно притягивается к простенку над комодом – и вдруг понимаю, что вижу два темноватых овала, словно там когда-то висели картинки.
Эркюль Пуаро, сперва решивший, что комната скучна, неинтересна и не таит никаких загадок – на моём месте точно сделал бы то же самое – откинул бы одеяло, вскочил бы и подбежал.
Я и подбежал. Точно – два овала, а вокруг – выгоревшие, выцветшие обои. У нас в доме в таких овальных рамках стояли фотографические карточки. Я пригляделся – и заметил дырочки в обоях, у верхнего края обоих овалов, так, где и полагалось торчать гвоздикам, на которых висели рамки.
Кто-то снял картины или фотографии и спрятал их. Зачем и почему?
Конечно, Эркюль Пуаро ещё бы спросил – а почему на их место просто не повестили что-то другое?
Сердце моё билось быстро и часто. Лето стремительно переставало казаться скучным. Хотя, казалось бы, что же тут такого – просто следы на обоях…
Как ни странно, после этого я уснул мгновенно. И спал крепко, без снов.
Наутро, подумав, я решил не беспокоить тётушку всякими лишними вопросами. Она и так грустная, зачем её тревожить?
Завтрак был отличен, единственное что, у чая оказался какой-то странный привкус. Я даже невольно отставил чашку.
Тётя заметила.
– Ничего-ничего, это наши здешние травы, Стеша всегда заваривает, для бодрости, – быстро сказала она, не глядя на меня. – Просто у тебя ещё привычки нету. Попробуй ещё, уверяю тебя, ничего не почувствуешь.
Спорить я не стал, снова пригубил чашку – не хотелось расстраивать тётю – и точно, никакого привкуса уже не ощущалось.
После завтрака Стёша отправилась на рынок, Иван ушёл в каретный сарай, якобы чинить коляску, а тётушка, извинившись, удалилась к себе в будуар, сославшись на сильнейшую мигрень.
Дом оказался в моём почти что полном распоряжении.
Что сделал бы на моём месте Бертран дю Морт, знаменитый кладоискатель из «Запретных сокровищ»? Разумеется, простучал бы стены в поисках тайных ходов. Я тоже не сомневался, что они тут где-то есть, но начать решил с азов – с простого осмотра.
Моя комната, увы, не содержала ничего особенного, кроме уже упомянутых следов от двух снятых картин. В ящиках комода – какая-то старая одежда, переложенная стеблями сухой травы. В шкапу – салопы, пелерины и прочее, совсем-совсем неинтересное. Разумеется, я залез в шкап, добрался до задней стенки; разумеется, там ничего не оказалось.
Решив, что простучу стены позже, я двинулся по дому. Начнём с пустыё комнат, подумал я, хотя, если уж что-то прятать, так как раз в комнатах занятых, ну, хотя бы у той же Стеши.
Внизу, в столовой, на обширной кухне, где, наверное, разом могли бы сготовить обед на полсотни голодных ртов, в приёмной – я не нашёл ничего интересного. Старые бюро, высокие кресла с резными спинками, шкапы, шифоньеры и прочее; слегка разочарованный, я сунул нос в библиотеку – да так и застыл.
Если дом снаружи казался позаброшенным обиталищем привидений; если комнаты его изнутри выглядели аккуратными, но унылыми и староватыми; то библиотека, напротив, сияла чистотой. От пола до потолка, совершенно скрывая стены, тянулись застеклённые шкафы, а в них – аккуратными рядами сотни, если не тысячи томов. На стёклах – ни пятнышка, ни пылинки, на пол брошен пушистый ковёр, посредние – длинный дубовый стол с пюпитрами, с угублениями для чернильниц, деревянные же стаканы с остро отточенными карандашами, стопки чистой бумаги – хоть и несколько пожелтевшей от времени – линейки с транспортирами, промокашки, пресс-папье и вообще всё, что только можно себе вообразить. Гусиным Лапкам, нашему учителю чистописания, наверное, это место показалось бы раем.
Но… кто ж тут мог работать? Или – никто не работал? Просто каждый день отовсюду сдувается пыль?
Вдоль каждой из стен по специальным рельсам ездит лестиница – я такое видел только у папы в университете.
Я принялся читать названия, какие мог разобрать – одно другого краше. Начиная от «Книги некромагический практик» до «Поименного перечня практикующих ведьм области Бранденбург по состоянию на декабрь 1725 года». И ещё кучу всего.
Я осторожно потянул за ручку – стеклянная панель бесшумно отъехала в сторону. Не заперто.
Не может быть. Дома папа никогда не забывал повернуть ключ в скважине; и только изредка какая-нибудь книга подобного рода могла чуть задержаться на его рабочем столе или среди газет, как в прошлый раз. Но надолго она бы там не осталось, это я вам точно могу сказать.
Всё запретное и недозволенное – вот оно, передо мной.
Голова у меня закружилась и я чуть не гробанулся с лесенки.
Да, здесь можно было просидеть всё лето. И все осень с зимой, не говоря уж о весне.
Стой-стой-стой, сказал я себе. Я же хотел доосматривать комнаты…
Э, да на кой тебе это? – возмутился кто-то у меня в голове. Чего ты вообще взбутетенился? Ну подумаешь, снял со стены кто-то две каких-то картинки; что ж с того? Может, их мухи засидели. А, может, ещё что случилось. Почему ты вообще решил, будто это что-то значит? Зато библиотека – вот она, битком набитая такими книгами, что и мечтать нельзя – ими и надо заняться!
И я уж было совсем решился, когда в дверях вдруг появилась тётушка.
– О, – сказала она безо всякого удивления или раздражения. – Похвально, Тёмушка, похвально, что ты столь увлечён чтением. Ненадолго тебя побеспокою – нужно навести тут порядок.
Только теперь я заметил, что у ног тёти стоит самое обычное ведро, а из него торчат несколько ручек – наверное, метёлки для пыли, подумал я.
– Конечно, тётя. Могу ли я вам помочь, тётя?
– Что ты, что ты, дорогой, – сказала она со всё той же грустью. – Эта библиотека, видишь ли, любимое место дедушки, твоего, значит, прадеда. Он её собирал, очень берёг. В память о нём я тут всё сохраняю, как и раньше было. Сама убираю, сама чищу. Прислуге такое не доверишь. Так что спасибо, милый мой, ты очень любезен и вежлив, но, право же, не надо. Лучше побеги на двор, поиграй там.
– Конечно, тётя, – как послушный мальчик, кивнул я. Если тебе надо что-то по-настоящему крупное, лучше не спорить по мелочам.
На дворе было тихо и пусто. Тётя Аглая не держала даже собак. Да и кошек тоже не было, хотя мышей тут должно быть видимо-невидимо.
Я побродил туда-сюда, обошёл правый флигель и оказался на заднем дворе. Поодаль стоял большой сарай, широченные ворота приоткрыты – наверное, тот самый, где полагалось пребывать «каретам». Там что-то лязгало и позвякивало – должно быть, Иван. Мешать ему я не хотел и направился по заросшей дорожке к задней калитке, что выходила в лес.
Забор покосился, нижние концы плашек калитки вросли в землю, я её едва отвалил. Отсюда когда-то начиналась тропа, сейчас уже едва заметная. Она круто уходила вниз, в густо заросший овраг, где-то на дне, невидимый среди зелени, журчал ручеёк.
Ручей – это хорошо. Можно построить запруду, можно даже водяное колесо. Я начал спускаться.
Яркое солнце едва пробивалось сквозь густую листву. Знаменитый путешественник Джеральд Лонгбоу, трижды пересёкший джунгли Экваториальной Африки, наверное, сказал бы что-нибудь о «таинственной сени раскидистых ветвей, скрывающей неведомые секреты лесных глубин», но я-то знал, что никаких особых тайн впереди меня не ждёт, кроме мшистых валунов да весело журчащей меж ними воды.
