Отпорные знаки. Руны, их сплетения, каскады стационарных направляющих, по которым незримая сила скользит, словно вода мельничным жёлобом – и что дальше? А вот если…
Во рту вкус крови, молотами бухают в голове слова ди Фелипо, которые Вениамин перестал сейчас даже различать. Тычется мордой костец, самым примитивным образом из всех возможных пробивая дорогу к лакомой добыче. Самым примитивным, но и самым действенным.
Молодой маг выдохнул, пытаясь заставить пальцы не дрожать. Сейчас – или никогда.
Формулы он выговорил так, словно на финальном выпускном экзамене. Отчеканил, со всеми полагающимися интонационными волнами, придыханиями и растягиваниями. Фонетика мёртвых языков, будь она неладна – а вот сейчас как пригодилась!
– О-о, – сбился на полуслове ди Фелипо. – Поздравляю, молодой человек, начали действовать, наконец-то! Давно пора, мой доро…
Отпорный круг перед костяком внезапно раздался. Преграда исчезла, руны вспыхивали и гасли, с таким тщанием вырисованные линии пропадали, словно их тут никогда и не было.
Костец потерял равновесие, словно магическую преграду он продавливал собственной массой, покатился, колотясь об пол конечностями, сработанными из берцовых костей, врезался в полки; сверху повалились тяжеленые тома. Костец отреагировал мгновенно, рассыпаясь роем мелких тварей, верно, чисто инстинктивно, потому что фолианты, конечно, не валуны и не глыбы, раздавить и расплющить не могут.
Зато смогла стеклянная банка – увесистая, с плоским днищем, каким так удобно дробить мелкие кости. Раз, и два, и три – Вениамин обрушивал импровизированный пестик на судорожно засуетившихся костяных побегайчиков. Треск, хруст, и как бы даже не писк – хотя, конечно, откуда? Пищать-то им было нечем.
– А! О! Аргх! – только и смог выдать почтенный профессор, ныне пребывающий в виде клубящегося облака. – Костец! Назад!
Существо поползло назад, однако отпорный круг Вениамина разъялся не просто так: оставшиеся по бокам руны засверкали, заискрили, чёрный пепел так и брызнул в разные стороны. Очевидно, это было совсем не то же самое, что прорывать защитный круг молодого мага специально на то предназначенной бронированной мордой.
Вениамин лихорадочно гвоздил и гвоздил банкой по не успевшим собраться вместе тварюшкам, что под тяжёлой скляницей рассыпались сухой костяной пылью. В результате башка костеца не успевала собраться обратно, в ней зияли широкие прорехи, а каким-то его самобеглым частям было теперь не за что уцепиться, и они только зря суетились, пытаясь вскарабкаться обратно, – и шлёпались, не имея, очевидно, инструкций, что теперь делать.
Клубы коричневого дыма поползли к остаткам отпорного круга. Профессор смолк, как язык проглотив – или что там могут глотать у себя призраки?
Последние из мелких костяных созданий сгинули под ударами скляницы. Костец, мотая остатками уродливой головы, пятился, часть его задних конечностей обуглилась и отвалилась, заострившиеся чёрные концы костей скребли по доскам пола.
Тяжело дыша, Вениамин опустил склянку. Позыв запустить ей в башку костеца он успешно подавил.
Взгляд его упал на тёмную поверхность: голова в банке – не может быть – нет, она и вправду менялась! Исчезали слепые бельма, глаза обретали человеческий вид и очертания. Каряя радужка, круглый чёрный зрачок; черты сглаживались, исчез раздвоенный чёрный язык…
– Так-так-так… – раздалось вдруг. Профессор явно пришёл в себя. – Отлично, любезный ассоциат, отлично. Весьма хорошо. Сдавай вы мне экзамен, уже ушли бы с «более, чем превосходно». Быстрота реакции, сообразительность, умение не терять голову и анализировать происходящее. Честное слово, жалею о том, что мне предстоит сделать. Из вас получился бы отменный ассистент. Но – ничего не поделаешь…
Вениамин аккуратно и бережно опустил скляницу на пол. В ней плавала голова уже не демона, но молоденькой и некогда очень хорошенькой девушки.
Карие глаза закрылись.
Костец наконец-то отполз от защитного круга; и ясно было, что для серьёзного дела он уже не годится – бока и конечности обуглены, осыпаются чёрной золой; башка зияет многочисленными кавернами и дырами, словно в неё били ломами.
В отпорной черте – широкая прореха. Именно к ней и поплыли коричневые дымные клубы.
Что-то бубнит надменный голос – Вениамин уже не слышит. У него, как и положено, только один шанс, без права на ошибку. Ближе, ближе, ещё ближе…
И всё-таки ты осторожничаешь, дорогой профессор. Твой костец отполз куда подальше, словно побитый пёс, прижимающийся к ногам хозяина.
У тебя больше нет поддержки!
Вениамин застыл на одном колене, голова опущена, руки упали вдоль тела. Глаза теперь не помогут, они скорее помеха.
Студентов не учат теперь боевой магии. «Ни к чему», – говорят. Порывшись с Алисандой в заброшенных книгохранилищах, Вениамин понимал, почему. Слишком уж часто являлись среди магов такие, что жаждали осчастливить весь свет, а если потребуется, то в принудительном порядке.
– Не надо бояться!.. – проникновенно вещал меж тем ди Фелипо.
А никто и не боится.
Правой рукой, полускрытой от наползающих клубов, молодой маг чертил руны, одну за другой, вслепую. Руны из старого «Quaedam carminibus usus defencivе[6]», когда призраки, подобные милейшему профессору, встречались куда чаще; правда, защитные символы, как и принципы, были тогда весьма безжалостны к чародеям, ибо призраки почему-то рассматривались исключительно как аппарации покойных членов королевских[7] и иных знатных семейств, защита каковых и объявлялась первейшим долгом волшебника; его собственная безопасность оставалось весьма третьестепенной.
Руны эффективны, но очень уж односторонни. Они не отражают, не отталкивают, подобно отпорному кругу. Они уничтожают, но уничтожают всё вокруг, и прежде всего – самого начертавшего их мага.
Дорога в один конец.
Ни один здравомыслящий профессор, доктор, магистр или даже скромный ассоциат не включит эти символы в свой отпорный круг. Они разнесут всё вокруг себя, исказят куда более сложные и продвинутые системы защиты, да ещё потребуют самой высокой платы – жизненной силой самого мага.
Если, конечно, он правильно запомнил все начертания, равно как и фонетические формы.
Если рука не дрогнула.
Если случайно ничего не нарушил и не повредил.
– Что это вы там притихли? – насторожился меж тем профессор.
Карие глаза на отделённой от тела голове вдруг вновь приоткрылись. Губы – уже вполне человеческие губы – вдруг шевельнулись.
«Алеф», – прочёл он, содрогаясь.
Алеф? Первый символ в руническом «алфавите»[8]. - с него всё начинается. Но какое отношение?..
Губы давно погибшей под ножом профессора девушки шевелились, и Вениамин читал так же свободно, как если бы она чётко произносила ему в самое ухо.
Алеф – Зегет – Шапсут – Ювен
Зачем это?
Четыре руны, четыре руны – но что они значат, да ещё в таком сочетании?.. Коренная Алеф, а за ней три Руны Хаоса!..
Взгляд из скляницы, казалось, говорил: «Да рисуй же в конце концов, идиот!»
Коренная Алеф – остальные, скорее всего, следует ориентировать по сторонам света – а коренную к себе, она защитит, в теории, конечно – а три взрывных, наоборот, подальше…
Рядом с древними символами появился ещё один круг.
Клубящиеся облака вдруг резко остановились у самой границы прорванной черты. Остановились, не пытаясь более сдвинуться с места.
– Ка-ак интересно… – просвистел-прошипел голос профессора, и теперь его полнила настоящая ненависть. – Гадина какая, даже из банки вредит… Ну ничего. Костец! Вперёд!
Заскрипели кости. Но теперь движения костеца сделались осторожно-неуклюжими, пробоины в голове никуда не делись, да и новые ступни взамен сгоревших не отросли. Как и прежде, чиркали по полу заострившиеся обугленные острия берцовых костей. Безглазая башка с дырами уставилась на Вениамина, и костец дуром полез прямо к магу.
