Опрокинулась и покатилась по полу лампа. Жёсткий отрывистый звук, словно кости застучали. Затхлое, наполненное пылью дуновение ворошит волосы на затылке, в негромком свисте-выдохе слышится сдавленная, не могущая вырваться из-под спуда ненависть.

Они не могут прорваться, не смогут никогда, твердил себе Вениамин. Я всё сделал правильно, я ни в чём не ошибся; он знал – малейшее сомнение в себе, в собственных способностях, и ужас вцепится в него ледяными когтями, и уже никогда не отпустит.

Однако руки слушались плохо, пальцы тряслись, в глазах всё плыло, и путались буквы на корешках томов. Не выдержав, Вениамин опустился на одно колено, тяжело дыша; держать страх за спиной никак не получалось.

Рано или поздно всё равно придётся обернуться и посмотреть ему в глаза.

Резкий удар холодного ветра, наполненного запахом тления. Вениамин охнул от неожиданности, но странным образом это помогло – он обернулся.

Кто-то хорошо сказал, что любой ужас страшен только лишь своей неописуемостью, потаённостью, намёком; когда же стоишь с ним лицом к лицу, даже перед самым жутким чудищем, включается совсем другое.

Вениамин ожидал увидеть… Нет, неправда. Он не знал, чего ожидать.

Первое, что бросилось в глаза – клубящийся плотный туман не туман, дым не дым, марь не марь: сероватая, желтоватая, коричневатая, словно взметённая копытами пыль на пустынной дороге где-то в южных владениях Империи Креста. То самое, что они видели с Алисандой, то, что так ловко проглотило огнешар чародейки.

А у самой отпорной черты, рядом с тщательно вырисованными дугами и хордами, суетился, мелко суча лапками, целый рой мелких, с мышь величиной, существ: нет, не существ – костяков!

Вениамин сглотнул. Анимированные остеоконструкты, «ожившие скелеты» считались одной из главнейших бед при некроэпизоотиях. Почему и отчего – чародей не знал, в книгах, что он успел просмотреть, детальных объяснений пока ещё не встретилось.

Он заставил себя вглядеться – нет, это не мышки. Существа состояли из множества костяных фрагментов, а не из целых скелетов. Вместо черепов – их подобия, сложенные их плоских пластин; глазницы – не отверстия в кости, а незакрытое теми же пластинами место. Создания казались сделанными из множества не им изначально принадлежавших частей, сделанными искусственно – Вениамин замечал ровные срезы и скосы, явно просверленные отверстия, куда вставлялись другие костяные фрагменты.

Соединялось всё это свитыми жгутами сухожилий, потемневших, казавшихся иссохшими – но нет, они по-прежнему работали, гнулись, тянулись и связывали.

Тварюшек собралось тут, пожалуй, до сотни. Они суетились, тыкались пластинчатыми головами, и отпорная черта вспыхивала зеленоватыми быстро тающими искорками. Создания подскакивали, вздрагивали – будто трясли обожжёнными носами, хотя никаких носов у них не наблюдалось – однако не отступали.

Где-то хлопнула невидимая в клубах коричневатой мглы железная дверца, звякнула щеколда. Словно получив неслышимую команду, костяные создания мигом перестроились, сбиваясь в плотную кучу, и начали выстраивать нечто вроде живого (точнее, неживого) моста над рунами отпорной черты. Они ловко цеплялись одно за другое, кости расходились, жгуты сухожилий распускались сами собой, связываясь миг спустя уже по-новому. Это походило на причудливую механическую конструкцию работы искусного мастера, и Вениамин даже не сразу сообразил, что эти создания пытаются сделать. Черту не перейти, не перепрыгнуть и не перелететь, на то она и черта. Она поднимается высоко вверх, на десятки футов, и никакие эти ухищрения не помо…

Костяные тварюшки словно окунулись в облако зеленоватых искр. Отпорная черта засверкала, будто нарядная разукрашенная ёлка, какую ставят на празднование Спасителева Рождества; запахло палёной костью.

Вениамин глядел на эту иллюминацию, едва не разинув рот. Доселе он подобное видел только единожды, на практических занятиях по «отражению враждебных аппараций», но та «аппарация» была сотворена искусственно и больше походила на управляемую иллюзию, отпорная черта состояла всего из пяти рун и трёх фокусирующих амулетов; всё прочее студиозусы Академии изучали исключительно теоретически.

Искры сыпались, ударялись о пол и гасли; казалось, за этим можно спокойно себе наблюдать, но Вениамин вдруг с ужасом понял, что искры не просто гаснут, но, пусть и понемногу, подтачивают вычерченные фигуры, размывая сопряжения линий и строгие контуры отражающих рун.

Они точно знали, в каком месте надо попытаться прорвать завесу. Может, чувствовали, а может, кто-то ими попросту управлял.

Проклятье! Первой мыслью Вениамина было кинуться и начать подправлять теряющие стройность и чёткость линии; хорошо, вовремя спохватился. Если отпорные чары пришли в действие и отражают чьё-то воздействие, вмешиваться в них уже никак нельзя.

Можно только добавлять новые рубежи обороны. В этом – величайший недостаток наговорных кругов и вообще начертательной магии.

«Магу полагается думать до того, как начал накладывать заклятие. После – всё, закрывай думалку», – так наставлял студентов Академии экстравагантный профессор Бертолли, прослывший за свой лексикон немалым чудаком и оригиналом.

«Отключай думалку» – это значит, что попытка что-то поменять в уже налагаемом заклинании грозит большими бедами, если не разрушениями. Но сейчас Вениамину как раз и предстояло решить, что делать – срочно укреплять отпорную черту? Вспоминать подходящие к случаю наступательные заклятия, или – как поступило бы громадное большинство здравомыслящих профессоров, адъюнктов или доцентов – осуществлять тактическое перемещение в направлении спокойных мест, то есть дать дёру?

Костяные монстрики упрямо обжигались, пытаясь всунуться в систему отражающих чар Вениамина. Кость чернела и обугливалась, самые прыткие уже отползали, сгорев чуть ли не на треть, но их место занимали новые.

Чародей быстро провёл несколько новых линий; рука подрагивала, кое-что пришлось поправлять. Поспешно выудил из мешка несколько уродливого вида корешков, что-то шепча про себя, постарался как можно аккуратнее положить их на скрещения новых линий – и корешки тотчас задымились, начали тлеть; выглядело это жутковато, поскольку корешки на вид напоминали сморщенных младенцев в миниатюре.

Вениамин сжал зубы и постарался на них не глядеть.

Скрип и хруст костей; штурмующие магическую преграду создания засуетились, зашебаршили, подались назад.

– Что, не нравится? – не сдержался Вениамин. – «А не суй своё ты рыло в наши руны и черты!» – припомнилась внезапно шуточная песенка студиозусов кафедры начертательной магии.

Тварюшкам явно не нравилось, и рыла свои они совать временно перестали. То и дело косясь на клубящийся коричневатый дым, маг вновь принялся шерстить книжные полки – кто знает, сумеет ли он сюда вообще вернуться, скорее-то всего нет…

Новые линии он провёл, а вот старые, подпорченные, уже не исправить. Ну и ладно, сколько-то они продержатся, а потом он уже эвакуируется отсюда через окно, привычной дорогой.

Книги, книги, ещё книги.

«Теорема предельных магических напряжений в примерах и задачах для проведения скоростной зомбификации». О! О! Какая вещь – «Справочник начинающего некромага. Составлен по заметкам невинно осуждённой Фелиции дель Порто, коя облыжно именуется „Кровавой“». Славная добыча, что и говорить!..

Поминутно озираясь, Вениамин добрался до полок с заспиртованными уродцами и отдельными конечностями. Вот и знакомая бельмастая голова невесть какого зверя, а может, и не зверя. Взгляд мага задержался на ней – и на блестящей поверхности стекла, где отражались лишь бесформенные клубы дыма да суетящиеся тварюшки.

Отражались – но вот дымные облака стали вдруг меняться, в них проступала гротескная, искажённая фигура. Конечно, добавляла и кривизна самого стекла, но и без того явившаяся аппарация не могла похвастаться привлекательностью.

Вздутая, в шишках голова, глаза – словно два водоворота-воронки, провал рта. Пухлые руки, каждая – словно обожравшийся удав.