- Здравствуйте, товарищ...
- Инесса... - чуть слышно подсказала гостья.
Это имя было ему известно: лектор партийной школы в Лонжюмо, опытный подпольщик, неутомимый пропагандист Инесса Федоровна Арманд.
- Добро пожаловать, товарищ Инесса, - радостно сказал Крыленко.
Инесса приложила палец к губам.
- Тес... Не Инесса. Госпожа Франциска Янкевич, крестьянка из Привисленского края.
Привыкший ничему не удивляться, Крыленко на этот раз не мог сдержать улыбки. Крестьянка... Вот уж придумали, право! Трудно будет этой даме с лицом и манерами аристократки сыграть свою роль.
Инесса прочла его мысли, повела плечами.
- Что было делать, товарищ Абрам? С трудом достали и этот паспорт. Зато надежный...
- Вы туда?.. - Он показал в сторону границы. - Или оттуда?
- В Петербург...
"Неужели провалится?" - с тревогой снова подумал Крыленко.
- Не волнуйтесь! - Инесса мягко дотронулась до его руки. - Все обойдется, Николай Васильевич. Не в первый раз... Вам привет... - Она сделала короткую паузу. - От Владимира Ильича.
- Из Женевы?
- Нет, из Кракова.
- Из Кракова?! Так ведь это же совсем рядом!
- Вы разве не знаете? Владимир Ильич перебрался в Краков. Поближе к границе. К России... Он вас ждет.
Польша была разделена тогда на две части. Одна входила в состав Российской империи, другая принадлежала Австро-Венгрии. Люди были связаны родственными узами, традицией, укладом, а то и общим хозяйством. Поэтому каждый, кто жил в тридцати километр pax no обе стороны границы, мог получить временный пропуск, по-польски называвшийся "полупасок", и провести за кордоном, в приграничной полосе, не более двух недель.
Крестьяне часто ездили туда на рынок, а кое-кто даже работал по ту сторону границы, переходя ее дважды в день.
Николаю Крыленко такой пропуск не полагался: он был "политический", "ненадежный", полиция имела за ним негласный надзор. Правда, дядя, Павел Абрамович, некогда узник Петропавловской крепости, революцяонер, устроился на работу, где выдавали эти самые полупаски. Мог бы удружить и племяннику - дать чужой пропуск. В утренние часы и вечером у шлагбаума скапливалось много народу. Все спешили, пограничники не успевали внимательно проверять, и не составляло труда, затесавшись в толпу, благополучно миновать контроль. Лишь бы только не замешкаться и вовремя крикнуть, когда выкликали, "естем" ("тут я").
Поднимался шлагбаум, и вот ты уже не "тут", а на другой стороне...
Но люблинского учителя слишком многие знали.
Любая случайность, которую было невозможно предвидеть, могла иметь печальный конец.
Он не стал искушать судьбу. Ночью, нехожеными тропами густого леса, полагаясь на интуицию да на звезды, перебрался, вдали от постов и патрулей, за ту невидимую черту, которая отделяла Российскую империю от империи Австро-Венгерской.
Явочных адресов было несколько, он помнил их наизусть. Во Вронине, крохотном городке недалеко от границы, еще затемно добрался до лавки Анджея Кожеры.
Анджей, хозяин, торговать не умел, коммерческие дела его шли из рук вон плохо, но все же, перебиваясь с хлеба на квас, лавку не закрывал: для тех, кто шел к Ленину из России, и обратно в Россию, от Ильича, здесь был и кров, и стол, и подвода до Кракова, если нужно.
- Я очень спешу к Маковскому, - сказал Крыленко Анджею, едва вошли они в сени.
- Поможем, коли спешите, - паролем отозвался Кожера и ушел запрягать лошадей.
На рассвете показались острые иглы краковских костелов. В розовой дымке утреннего тумана таинственно и величаво возвышался над городом древний
Вавель - окруженный крепостными стенами средневековый королевский дворец.
- Теперь лучше пешком, - мрачно сказал возница, за всю дорогу не проронивший ни слова, и с напускным равнодушием сунул в карман полагавшуюся ему за услугу пятерку.
В Кракове Крыленко бывал и раньше, город знал неплохо. Но адрес Ильича, который оставила Инесса, был ему неведом: Ульяновы поселились не в городе, а в предместье, ближе к границе.
Звежинец, двести восемнадцать... Найти нужный дом было нетрудно, даже не обращаясь за помощью к прохожим.
Крупская первая встретила гостя. Ввела его в комнату. Плотно прикрыла дверь. И лишь тогда позвала:
- Володя, Абрамчик приехал...
Ленин стремиюльно вышел из соседней комнаты, вгляделся, прищурившись, лукаво улыбнулся, до боли сжал руку.
- Встреча с вами, Николай Васильевич, - сказал он, - уже оправдывает наш приезд в Краков. Чувствуется, что Россия действительно рядом.
- Рукой подать, - подтвердил Крыленко. - Если двигаться не спеша, к вечеру будем в Люблине. А то можно и быстрее. Хотите?
Ленин залился смехом.
- Конечно, хочу. Очень хочу, Николай Васильевич.
Но пока еще рановато. И Инесса, значит, прошла? Бесстрашная женщина! Если бы только ей удалось продержаться...
- Она сказала: продержится.
- Должна... - Ленин на мгновение задумался. - Ну а вы все учительствуете? Ваше положение прочно?
Крыленко рассказал о недавнем разговоре с инспектором.
- Я слышал, что к новому учебному году мне ищут замену.
Ленин несколько раз прошелся по комнате, постоял у окна, вглядываясь в видневшуюся у горизонта темную полосу: там, за лесом начиналась Россия.
- Что ж, найдем вам другую работу. Если вы, конечно, согласны...
Крыленко молча кивнул.
День промчался незаметно. Завтракали, гуляли по залитому солнцем Кракову, поднимались на Вавельский холм, пили "хербату" (чай) с "частками" (пирожными) в кафе пана Яниковского на бульваре Плянты.
Крыленко оглядывался по сторонам, при встрече с полицейскими прикрывал ладонью лицо.
- Не переигрывайте, - предупредил Ленин, - этим вы только приковываете к себе внимание и вызываете подозрение.
- Вы думаете, Владимир Ильич, что здесь мы в полной безопасности? Что нет за нами глаза?
- Глаз, пожалуй, хватает. Едва ли охранка упустит случай понаблюдать за большевиками и за границей.
С местными филерами у них тоже, конечно, полный контакт. Но иногда мы сами даем этой публике козыри в руки. Недавно, к примеру, приезжал из Москвы один партиец, Очень конспиративный товарищ. Иначе как в фуражке, нахлобученной на глаза, по улице не ходил. И тоже все время оглядывался. Только уехал, заявляется ко мне один полицейский. Слово за словом и выкладывает, что вожусь я, дескать, такой уважаемый человек почтенного возраста, с подозрительнейшим субъектом. Видали?.. Чем естественней вести себя, тем лучше. Уж это, дорогой мой, проверено, и не раз...
Потом был обед. И партия в шахматы. За доской они не знали пощады друг к другу, соревновались яростно, на выигрыш. Ленин хмурился: ему грозила потеря фигуры. Крыленко увлекся, намечалась комбинация, которая в несколько ходов вела к неизбежному мату.
Начинало темнеть. Так и не сделав очередного хода, Крыленко встал, заторопился, смущенно сказал:
- Сдаюсь... Извините, Владимир Ильич, мне пора, Надо поспеть до рассвета.
Ленин хитро прищурил глаз, обратился к жене:
- Ты слышишь, Надя? Этот юный шахматист в выигрышной позиции сдает партию из жалости к партнеру.
Крыленко начал оправдываться, но Ленин его перебил:
- Придется, Николай Васильевич, вам пожаловать снова. Доиграть партию...
Крыленко возвращался в Люблин с ответственнейшим партийным заданием. ЦК поручило ему создать в приграничных лесах надежные каналы для бесперебойной, и притом двусторонней, связи. Чтобы свободно могли идти в Россию книги, газеты, журналы, на которые царской цензурой был наложен строжайший запрет, письма партийного штаба, инструкции. А обратно - отчеты партийных организаций, информация о положении дел.
И люди, люди, люди - в оба конца...
Еще в бытность свою гимназистом-старшеклассником, а потом студентом Крыленко сам тянулся к запретной литературе. Одной из первых его встреч с книгой, которую приходилось читать таясь, была встрача с "Воскресением" Льва Толстого. Хотя роман этот уже стал хрестоматийным, в русских изданиях он имел четыреста семьдесят восемь искажений! Четыреста семьдесят восемь произвольных пропусков, вставок, поправок. Книга без пропусков тоже была русской, но на обложке почему-то стояло: "Свободное слово", Лондон..."
