Матросы весело засмеялись, емкое сравнение, сказанное их капитаном, и уверенность в его голосе вселила в них спокойствие за свой завтрашний день. Паруса были поставлены, носовой парус быстро починили. Неф рыскал из стороны в сторону, неуклюже покачиваясь на волнах, напоминая разломанный бочонок, выброшенный кем-то за борт, но упрямо двигался к спасительному берегу. Течи не было, а с прекращением шторма вода, до этого момента заливавшая корабль, перестала поступать в трюм, но и того, что судно успело нахватать за недолгие часы буйства стихии, было достаточно, чтобы погубить корабль, если бы непогода продолжалась еще пару часов.

С глубокой осадкой и кренясь на левый борт судно, шло к спасению, пассажиры и экипаж несчастного корабля увидели, наконец-то, долгожданный берег континента. Едва заметной полоской, чуть различимый среди волн и тумана, спасительный берег вырастал, заполняя собой весь юг и юго-восток горизонта. Стали вырисовываться холмы и возвышенности, коими изобиловали берега Булони, Понтьё и Монтрей-сюр-Мер.

Ханс нервно закашлялся, увидев знакомые очертания берегов. Он несколько раз испуганно осмотрел небо, проверяя, не ошибся ли он в своих прогнозах относительно окончания внезапного шторма и успокоился: тучи разбегались и отступали к северу и северо-западу, готовясь обрушить волны дождей на Англию и Шотландию. Юг и восток были чисты, и ничто уже не могло помешать разбитому, но не сдавшемуся кораблю добраться до ближайшего порта. О том, чтобы добраться до Фландрии не могло быть и речи: неф так сильно пострадал от шторма, что вот-вот мог затонуть, если, не приведи Господь, снова поднимется сильный ветер и начнется болтанка. Некогда высокие борта корабля сейчас возвышались над водой всего чуть больше туаза, да и то с натяжкой.

Пассажиры и команда, забыв обо всех кошмарах, выпавших на их короткое путешествие от берегов Англии, высыпали на палубу и старались согреться под слабыми лучами солнца. Находиться на воздухе и обдуваться ветром куда лучше, чем мокнуть в трюме, стоя по горло в холодной морской воде.

Капитан с грустью осмотрел корабль и, присев среди обломков кормовой надстройки, тяжело вздохнул. Повреждения, которые успел получить его старый и верный корабль, были велики, а запасов, накопленных за годы удачных плаваний, едва могло хватить только на половину ремонта. Судно, как старый ветеран, надо было бросать, попытавшись продать какому-нибудь торговцу из фламандской Ганзы.

«Уж эти-то, наверняка, отремонтируют его и дожмут последние соки из старушки… – Ханс погладил мокрые перила надстройки. Пальцы нежно гладили старую древесину, местами изъеденную червями-древоточцами. Он помнил, как строился неф, а он, еще молодой шкипер, влюбился в пузатую посудину с первого взгляда. То, что это была именно любовь, Ханс не сомневался. Неф любил своего хозяина, напоминая верную, но немного сварливую жену, но, тем не менее, верностью и преданностью, если эти слова можно отнести к кораблю, привязал сердце старого морского волка к себе. Ханс так и не женился, не обзавелся семьей и детьми. Корабль стал для него всем, кем и чем только мог стать: домом, очагом, садом, отдушиной, бальзамом на душу. Даже характер у корабля был: неф на дух не переносил женщин и выкидывал такие штуки, что суеверный Ханс частенько хватался за ладанки, истово молился и начинал тайно верить в одушевленность своего корабля. Ни с того ни с сего, могла появиться течь в обшивке, или корабль начинал заваливаться на бок, угрожающе кренясь и постанывая. Но, стоило женщине сойти на берег или, на худой конец, пересесть в лодку, стоны и течь прекращались, неф выравнивался и, как ни в чем не бывало, начинал весело хлопать парусами, словно радуясь уходу незваной соперницы.

Капитан частенько перекидывался словечками с бывалыми моряками, сидя за кружкой вина в какой-нибудь портовой таверне и окончательно поверил в наличие души и собственного характера у корабля. Женского характера. Он долго выбирал имя для нефа – корабль сам подсказывал ему, подходит это имя ему или нет. После долгих поисков, Ханс, наконец-то, подобрал достойное имя для своей посудины. Он назвал корабль «Магда». Кораблю понравилось название: неф успокоился и стал, как казалось Хансу, менее норовистым и даже более скоростным, о чем он поделился с товарищами-капитанами и нарвался на громкий смех и некоторое подобие молчаливого согласия, ведь многие из его друзей или недругов уже сталкивались с подобным и необъяснимым феноменом. Тем не менее, Ханс стал спокойнее, рассудительнее и хладнокровнее, он всерьез полагался на свою посудину, доверяя ей себя и вверяя в ее трюм людей и грузы. Он брался за самые рискованные заказы: плавал к берегам далекой Норвегии и Швеции, торговал с голубоглазыми, светловолосыми и широкоскулыми славянами Новгорода, привозил оттуда меха соболя, песца и горностая, видел огромные белые льдины и удивительных медведей ослепительного белого цвета, плававших среди этого фантастического холода и ледяного безмолвия. Самые страшные шторма перестали пугать моряка, лишь вызывали кривую усмешку, да пару презрительных плевков. Но, годы властны над всем, в том числе и кораблями. «Магда» стала стареть, дряхлеть, все чаще и чаще показывая свой уже порядком позабытый характер, а крены, скрипы и стоны, издававшиеся кораблем, становились все чаще и напоминали вздохи и причитания старого и больного существа, уставшего от трудной, нудной и однообразной серости жизни.

Но расстаться с кораблем старый моряк не мог, не было сил, вот так, взять, да и решиться. Ханс понимал, нет, он отказывался верить в возможность разлуки. Вся его жизнь, прошедшая на нефе, летела в тартарары, оставляя за забой зияющую пустоту, заполнить которую было нечем, некогда, да и незачем.

Капитан сидел, понуро потупи голову. Его губы шептали что-то. Ветер теребил его просыхающие волосы, забирался за ворот куртки, но он не обращал внимания, сосредоточившись лишь на раздумьях.

– Хозяин, – осторожно произнес один из матросов, – вас разыскивают два пассажира…

Ханс поднял голову и отсутствующим взглядом посмотрел куда-то сквозь моряка, его губы машинально ответили:

– Чего меня искать. Я всегда на корабле. Зови их…

Подошли два незнакомца из числа восьми пассажиров, взятых им на борт в самый последний момент перед отплытием. Высокие, крепкие и широкоплечие, они молча подошли к нему и сказали. Вернее, заговорил только один из них, тот, что был, скорее всего, старшим в этой группе:

– Мэтр Ханс. Вы должны высадить нас только во Фландрии, да и то, стараясь не заходить в порт…

Капитан посмотрел на него, ухмыльнулся и, кивая головой на разбитый и полузатопленный неф, ответил:

– Майн херр, если би я и мой неф мочь доплыть до Фландрия… – красноречивый жест рукой довершил сказанную фразу.

– Но, таковы условия договора!..

– Майн херр, я есть пофторять вам, что неф имеет сильный затопление и тонуть, если начаться новий шторм. Мы будем плить, сколко ест сил и возможност до Фландрия, но, майн готт, если я увидеть другой корабль или ближний порт, я заходить туда для висадки пассажир и спасение груз шерсть! Болше ничем не ест могу помощь…

Незнакомец возмутился, но, увидев спокойный и, как ему показалось, отрешенный взгляд капитана, умолк, развернулся и пошел к своим людям, сидевшим на месте разрушенной штормом носовой надстройки нефа.

– Все толко требовать и учить жизн… – коверкая слова, проворчал Ханс.

Только ближе к вечеру разбитый и полуживой корабль смог дотащиться, иного слова и не подходило для описания страданий судна, до порта Булони – графства, соседнего с Нормандией и Фландрией.

Счастливые пассажиры гурьбой сошли, даже сбежали, на берег, оставив команду, корабль и капитана у разбитого корыта: английская шерсть вся промокла, и теперь стоила сущие гроши, а сушить ее в такую погоду просто не было смысла, и было бы пустой тратой денег.

Корабль погибал, выполнив свою главную задачу. Он спас то, что можно было спасти. Он доставил на спасительный берег людей, для которых судьба приготовила совершенно иную смерть, нежели гибель во время шторма. Восьмерка пассажиров, которых препроводил на неф Гуго де Биго, растворилась в городском шуме, не избежав, правда, дотошного контроля со стороны служб графства.