Первую попытку восстановить связь с Александром I Паррот предпринял в начале 1821 г. Его новое послание императору по форме представляло собой служебную записку по вопросам народного просвещения, без малейшего намека на прежние близкие отношения, в которой, однако, профессор позволял себе широкую критику политики министерства. Паррот переслал записку в Петербург Ливену, но тот, как явствует из его личного письма профессору от 14 апреля 1821 г., отказался отправить ее дальше на высочайшее имя: «Поистине вы требуете от меня слишком многого, больше, чем я могу. <…> Как можно, минуя министра, передать монарху записку, касающуюся служебных предметов и возражающую установленным предписаниям?»[177]
Однако Паррот все же обнаружил какой-то канал, позволявший его письмам попадать в руки государя. Он воспользовался им в марте 1822 г., когда поспешил поблагодарить Александра I за давно ожидаемый рескрипт на имя свояченицы Паррота и вдовы его друга, коллежского советника Рота, – император тем самым наконец урегулировал финансовые дела ее семьи, связанные с назначением пенсии и погашением долгов мужа[178]. В этом письме Паррот «к своему прежнему слогу вернулся», т. е. писал императору абсолютно свободно и по-дружески, чтобы дальше обратиться вновь к обсуждению проблем народного просвещения. Уже спустя четыре дня после первого письма он направил Александру I следующее послание, мотивируя это срочностью, поскольку в руки профессора попал новый проект Магницкого относительно закрытия в Российской империи всех уездных училищ с одновременным преобразованием всех гимназий в пансионы, и Паррот спешил полностью опровергнуть его доводы[179]. Надо сказать, что, хотя император и не дал никакого ответа Парроту, его записка была прочтена (поскольку позже ее обнаружили среди служебных бумаг Александра I), а проект Магницкого, действительно предлагавший весьма радикальные преобразования, не получил одобрения.
В январе 1823 г. профессор попытался сделать еще один шаг к повторному сближению с императором – он вновь попросил Александра I о личной встрече. Они не виделись уже одиннадцать лет, и Паррот, по собственным словам, захотел вновь вспомнить, как это было: «Наслаждаюсь заранее этим счастьем; мысленно переношусь уже в тот кабинет, где пережил я счастливейшие моменты, какие суждены человеку, те моменты раздумий, когда, проникнутые оба сознанием святости наших обязанностей, взвешивали мы интересы Вашего народа»[180]. Как заметил биограф Паррота, профессор не мог смириться с тем, что император пусть и готов был принимать от него письма, но больше не хотел его видеть – иначе говоря, не допускал, чтобы прежние дружеские отношения хоть в какой бы то ни было форме были продолжены[181].
Но при этом Александр I не забывал о Парроте, а профессор со своей стороны прекрасно это понимал. «Неоднократно император выказывал и выражал на деле, что все еще хранил ко мне свое прежнее уважение», – писал профессор Николаю I в 1832 г.[182], и это его утверждение можно подкрепить источниками. Так, 16 февраля 1824 г. Александр I отдал распоряжение министру, князю А. Н. Голицыну, купить у Паррота 300 экземпляров пятого тома его курса физики (поднесенного через Ливена императору) в качестве учебного пособия для гимназий, заплатив профессору 15 тысяч рублей в счет расходов личного Е. И. В. кабинета[183]. Вслед за пятым благосклонно был принят и шестой, заключительный том этого сочинения, который Александр I в июне того же года передал в Эрмитажную библиотеку.
В мае 1824 г. к профессору через университет обратился рижский генерал-губернатор маркиз Ф. О. Паулуччи, которому Александр I во время пребывания в Риге рассказал об идеях Паррота относительно поддержания чистоты воздуха в казармах. Профессор живо откликнулся, направив самому императору подробную записку по этому вопросу и выказав готовность принять участие в практических работах по реконструкции казарм[184].
Такие знаки уважения стимулировали Паррота на продолжение переписки с императором во второй половине 1824 г. Он тогда отправил два письма, каждое из которых затрагивало важные темы: к первому прилагалась записка о внешней политике России и ее целях в связи с борьбой греков за независимость от Турции, а второе касалось состояния народного просвещения. Отношение Паррота к результатам царствования Александра I в текущий момент очень хорошо характеризуется общим настроением и даже структурой обоих писем. Начав с признаний, что вся его жизнь отдана любви, почитанию и служению интересам Александра I (особенно отчетливо это видно во втором письме, где Паррот отталкивается от сентиментальных переживаний об Александре, которые охватили его во время встречи с великой княгиней Марией Павловной и ее дочерьми), профессор затем решительно критикует политику императора и ставит под вопрос ее важнейшие достижения – объединение Россией европейских держав под эгидой Священного союза (приводящее лишь к тому, что против России действуют ее же союзники, «которые Вас удаляют от истинных Ваших интересов и отнимают у Вас ту популярность, которая в 1813 году Вас кумиром всей Европы сделала»[185]) и развитие народного образования в России. Относительно последнего Паррот с горечью признает, что недавние распоряжения Александра I способны полностью перечеркнуть достигнутые результаты: «…обязан я Вам правду сказать, Вы на шаг от того, чтобы все разрушить и потерять ту славу, какую Ваша система народного просвещения Вам за последние двадцать лет принесла»[186].
Александр I, возможно, был расстроен этими письмами, и это недовольство сказалось на его реакции на очередную попытку Паррота увидеться с ним. Дело в том, что в письме от 26 октября 1824 г. Паррот очень сильно настаивал, чтобы император разрешил ему приехать в Петербург, и вдруг трагические события представили профессору искомый повод. 7 ноября произошло наводнение – самое разрушительное за все время существования города. Узнав об этом, Паррот сразу, в считаные дни составляет собственный проект защиты столицы от наводнений. Он полагает, что не может не заинтересовать им императора и, возможно, тем самым добьется их новой встречи[187].
Представленная в письмах история этого проекта – последнего из направленных профессором в Петербург при жизни Александра I – обладает всеми чертами, которые характеризуют отношение Паррота и к прежним своим проектам на высочайшее имя. Паррот, как всегда, верит в то, что нашел панацею. Он торопит императора с принятием «неотложных мер» по реализации проекта и ради этого выезжает в Петербург. При этом Александр I уже 4 января 1825 г., после получения первого же письма по этому поводу от Паррота, дает понять, что видеть его не хочет, отправляя к нему через министра народного просвещения распоряжение представить проект для оценки в Главное управление путей сообщения[188]. Но малейшее требование проверить его расчеты наносит профессору обиду, которую он тут же высказывает императору: «Принимаете Вы архитекторов, которые представляют Вам планы обычных зданий, а меня отсылаете в Управление, которое охотно обойдется как со школяром <…> с человеком моего возраста, ученым, чье имя во всех европейских странах известно»[189]. Тем не менее он не теряет надежды достичь своей цели в Петербурге, продолжая бомбардировать императора письмами о срочности мер и подчеркивая свое бескорыстие, поскольку за все труды по защите города от наводнений просит только одну награду – увидеться и поговорить с императором. Ради этого Паррот даже предлагает специальный порядок рассмотрения проектов, а именно чтобы их авторы, соревнуясь друг с другом, лично представляли свои идеи Александру I[190]. Однако император принципиально не хочет ему отвечать. Разумно предположить, что предыдущие письма за 1824 г., а также непробиваемое упорство Паррота в отстаивании нынешнего своего проекта вновь всколыхнули в Александре его прежнее раздражение против профессора.
