– Вот видите, скачет и скачет. Веревку эту требует все. Как вашего сотрудника успокоить? Ему нужно восстановление после переохлаждения, а он мечется. Капельницы еще сутки будут ставить, доктор вообще хотел его в реанимационное отделение отправить после десяти часов в реке.
Знакомый басок генерала Орлова успокоил медсестру:
– Не переживайте, я пригляжу, чтобы не метался. У нас работа такая, долг всегда зовет.
Гуров просипел в сторону силуэта, что чернел напротив залитого ярким светом окна:
– Петр Николаевич, веревка! У меня в руках была веревка, это вещдок важный!
Начальник сделал несколько шагов и приобрел привычные очертания:
– Тише, Лев Иванович, на месте твоя веревка. Вещи все твои при тебе, даже одежда постирана и высушена. В тумбочку все санитарка сложила. А ты говори поменьше, тебе врачи велят поберечься. В себя как придешь, так все в подробностях расскажешь.
Опер отчаянно замотал головой:
– Я должен был встретиться со свидетельницей важной, но меня кто-то подкараулил и оглушил. Потом была машина и река. Женщину в ней, Надежду Хвалову, нашли? Она тоже была в автомобиле, лежала без сознания!
Голос генерала Орлова стал строже:
– Полковник Гуров, приказываю напрягаться как можно меньше. Говорить буду сейчас я. Просьба моя, аккуратно собрать информацию по делу, не выполнена. Вместо этого уже через сутки мне сообщают о том, что командированный сотрудник обнаружен при странных обстоятельствах в тяжелом состоянии в реке.
Хотя тон у начальника был железным, Лев понимал, что тот на самом деле чеканит слова не от раздражения, а лишь из-за беспокойства о своем подчиненном. Да настолько, что сам лично приехал в Ростов, чтобы убедиться – с Гуровым все в порядке. И Петр Николаевич вдруг заговорил тише:
– Кому-то ты, Лев, на чужой земле перешел дорогу сразу. Это значит только одно: что нечисто с этим делом, хоть и стараются его местные представить как семейные разборки любителя жениться. Поэтому от тебя постарались избавиться сразу, – генерал помолчал, размышляя. Затем тяжело вздохнул. – Машину Хваловой нашли, над ней сейчас работают эксперты. Тело пока не обнаружили. Ты уверен, что женщина была в тонущей машине?
Лев кивнул в ответ, у него до сих пор перед глазами стояли распахнутые дверцы тонущей машины. Генерал продолжил:
– У Хваловой из родственников нет никого, кто мог бы написать заявление, чтобы придать официальный ход поискам. Только сын десятилетний, он пока во временном приюте, ищут бабушку или другую родню. Тебя допустить к дальнейшему расследованию, сам понимаешь, будет сложно из-за этого эпизода. Но я решил, по-другому сделаем, – тон у генерала стал еще тише. – Официально ты остаешься в Ростове на время больничного. Будешь лежать в стационаре, врачи будут отпускать, когда потребуется. Неделю даю, чтобы выяснить, что тут за двойная игра. Только нужен помощник надежный из местных, чтобы молчал о том, что ты вполне себе уже оправился. Есть кто-то на примете?
Гуров мысленно представил Павла Сладкевича. Конечно, топорный опер, не блистающий логическим мышлением, не совсем тот вариант, который хотелось бы видеть рядом, зато он не замутнен желанием каждое дело любыми способами прибавить к списку раскрытых. Он, как и сам Гуров, горит желанием узнать правду о преступнике, помочь пострадавшим. При правильном контроле старательный майор станет хорошей поддержкой. Собственно, больше и некому доверять, уж точно не Бережнюку, который только и думает об одном – как выполнить план по раскрытиям. Ему как раз московский гость как кость поперек горла. Гурова вдруг пронзила догадка: «Ведь Бережнюк раньше вел дело Афанасьева. Ведь если там множество нарушений, а может, и есть сговор с преступником о закрытии дела, то майор мог пойти на любой шаг, чтобы прикрыть свои нарушения. Недаром же он поставил на розыскные мероприятия Сладкевича, которого даже за опера толком не считает из-за травмы. В открытую ему говорит, что готов отправить на пенсию. Дело в отказные, майора в отставку из-за здоровья, тогда и претензии о плохой работе предъявить будет особо некому». Он хотел уже было озвучить все мысли вслух, но горло выдало вместо слов натужное сипение. Его связки после нескольких часов в воде отказывались действовать. Генерал с досадой взмахнул рукой:
– Так, приказываю о работе на сутки забыть. Приходи в себя, Марии я сообщу аккуратно, что командировка у тебя продлена, пока на связь выходить не сможешь. Действуй по силам, Лев, – генерал помолчал и предложил: – Если хочешь отказаться, только дай знать.
Хотя по лицу своего подчиненного видел – тот не откажется от затеи докопаться до истины. Орлов засуетился возле тумбочки:
– Вещи твои из гостиницы привез сюда. Ты даже и чемодан, смотрю, не успел распаковать. Вода, витамины на тумбочке, с врачом сейчас переговорю лечащим. Телефон привез новый, сим-карту тоже пришлось новую поставить. Твой аппарат пропал, утонул вместо тебя.
Лев вдруг слабо улыбнулся: как же хлопочет вокруг него грозный генерал, скрывая свое беспокойство! Он нашел в себе силы прошептать:
– Спасибо.
После ухода Орлова Гуров снова задремал. По-прежнему во сне опять его кружила вода. Она была под ногами, утягивала чернотой вниз, где уже беспомощно, раскинув двери, словно крылья, уходил все глубже и глубже красный силуэт машины Хваловой. Вокруг силуэта кружились белые женские тела.
Сквозь дремоту словно током ударило: он здесь разлеживается вместо того, чтобы искать убийцу Хваловой. Пацан остался сиротой без матери, и все, что Гуров может сейчас – это найти преступника, который так хладнокровно расправился с молодой женщиной. Девчонка была настоящим бойцом: прошла онкологию, пережила предательство любимого мужчины и подруги, а потом еще и добилась успеха, помогала другим совершенно бескорыстно. Ради нее он теперь и должен встать сейчас же, найти в себе силы и заняться тем, что умеет делать отлично – отыскать убийцу Нади и других женщин. А ведь и впрямь, теперь можно предположить со значительной степенью уверенности, что пропавшие женщины – мертвы.
Лев со стоном поднялся с кровати. Его тело отозвалось ломотой в измученных мышцах, конечности с трудом слушались своего хозяина. Держась одной рукой за край, он растормошил сумку и принялся натягивать свою одежду взамен больничной пижамы. В дверь кто-то робко стукнул, опер откликнулся:
– Минуту! – задвинул разбросанные вещи под кровать, улегся, накинул сверху одеяло. После короткой нагрузки его опять начало сотрясать от лихорадки, по лицу пополз холодный пот крупными каплями, а тело зашлось в непроизвольных судорогах.
Из-за двери просунулась голова с торчащими сосульками грязных волос. Смурной, с тяжелыми мешками под глазами, будто провел ночь без сна, с посеревшей кожей, Сладкевич замер в приоткрытой щели:
– Здравствуйте, господин полковник, – весь вид его напоминал провинившегося пса, который пришел просить прощения.
– Паша, мы же договорились без церемоний, – прохрипел с трудом Гуров и махнул рукой визитеру: – Заходи.
Павел сделал шаг, потом второй и неуверенно затоптался на расстоянии, сжимая в руках пакет с соком:
– Вот, принес. Сказали, вам восстанавливаться надо. Вы ведь чуть не утонули.
Сладкевич боком подошел к тумбочке, водрузил пакет и снова замер в нерешительности. На лице у него отражалось страдание, незадачливый опер вдруг решился и выпалил:
– Лев Иванович, то есть господин полковник, то есть Лев. Простите, что я вас одного оставил, это я виноват, что вы чуть не погибли. Вы ведь ни города не знаете, даже с делом толком не ознакомились. Я не должен был вас оставлять одного, вместе надо было ехать на встречу с Хваловой. Правильно мне Бережнюк говорит, что я нюх оперской потерял. – Дрожащей рукой Павел вытащил измятый лист из нагрудного кармана куртки. – Вот, рапорт написал, уходить из органов буду.
Он резко отвернулся в сторону, шагнул к окну и вцепился в подоконник, опустив подбородок к груди. Сотрудник уголовного розыска старался скрыть разрывающую изнутри досаду и отчаяние, хотя Гуров видел по поникшим плечам – мужчина совсем поник духом. Сладкевич глухо признался:
