© Егорова О., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. «Издательство «Эксмо», 2023

Однажды я спросил отца, какой самый далекий город он видел в жизни. Он сразу ответил: «Амстердам, это в Нидерландах». Больше он ничего не сказал. Не отрываясь от работы, он продолжил разделывать тушу теленка. Отец был весь в крови, даже лицо.

Когда же я поинтересовался, зачем он поехал так далеко, то сразу заметил, как он стиснул челюсти. То ли разозлился на кусок телятины, не желавший поддаваться, то ли это мой вопрос так на него подействовал. Я толком не понял. Потом раздался сухой треск разрубленной кости, глубокий вздох, и он наконец ответил:

– Поехал искать этого идиота Дезире.

Передо мной оказалось неожиданное препятствие: я впервые за все детство услышал из уст отца имя его старшего брата. Мой дядя умер через несколько лет после моего рождения. Его фотографии я обнаружил в обувной коробке, где родители хранили фото и видео, отснятое еще на восьмимиллиметровой пленке. На фотографиях и видео были те, кто уже умер, еще молодые старики, собаки, там также оказались фрагменты и моменты беззаботных каникул на берегу моря или в горах. И снова собаки, всюду собаки… и вся семья в сборе… Люди в нарядных костюмах, собравшиеся по случаю несостоявшихся свадеб… Мы с братом могли часами разглядывать эти снимки, посмеиваясь над нелепыми нарядами и пытаясь узнать членов нашей семьи. Дело обычно кончалось тем, что мама велела сложить все фото по порядку, словно от этих воспоминаний ей становилось не по себе.

К папе у меня накопилось еще много вопросов. Были совсем простые, вроде: «А чтобы попасть в Амстердам, надо свернуть налево или направо от церковной площади?» Были и более сложные: мне хотелось знать почему. Почему, например, папа, который никогда не покидал родного городка, вдруг отправился через всю Европу искать своего брата? Но едва удавалось пробить брешь в резервуаре скопившейся боли и гнева, как он тут же спешил ее заткнуть, чтобы содержимое не расплескалось вокруг.

В семье по отношению к Дезире все вели себя одинаково. Отец и дед вообще о нем не упоминали. Мама всякий раз слишком быстро уходила от объяснений, произнося одну и ту же фразу: «Все это очень и очень печально». А бабушка ловко уклонялась от ответа и приступала к смехотворным россказням, вроде мифов об усопших, которые с небес наблюдают за живыми. И каждый из них на свой манер скрывал истину. От этой истории сейчас не осталось почти ничего. Отец уехал из нашего городка, бабушка с дедом умерли. И все, что было связано с этими событиями, все декорации, в которых они происходили, поглотило время.

Эта книга – последняя попытка рассказать, что же все-таки случилось. В ней перемешаны воспоминания, отрывочные признания и опирающееся на документы воспроизведение реальных происшествий. Она – плод всеобщего замалчивания. Я хотел рассказать о том, через что наша семья, как и множество других семей, прошла в полном одиночестве. Но как наложить мои слова на их историю, не выхолостив ее? Как говорить от их имени без того, чтобы моя точка зрения и мои навязчивые идеи не вытеснили их собственные? Эти вопросы долго не давали мне взяться за работу, пока я не понял, что написать – единственный способ сделать так, чтобы история моего дяди Дезире и всей моей семьи не исчезла вместе с ними, вместе с нашим городком. Я должен растолковать людям, что жизнь Дезире вписана в хаос мира, в хаос исторических, географических и социальных фактов. Я должен помочь выжившим отдалиться от своих страданий, выйти из одиночества, в которое их загнали мука и стыд.

На этот раз они окажутся в центре, а все то, что обычно привлекает внимание, отодвинется на задний план. Вдали от города, от прогрессивной медицины и науки, вдали от художественных поисков и военных действий они наконец где-то будут существовать.

MMWR[1], еженедельный эпидемиологический бюллетень, который публикуют в США центры профилактики и контроля над заболеваниями, во Франции насчитывает совсем мало подписчиков. И среди них – Вилли Розенбаум, заведующий отделением инфекционных болезней в больнице Биша – Клода Бернара в Париже. В свои тридцать пять лет, вечно верхом на мотоцикле, длинноволосый инфекционист, прошедший войны в Сальвадоре и Никарагуа, не вписывался в среду парижских медиков.

Утром пятницы, 5 июня 1981 года, сидя за столом, он перелистывал только что полученный бюллетень MMWR. Там описывалось недавнее появление исключительно редкого заболевания легких, пневмоцистоза. Его считали почти исчезнувшим, однако, по подсчетам выписанных лекарств, произведенным в США, оказалось, что он появился совершенно неожиданно и непонятно откуда. Обычно этот недуг поражает людей с ослабленной иммунной системой, но в пяти последних случаях в Калифорнии речь шла о молодых мужчинах, еще совсем недавно пребывавших в добром здравии. Среди скудных данных, которыми на сегодня располагает Служба общественного здравоохранения США, обнаружилось нечто удивительное: все заболевшие – гомосексуалисты.

Инфекционист отложил бюллетень и снова принялся за исследования, перед тем как подтвердить консультации, назначенные на вечер.

Сегодня к нему, держась за руки, явились два пациента. Один из них, вялый на вид молодой стюард, жаловался на температуру и кашель, которые не проходят вот уже несколько недель. Поскольку городские врачи ничем не смогли ему помочь, он решил обратиться в службу инфекционных и тропических заболеваний больницы Биша – Клода Бернара. Вилли Розенбаум удивился и заглянул в медицинскую карту, протянутую стюардом. Потом осмотрел парня и назначил ему рентген и другие исследования легких.

Когда парень явился через несколько дней, результаты обследования окончательно убедили инфекциониста в правильности предварительного диагноза. Как он и подозревал, у его пациента был пневмоцистоз.

Совпадение было поразительным. Состояние пациента полностью соответствовало тому, что врач прочел в бюллетене: внезапное редкое заболевание легких обнаружено у молодого парня, гомосексуалиста, у которого нет никаких оснований жаловаться на сниженный иммунитет. Но все симптомы налицо. Это то же самое заболевание, которое считали побежденным и которое теперь обнаружилось у шести американских пациентов, а теперь еще и у одного француза.

Мухи. Мухи повсюду. Мухи на кусках мяса, на оконных стеклах. Полчища черных мух на белом плиточном полу. Мухи, совокупляющиеся на свиных боках и куриных бедрышках. Мухи, рождающиеся в складках ростбифа и умирающие, увязнув в крови. Мухи с ликованием вторят жужжанию компрессора, охлаждающего витрину, и не обращают внимания на синеватый огонек электромухобойки. Здесь они одержали окончательную победу.

Вот приблизительно и все, что мне запомнилось в магазине бабушки и деда. Просторная мясная лавка притихла, постоянные клиенты сюда больше не заходили. А те, кто заглядывал, просто хотели поддержать семью, так сказать, из солидарности. Они останавливались поболтать и обменяться новостями, касающимися прежде всего торговли.

Нынче от этой лавки уже ничего не осталось. На витрине вывешено объявление «Продается или сдается в аренду», снабженное телефонным номером. Всю улицу постигла та же участь. И овощной магазин, и парикмахерскую, и книжную лавку, и мастерскую по починке телевизоров, и галантерейную лавку. Торговля здесь постепенно заглохла, а за неимением арендаторов магазины закрыли шторы. То же происходило и с квартирами на нижних этажах: они постепенно пустели. О былой благополучной эпохе напоминал лишь чудом уцелевший маленький обветшалый косметический кабинет. Улица безнадежно опустела. Попадались только бродячие кошки, завладевшие погребами брошенных магазинов. Они шныряли сквозь поломанные решетки вентиляционных шахт, выходивших на уровне тротуара. Случалось, что в шахтах ночевали подростки. Примчавшись на самостоятельно собранных скутерах, они усаживались на ступени старых магазинов и целыми днями ссорились из-за сигарет и переругивались. В течение нескольких десятилетий старая супрефектура, когда-то процветавшая, неизбежно утратила свое значение. Центр стал окраиной, детские голоса затихли. Мое окружение исчезло.