– Ты чего тут сидишь, а? Из дома выгнали? – спросил над головой глуховатый голос.
– Угу, – буркнула она, все так же не глядя на собеседника. – Брат!
– А чего мамка с папкой не заступились?
– Мама в командировке, – ответила она. – А папа… он в другом городе.
– Не живет с вами, что ли? – допытывался незнакомец.
– Почему не живет? – запальчиво отозвалась Катя. – Он приезжает… часто! Очень часто! Он нас очень любит!
– А-а, ну да, понятно. Как же иначе? – хмыкнул мужчина.
Он спустился по ступенькам и остановился напротив нее. Теперь, хочешь не хочешь, Кате пришлось взглянуть на него.
«Старый!» – сразу определила она.
Дядьке было на вид лет сорок – сорок пять, лицо усталое, вдоль щек – длинные, печальные какие-то морщины. И глаза темные и печальные – как кофейные зерна. На голове – короткий седоватый ежик. Когда он снова заговорил, она обратила внимание, что некоторые зубы у него очень красивые, серебряные.
– За что же брат тебя выставил, а?
– Телку привел, – зло сказала она. – Я им там помешала.
– Вот сучонок! – цыкнул дядька. – Разобраться бы с ним, да…
– Боитесь, что ли? – удивилась Катя. – Да вы его одной левой…
– Не, его не боюсь, – усмехнулся незнакомец. – Связываться неохота. Еще ментов вызовет, а мне с ними сейчас ссориться нет резона. У меня щас… как это?.. вроде испытательного срока.
Катя не совсем поняла, что он имел в виду, но важно кивнула. Пусть не думает, что она какая-то тупоголовая малолетка.
– А можете мне сигарету дать? – спросила она.
– Это папиросы, – он показал ей бумажную красную пачку.
Катя заметила, что кисти его рук покрыты замысловатыми татуировками: какие-то церкви, плохо угадываемые кривоватые купола – надо же…
– А ты что же, куришь уже? Такая маленькая…
– Ничего я не маленькая!
Она вытащила из пачки папиросину, неумело сжала ее губами, потянулась к протянутой дядькой спичке, тут же закашлялась. Рот наполнился горьковатой густой слюной, голова закружилась.
– Тьфу, гадость! – Она бросила окурок на пол и притоптала сверху шлепанцем.
– Точно! – подтвердил мужчина. – Ну что, глазастая, я домой пошел. А ты так и будешь всю ночь тут сидеть? Смотри, замерзнешь.
– Подожду, пока они угомонятся, и вернусь, – пожала плечами Катя.
– Это долго можно ждать, – раздумчиво протянул он. – Вот что: если хочешь, посиди у меня. Не больно уютно, но хоть тепло.
– Я вас не знаю, – опасливо поджала коленки она. – Как же я к незнакомому пойду?
– Так какой же я незнакомый, я же сосед, – просто улыбнулся он. – Ты меня не помнишь, потому что я давно тут не был. Последние несколько лет жил… ну, не тут, в общем.
– В командировке были? – догадалась она.
– Угу, в командировке. Точно! В длительной! – закивал он. – А зовут меня дядя Гриша.
– А я – Катя, – представилась она, поднимаясь со ступенек и разминая затекшие ноги. – Ну ладно, пойдемте тогда.
Квартира у дяди Гриши была странная – пустая какая-то. И пахла нежилым. Стол, застеленный газетой, раскладушка, две табуретки, продавленный диван. На кухне вдоль батареи выстроились пустые бутылки. Катя нерешительно остановилась на пороге, не зная, как себя повести. Дядя Гриша, кажется тоже смущенный, помялся, потом спросил, обрадованный догадкой:
– Ты, может, есть хочешь?
– Хочу, – честно призналась Катя. – А у вас есть что-нибудь?
– Ща… – Он прошествовал на кухню, приоткрыл дверцу старого, в подтеках, холодильника. – Яичницу будешь?
– Буду, – кивнула Катя. – Давайте сковородку, я пожарю.
– Чего это? – удивился он. – Я сам справлюсь.
– А вы разве умеете? – изумилась она. – Мой брат ничего готовить не умеет, говорит: не мужское это дело.
– Значит, не приперло его еще как следует, – резюмировал дядя Гриша. – Жрать захотел бы, сразу бы научился.
Он ловко орудовал у плиты. В сковородке зашкворчало масло, туго шлепнулись о чугунную поверхность два желтка.
Катя устроилась на табуретке, оглядела кухню: древний календарь за черт знает какой год, полная бычков пепельница на подоконнике…
– Вы тут совсем один живете?
– Ага.
– А где… ну, жена ваша? Дети? – осторожно спросила она. Любопытство боролось в ней с правилами приличия.
– Жена? – переспросил он. – Была когда-то… Была да сплыла, вот как бывает. Ну, хватит лясы точить, ешь давай!
Он застелил стол газетой, поставил перед девочкой сковородку с яичницей, положил рядом вилку и ломоть хлеба. Катя с жадностью накинулась на еду. Дядя Гриша сидел напротив, задумавшись о чем-то своем, и машинально рисовал что-то на полях газеты огрызком карандаша.
Присмотревшись, Катя разглядела угрюмую девчоночью рожицу с папиросой в зубах. Ничего себе – да это же она сама! Как похоже…
Она доела яичницу, поблагодарила, привычно убрала со стола и пристроилась у раковины мыть посуду. Потом, испугавшись, что набрызгает водой на все так же спрятанный под футболкой конверт, обтерла мокрые руки о пижамные штаны и вытащила его наружу. Огляделась вокруг и, решившись, спросила нового знакомого:
– Слушайте, а можно… можно я у вас в квартире спрячу кое-что? Вот это! – она показала дяде Грише конверт. – Тут деньги, мама оставила. А я боюсь, что брат… Ну, в общем, вы понимаете. Они полежат просто, я потом заберу.
Дядя Гриша хмыкнул, недоверчиво покачал головой:
– Да ты что, девочка, с дуба рухнула, что ли?
– Почему с дуба? – обиделась Катя. – Вы что же думаете, если брат, так и деньги спереть не может? Это вы просто Макса не видели…
– Да не в том дело, что брат, – возразил Григорий. – У меня вон тоже брат был, Валерка, чтоб его перекорежило. Уркаган тот еще: меня, десятилетнего, заставлял в форточки лазить – я тощий был, верткий. А не полезешь – шварк в зубы…
– Вот видите! – горячо перебила Катя. – И мой брат не лучше! Так я оставлю деньги у вас?
– Не понимаешь ты… – цыкнул зубами он. – Как же так можно первому встречному доверять? А что, если придешь завтра, а денежки твои – тю-тю, а? Не хочу я тебя обманывать, маленькая ты совсем, другой бы на моем месте… Вор я, Катя, понимаешь? Домушник. Полгода с последней отсидки только. А ты мне – деньги…
– Во-о-ор… – тихо протянула Катя.
До сих пор ей еще не доводилось встречать настоящих преступников, побывавших в тюрьме, и даже не один раз.
На минуту ей стало жутковато находиться рядом с этим человеком.
С другой стороны…
Ведь он пожалел ее, незнакомую девчонку, позвал к себе, накормил. В то время как родная мать бросила одну на два месяца, а брат ночью вышвырнул из квартиры…
То ли из-за этого, то ли из-за какого-то внутреннего чутья она доверяла этому худому узколицему человеку.
– Ну и что? – запальчиво возразила она. – Ну и что, что вор? Разве воры у своих тоже воруют? А мы ведь с вами теперь друзья…
– Это верно ты заметила, – подумав, протянул он. – Крысой никогда не был и не собираюсь. Ладно, Катюха, оставляй свои деньги, будут в целости, мое слово!
Ту ночь Катя провела на старом продавленном диване дяди Гриши. Увидев, что девочка задремывает, хозяин квартиры бережно накрыл ее собственной курткой. Сам же, кряхтя, разместился на полу у батареи, сунув под голову тощий бледный локоть.
Проходили недели.
Макс совсем разошелся в своих нескончаемых тусовках. То пропадал на несколько дней, то являлся с остекленевшими глазами, требовал у Кати приготовить пожрать, выскребал из секретера очередную порцию денег, зазывал на вечер друзей. Чтобы не пересекаться с его компанией, Катя уже привычно ускользала из квартиры и поднималась на двенадцатый этаж к дяде Грише.
Он давно уже не был для нее незнакомым соседом. Теперь она знала, что зовут его Григорий Иванович Морозов, что ему 47 лет, большую часть из которых он провел в местах лишения свободы. Что первый раз в колонию он попал по малолетке, когда хозяин квартиры, которую задумал «грабануть» его ушлый старший брат, поймал ловкого мальца, проскользнувшего ночью в форточку, с поличным. Отмотав первый срок, Гриша искренне хотел взяться за ум, пошел работать, женился, вскоре родился сын. А потом откуда ни возьмись появились старые друзья, позвали с собой, поманили легкими деньгами… И засвистел Григорий Морозов по новой! Жена, не дождавшись его возвращения, оформила развод и по-быстрому выскочила замуж. А Грише, явившемуся к ней через несколько лет, сказано было, что из своей жизни супруга вычеркнула его навсегда, что сын его не помнит и любит нового папу, и чтобы он, ради Христа, не портил им жизнь и не вздумал качать права.