«А что, если не разводка… – сообразил вдруг Миша. – Что, если и правда какой-то дебил хочет забашлять за то, чтоб я с ним куда-то скатался. Да елки, за такие бабулесы, хоть на луну! Это ж все долги раздать можно будет…»

– Александр, я думаю, мы найдем общий язык, – просипел он. – Куда и когда мне нужно подъехать?

В 12 дня журналист Грушин, как и договаривались, вывалился из метро и побрел в сторону частной клиники. Начинал накрапывать дождь, и Миша ниже надвинул на глаза бейсболку, высунув сзади курчавый огненно-рыжий хвост. Застегнуть куртку на объемистом животе так и не удалось, и Миша прибавил шагу, не желая промокнуть.

За забором тянул осенние золотые ветки тихий скверик. Сквозь листву белело больничное здание с глухо занавешенными окнами. На входе Михаила пропустили, лишь мельком взглянув на паспорт – видимо Александр, как и обещал, обо всем договорился. Михаил, стараясь ступать, как можно тише, поднялся по светлой лестнице. Больницы всегда нагоняли на него тоску. Не то, что бы он опасался за свое здоровье, наоборот, всегда чувствовал тут себя прямо-таки неприлично ничем не страдающим, сильным, могучим и даже упитанным. Казалось, будто весь персонал смотрит на него свысока – мол, ты нам совершенно не интересен, на кой черт тебя сюда занесло.

Он свернул, кажется, в нужный коридор. Хотя хрен, конечно, тут разберешься – все одинаково вымытое, белое и пахнет лекарством. В рекреации несколько медицинских работников беседовали с мужчиной в накинутом поверх обычной одежды белом халате. Михаил догадался, что это и есть Тагильцев – в конце концов, человеком он был достаточно известным, и фотографии адвоката часто фигурировали в статьях изданий, где Грушину приходилось работать. Видный мужик – высокий, плечистый, лицо такое волевое, и в то же время интеллигентное, без быдлячества. Бабы наверняка вокруг небо стаями вьются, тем более, что он успел уже такую карьеру забацать.

Михаил остановился поодаль, чтобы не мешать разговору. Что втирали Александру врачи, он не слышал. Видел лишь, что по мере разговора, тот все больше мрачнел. «Чернее тучи, – подумал Михаил. – Вот напишешь так в статье – обязательно прикопаются, скажут – штамп. А как еще описать, если у этого мужика и правда лицо стало черное, а из глаз того и гляди молнии шарахнут?»

Закончив разговор, Александр резко развернулся, пошел прочь от собеседников и едва не столкнулся с Михаилом. Несколько секунд он оторопело разглядывал стоявшего перед ним человека. На лице его написано было такое недоумение, что Миша даже покосился на самого себя в застекленную дверь. Не, ну а чо? Конечно, среди всей этой стерильности он выглядел довольно странно – косуху, наверно, все же не следовало надевать, да и майка с кроваво-красной надписью «Крематорий» через все пузо тоже смотрелась здесь довольно цинично. Но все ж таки не до такой степени, чтоб так глаза пялить. Может, этот Тагильцев не понял, что Миша – тот, кому он звонил?

– Эй, на судне! – гаркнул он, чтобы развеять сомнения. – Это Вы тут ночью по мою душу интересовались? Так вот он я, прибыл, как договорились.

Александр несколько секунд непонимающе смотрел на него, затем, видимо, взял себя в руки и кивнул:

– Да-да, конечно. Вы – Внемиров?

– Их бин. – весело подтвердил Миша. – Внемиров, он же Городецкий, он же Финкельштейн. Это все псевдонимы. А настоящая моя фамилия – Грушин, ну разве можно под такой работать? Разве что в журнале «Сад и огород». А у вас тут, я смотрю, какие-то проблемы? Убийцы в белых халатах распоясались? Хотите, черкану про них разоблачительный фельетон?

Александр невольно оглянулся через плечо на расходившихся по кабинетам врачей и ответил ровно, почти без эмоций.

– Консилиум окончился. Вынесли решение о том, что далее поддерживать пациентке жизнь не… – он запнулся, – не целесообразно. Но я убедил их, что буду оплачивать ее пребывание здесь столько, сколько будет нужно, даже если надежды на положительный результат больше нет.

Михаил уныло потупился, покивал, пытаясь всем своим видом изобразить участие. Александр помолчал, глядя куда-то в сторону, а затем тряхнул головой:

– Пойдемте! Я Вас с ней… познакомлю.

Александр ввел его в палату, сказал тихо:

– Это Елена, моя невеста.

Михаил неловко потоптался у кровати больной. Смотреть на недвижимую девушку, обритую наголо, перебинтованную, все в капельницах и датчиках, было жутковато.

– Что с ней случилось? – спросил Михаил, и собственный голос показался ему слишком громким, грубом в этом полузагробном мире.

– Передозировка героином, инсульт, – ответил Александр. – Разве это важно?

Михаил хотел было возразить, что вообще-то важно, как-то девчонка, скажем, попавшая под грузовик, вызывает несколько больше сочувствия, чем наркоша, прощающаяся с жизнью по собственной дурости. Не, он и сам не против расширения сознания, но надо же меру знать! Но, взглянув на Александра, сдержался и промолчал. Тот смотрел на девушку, и лицо его, твердое, сильное, на глазах менялось – делалось мягче, в глазах появлялась глубокая искренняя нежность. И Миша решил, что лучше оставить свои измышления при себе.

На секунду ему вдруг стало досадно за собственную жизнь – а че, может, он и сам бы не прочь вот так врезаться в кого-нибудь, чтоб башню снесло. Он бы, может, даже и позавидовал Тагильцеву, если б объект его страсти не валялся тут под капельницами и приборами.

– Теперь Вы понимаете? – обернулся к нему Александр. – Я не могу согласиться на то, что предлагают врачи. Поверьте, я не сумасшедший, я в жизни не обращался к каким-нибудь бабкам, знахарям и прочим народным целителям. Но я должен испробовать все возможности. Любые! Поэтому я и прошу вас отвезти меня к этому ламе, о котором прочитал в вашей статье…

Михаил замялся. Развести этого влюбленного оленя было бы раз плюнуть. Но… все же противно как-то. «Двадцать тысяч! – напомнил он себе. – Долги раздам, может, еще на тачку что-то останется… А, хрен с ними, что ж я, придурок последний?»

– Слушай, Сань, – смущенно начал он. – Ничего, что я так, фамильярно? Так вот… Эта статья… Ну, это обыкновенная заказуха, понимаешь? Хрень для журнальчика с мистическим уклоном. Надо было дать какую-нибудь экзотику с метафизической подоплекой, чтоб бабы, увлеченные всякой астрологической хренотой, ахнули – ну я и написал. Ну а че, жить-то все хотят. Я сам, может, мечтаю сделать гениальный материал и тут же «Журналиста года» получить, но жрать-то на что-то надо уже сейчас. Вот и кропаешь всякую галиматью за лавэ. Херня все это, я тебе честно говорю.

Тагильцев помолчал, не отрывая глаз от белевшего в полутьме профиля Елены, затем спросил:

– То есть ты никуда не ездил? И Настоятеля этого не существует? Все выдумка?

– Ну почему, ездил, – пожал плечами Миша. – Че б не скататься, если командировка оплачена. Сам-то хрена лысого когда-нибудь в таких местах побываешь. Ну мы поехали с Илюхой, фотографом, бухали всю поездку, как пионеры. Чуть не проспали встречу с этим самым ламой. Не, ну он ниче так, колоритный мужик, поболтали с ним, сфоткали, то-се. Но все вот эти чудеса, которые я там расписал, это все лажа. То есть, может, и не лажа, местные там много рассказывали про его фокусы, но сам я ничего не видел.

Александр выслушал его, кивнул, несколько секунд стоял молча, разглядывая линолеум под ногами, затем вдруг вскинул голову.

– Не важно, – возразил он. – Я все равно поеду. Не могу просто сидеть здесь и смотреть, как она… Нужно делать хоть что-то. Мое предложение в силе – ты согласен?

– Нууу… – протянул Михаил. – Только, если… Ну, если ничего не получится, я предупредил.

– Конечно, – кивнул Тагильцев. – Никаких претензий у меня к тебе не будет. Договорились? У тебя паспорт с собой? Я распоряжусь, чтобы нам забронировали билеты на вечерний рейс до Барнаула.

– Это че, сегодня вечером уже что ли? – ахнул Михаил. – Ну ты, брат, даешь…

– Нужно, как можно быстрее, – объяснил Александр. – Она в любую минуту может… А что, у тебя какие-то планы?