Последнее время Ангелина совсем не знала, как ей держаться. Что ей было делать? Что? К кому идти? В полицию? И что там говорить?

Честно признаться, иногда ей больше всего хотелось пойти к священнику. Слишком уж всё это было странно. Тим пропадал где-то целыми неделями, а потом появлялся вечно словно из ниоткуда – каждый раз бойкий, здоровый, румяный и хорошо одетый… совсем не похожий на того затюканного птенца, которого Ангелина помнила и с которым вроде бы знала когда-то, как себя вести. И повадки у него тоже изменились. Появился откуда-то совершенно новый, непринуждённый, неуловимо снисходительный тон… не враждебный, нет, но какой-то отчётливо безапелляционный.

И было ещё что-то, чему Ангелина вообще не могла подобрать никакого названия.

Иногда ей делалось страшно.

Позавчера Тим опять появился почти ночью – без предупреждения, как и всегда, – с едва поджившими свежими шрамами на горле, будто от ножа. Раздражённо отмахнулся в ответ на её расспросы и сразу завалился спать.

Ангелина остановила взгляд на тонкой мальчишеской шее. Нет, наверное, ей тогда всё же показалось. Нет у него никаких шрамов и в помине… ну ведь не могли же они просто взять и исчезнуть бесследно за одни сутки, да?

Женщина вспомнила, как позавчера ночью, воровато – в самом деле, как будто действительно опасаясь чего-то, – обыскивала карманы брошенной в прихожей короткой джинсовой курточки. Она была почти уверена, что найдёт оружие, а может быть, наркотики… или ещё что похуже. Но нашла только витую двустворчатую ракушку. Ещё мокрую и пахнущую йодом и солью, словно её и вправду только что выудили из какого-то южного моря…

– Тимка… – беспомощно произнесла Ангелина, чувствуя, как неприятные ледяные мурашки испуганно ползут по её немеющей ладони. – Я же беспокоюсь за тебя, понимаешь…

Мальчик почему-то улыбнулся, услышав своё имя.

– Понимаю. Но не нужно.

Аспид медленно разжал пальцы, стараясь не обращать внимания на то, как ломит запястья и как предательски покалывает под ногтями. Сейчас вот только когти выпустить ещё не хватало… Он сердито уставился на экран древнего плоскоэкранного пластмассового телевизора, висящего в простенке рядом с кухонным окном, и старательно прислушался, пытаясь отвлечься.

– В последние годы непризнанное государство сумело существенно укрепить свой оборонный потенциал, – воодушевлённо сообщил с экрана усатый дородный дядька в надвинутой на глаза маске-информаторе, похожей на прозрачный мотоциклетный шлем. – Однако риски формирования новых экстремистских течений в регионе также нельзя недооценивать. В сегодняшнем выпуске мы поговорим с признанными российскими экспертами в области международных отношений о том, мог ли бы ввод в так называемую Новую Африку миротворческих войск в действительности предотвратить нежелательные…

«Надо бы ей нормальный телемонитор подарить, что ли, – рассеянно подумал Аспид. – Какой-нибудь там люксовый, чтобы с голографическим режимом, голосовым управлением и функцией домашнего информатора. Пускай бы радовалась…»

Своих денег у него, конечно, не было, зато у Кейра их в последнее время стало как грязи. «А бабло – это вообще мусор, бро. Для нас-то. Только скажи…»

– Что с тобой произошло, а? – тётка выключила телевизор и обессиленно опустилась на скрипнувший деревянный стул напротив мальчика, сжимая голову руками.

– Ничего особенного. Считай, что просто повзрослел немного раньше положенного, – отмахнулся он, вставая.

У Аспида не было ни сил, ни желания продолжать этот бессмысленный разговор. «Смертные нужны тули-па ровно настолько, насколько они приносят тули-па пользу», – так, вроде бы, любит говорить Вильф. Ну и… Значит, самое время было уже сваливать и не длить больше эту дурацкую мутотень.

Но не прыгать же при ней…

Мальчику больше не было противно находиться в этом доме, как это бывало когда-то, но всё здесь… этот запах вчерашнего супа из жёлтой алюминиевой кастрюли в розовый цветочек, стоящей на закопчённой плите, и эта уставленная посудой деревянная доска на стиральной машинке в углу, и эта паутина на запылённом окне под потолком, выходящем в ванную, – с некоторых пор всё это стало казаться мальчику каким-то неопределённо-тягостным.

Жизнь смертных такая короткая, и все так по-разному её проживают, ну вот почему, спрашивается?

Кейр бы его понял, точно. Он как-то признался, что чувствует себя похоже, когда видится с матерью. «Ты появляешься там, как такой, типа, пирожок с дерьмом, бро… ну ты понял меня, ага? Это ведь всё тебе просто вот так вот дали, и ты теперь такая раскрутая задница, так, да? А другим всё равно хреново, и нифига ты тут не сделаешь, вот хоть убейся…»

– Тимочка… – глухо проговорила женщина, закрывая руками лицо.

В её голосе внезапно послышалась такая неподдельная горечь, что Аспид поневоле почувствовал себя не в своей тарелке.

Вон, за стеклянной дверцей висячего кухонного шкафчика над раковиной, прямо рядом с выставленными в ряд пузатыми как маленькие бочонки хрустальными стаканами, стоит его фотография, где он, сидя на коленях у мамы, размахивает пластмассовым игрушечным вертолётиком. Эта фотография появилась за стеклом полгода назад, когда Аспид снова вернулся домой, и тех пор тётка её уже больше оттуда не убирала.

Ну вот что он тут, в самом-то деле…

– Вкусно так, – примирительно сказал мальчик, подцепляя пальцами с тарелки и отправляя в рот последний кусочек омлета. – Спасибо тебе. У меня всё в порядке, поверь, тёть.

Ему, кстати, и вправду всегда было вкусно. Впрочем, Аспид уже почти привык, что после Цитадели, когда человеческое тело заново училось осознавать внешний мир, даже самая обычная еда каждый раз начинала ощущаться каким-то необыкновенно изысканным деликатесом.

– Да куда же ты хоть раздетый-то, – безнадёжно спросила тётка, кивая на висящий за окном термометр, и снова оперлась лбом о ладонь. – На улице же, поди, градусов пять уже, ночью заморозки были…

Аспид внимательно посмотрел на неё и неожиданно подошёл ближе:

– У тебя голова опять, да? Давай-ка я тебе массаж сделаю…

Не дожидаясь ответа, он встал за спинкой стула и положил пальцы женщине на виски.

– Да не надо, Тимка… – едва слышным шёпотом отозвалась та.

– Сиди-сиди. Это быстро, ты же помнишь, – Аспид сосредоточился, считая про себя.

Одно касание – контакт, два касания – перехват, три касания – контроль…

(«Четыре – обруч, пять – игла, шесть – костёр, – тут же зазвенел в ушах насмешливый голос Вильфа. – Тише-тише, малыш, не дрыгай лапками. Мы ещё не закончили, кричать ты у меня будешь после восьмого…»)

…три касания – контроль. Лёгкий горячий зуд в кончиках пальцев, похожий на дрожь от вибрирующего мобильника. Вот это Аспиду всегда удавалось на удивление легко. Даже странно, насколько легко, если вспомнить, скольких трудов ему вечно стоили любые боевые трансформации. Впрочем, по словам Вильфа, гордиться тут было особенно нечем. «Снимать боль вообще намного проще, чем её причинять, юный воин, – отмахнулся тот как-то от его нерешительных расспросов. – Тут и объяснять нечего, так что избавь меня от этих своих… благоглупостей. Если тебе это когда-нибудь вдруг зачем-то понадобится, сам разберёшься».

Вильф оказался тогда прав, как, в общем-то, и всегда: вся хитрость заключалась лишь в том, чтобы удерживаться на уровне второго-третьего касания, остальное получалось как-то само собой, интуитивно. Приходящие образы были всегда спонтанными, но очень чёткими, и управляться с ними было совсем несложно. Сжимающаяся цепь – расколоть одно из звеньев, тлеющие угли – затушить, трепещущее на ветру полотно – разгладить, успокоить…

– Легче стало?

– Легче… – пробормотала тётка. – Матерь божья, как у тебя это получается-то, а, Тимка?

– Техника есть такая, эм-м-м… китайская. Точки там всякие, знаешь… друзья научили.

Аспид улыбнулся, опуская руки. На душе у него снова сделалось легко.

Но пора было возвращаться в Цитадель.