Вечером планировалась большая вечеринка, снова на лугу. Эрг выглядел обеспокоенным. Он опасался этой атмосферы расслабленности, способствующей атакам. Бóльшая часть Стаи провела послеполуденное время в прогулках на парусных колесницах и пилотируя глиссеры на воздушной подушке. Сов влюбился, Альме к этому близка, а Кориолис флиртовала. Голгот провел два часа в трюмной аэродувке с Фиростом. Иногда он меня напрягает.
) Нушка, Нушка, во время подготовки к вечеринке я по сути только и делал, что лихорадочно-возбужденно искал ее и трусил, не зная, как продолжить то, что между нами произошло, где найти способы сдвинуться дальше, постоянно покрикивая на самого себя — держись непринужденнее, держись безыскуснее — и остро чувствуя, что ничего из этого не выходит, все время поглядывая на свое отражение в надраенных медяшках и надеясь пальцами расправить кустарник собственной шевелюры. Когда ее не было передо мной, я с легкостью обретал чувство цельности, слитности конечностей и мускулов, придававшее мне уверенность, ощущение самостоятельной фигуры в этом мире. Но стоило ей появиться, как внутри меня начиналась дрожь, позвоночник мне изменял, подо мной все качалось, словно доски и рейки фреольского корабля медленно и бесшумно срывались со своих мест, чтобы охапкой жердочек подняться и закружиться в воздухе. Обменявшись с ней первыми словами, я обычно становился немного собранней, но затем — ибо она была так рада меня видеть, дарила такой искренностью — затем начиналось затяжное головокружение от ее близости, предельно непосредственное ощущение, от которого расплывается все кругом, настолько редкостное, что ни в каком другом месте, ни в каком другом времени и ни с кем иным я не хотел бы оказаться, кроме как здесь, сейчас и с ней.
Пирушка фреолов втянула нас, Нушку и меня, как только мы вошли в прокошенный аэрокосилкой в траве круг. Нас мгновенно затащило в гущу веселящихся субъектов, протягивавших нам со всех сторон кубки — их наполняли прямо из бочонков, ветрячки на донцах которых, если я правильно понял, поддерживали давление, чтобы вино лилось и пенилось. Спустя какую-то пару бокалов и нескольких широких улыбок я вдруг оказался в гуще вечеринки. Больше не застенчивый наблюдатель, но действующее лицо, в центре внимания и веселья, вопросов то откровенных, то тактичных, всевозможных обольщений, которым я не мог ни поддаться в самом деле, ни полностью отвергнуть, оттаскиваемый в сторонку то бывалыми матросами, жаждущими вкусить от моего престижа, то женщинами (в том числе довольно зрелыми), которые принимали мою застенчивость за молчаливую податливость.
Вскоре я уже не знал, ни где была Нушка, ни где другие, нас разнесло, и я заметил дальше в вельде освещенные пятачки, из которых доносились музыка или крики — наверное, арены или кружки для игр?
π Попытав коммодора, я подтвердил свое впечатление о человеке с треугольным лицом и желтыми глазами, который расспрашивал Фироста. Сам он не из команды эскадрильи. Он представился контр-адмиралу во время остановки в невзрачной деревушке под именем Силена. Ороши приглядывала за ним на вечеринке; она даже заговаривала с ним. По условленному знаку мы незаметно выходим из круга факелов. Разойдясь в разные стороны, мы описываем петлю, чтобы сойтись ниже по ветру. Нас укрывает впадина в степи. Ороши садится, скрестив ноги, держась совершенно прямо, с непроницаемым лицом. Луна, от которой осталась половина, бросает металлический отблеск на стебли травы. Кивнув, Ороши допрашивает меня:
— Коммодор тебя просветил?
— Да. Этот Силен попросился примкнуть к внешнему эскорту «Физалиса».
— Он мне говорил. Что именно это такое?
— Это рой колесниц с кайтами, баркасов на воздушной подушке и прочих контрмер спереди или сзади от корабля, в зависимости от обстоятельств. Он служит, если хочешь, первым рубежом защиты от атак наемников.
— Кто на них нападает?
— Грабители, обычные пираты. «Физалис» уже сам по себе, как судно, был бы очень ценен. К тому же на нем груз. Фреолы, пользуясь своей скоростью, берутся за срочные перевозки...
— Что они перевозят? Слитки?
— Да, большое количество нержавеющей стали болванками, олова, мрамора, твердого камня для укреплений деревень, легкий транспорт...
— Вооружение?
— Немало. Главным образом заготовки метательных пропеллеров, механические арбалеты... Они, кроме того, делают боеприпасы со сжатым воздухом в трюме: у них есть для этого мастерская — и нужная компрессия. Отсюда зависть.
) Оркестр, возникший словно из ночи, заманивал на танцы, и мне тут же пришлось принять несколько приглашений. Но так непросто с этими хитрыми шагами, когда держишься за руки с партнером, и я навлекал на себя насмешки, особенно — Караколя, который, как ревнивый муж, сновал между вальсирующими и разбивал пары, чтобы поволочиться за красавицами фреолками в длинных платьях, чьи серьги и звонкие браслеты так и горели огнем в моих непривычных глазах. Что еще меня поразило, когда спала завеса беспечности — так это отработанная элегантность фреолов. Я восхищался легкостью, с которой они раздвигались, чтобы расширить круг для новоприбывшего, отдавали должное красотке или к ней подступали. По сравнению со столь же воспитанными людьми из оседлых, в них присутствовало что-то сексуальное, что не давало перейти в вульгарность их временами прорывавшейся резкости, их мании к имитации схваток или метанию (в манере Караколя) против ветра раскрашенных дисков или бумерангов, хоть бы даже они затерялись или побили бокалы. Короче говоря, они вбили себе в голову, что мириады непринужденных жестов рождают шик, но шик этот по временам несколько нарочит и отдает, откровенно говоря, показухой.
— Ой, писец-писец! — проносясь мимо меня, бросил Караколь. — Вокруг кого же твоя Венера кружит? — вставил он на обратном проходе, летя стремглав с танцовщицей в объятиях...
А ведь это была она, Нушка... Та, которую я искал с начала вечеринки. Она смеялась в его руках, раскрасневшись, почти жалея, что поддразнивала меня своей близостью, или же ничего подобного, просто веселилась? Я разом ощутил себя разбитым — опустились плечи, сгорбился; я ревниво не сводил с них глаз до конца мелодии — нет, вру. Я не выдержал и вышел из круга, чтобы слегка успокоиться и немножко выпить.
— Как этот парень попал в эскорт?
— Шарав сказал мне, что они остались без пилота после ущелья Норска. Там они потеряли четыре квадриги… Проверяли, конечно, прежде чем принять. Они не разочаровались. Послушать их, так он великолепен. У него есть уникальная парусная колесница, оригинальная модель. Четыре колеса, очень компактная, квадратная рама, с полноповоротным парпеллером, сиденье разворачивается на 360°, гарпунометы – натягиваются осями четырех колес благодаря небольшой ветряной турбинке...
— Парпеллер, ты уверен? Пропеллерный парус? С лопастями, как пластинки, очень плотно смыкаются, стопорятся в форме треугольника и потом ведут себя как парусина?
— Парпеллер, да. Я видел такое только раз, но знаю, что это!
— Ты знаешь, что в этом мире есть только одна мастерская, в которой способны делать парпеллеры? Одна-единственная и...
— …она в Аберлаасе.
— А именно в Кер Дербан.
— Это означает, что этот парень, этот Силен, появился из Крайних Низовий… Сколько, по-твоему, ему лет?
— Нашего возраста: тридцать пять, сорок. Подвижнее нас.
— Как ты его оцениваешь? Осмотрителен, опасен?
— Умен. Он сказал мне именно то, что, по его мнению, могло меня успокоить: радость от вступления в эскадру, новая цель в жизни, встречи, друзья... Красивая, правдоподобная чушь. Говорит убежденно, трезво. Безупречен.
— Может, мы впадаем в паранойю, Ороши. Официальных доказательств существования Гончих никогда не было. Сов сотню раз говорил мне, что ни в каких путевых дневниках нет ни одного упоминания об охоте на орды и их истреблении, или о связанных с этим рисках.
