— Давай, бей.

Эрг, опешив, смотрит на него. Он рефлекторно берет молоток.

— Давай! Раз неважно, что я говорю.

— Прекрати нести чушь. Я тебе руку разнесу.

— Разноси! Если я сделаю это сам, подумают, что я жульничаю.

— Я не могу этого сделать, Караки!

— Передай молоток еще кому-нибудь. Торопитесь, хрон дрейфует и на подходе вторая волна.

Все бестолково переглядываются. Талвег, затем Сов пытаются урезонить его. Напрасно. Мы опасно теряем время. Нам пора уже привязываться к кольцам. Хрон проходит по краю воронки...

— Вы мне все яйца вымотали. Дайте мне молоток!

— Голгот, не играй в его игры!

— Я не играю в его игры, я их закругляю.

Голгот почти выхватывает молоток из руки Эрга, отталкивает всех рукой и приседает рядом с Караколем, который приложил свою ладонь к камню.

— Которую кость?

— Фаланги среднего и указательного пальцев, Голготина^[12].

— Не паясничай!

∂ Звук глухой и очень чистый. Голгот не останавливается на полумерах. Он сломал Караколю пальцы. Трубадур катается от боли по песку.

— Дебилы, вы дебилы!

Он встает и, пошатываясь, направляется к хрону. С видимым усилием он загибает три здоровых пальца и окунает указательный и средний в стенку хрона. Через тридцать секунд он вытаскивает руку. Караколь снова улыбается. Он произносит: «Смотрите!» и в победном знаке разгибает два пальца. Более не сомневаясь, я шагаю вперед и погружаю предплечье.

— Силамфр, подожди!

— Не орите, это не ваша рука, так что закройтесь!

Мое первое отчетливое ощущение — сунул руку в прорубь. Мне страшно трудно удерживать ее на весу. Сов мне помогает. Он потеет не меньше меня. Стенки ходят волнами, мельтешат у меня перед глазами. Какая тишина! Даже слова Сова глохнут, доходят до меня как через бархатную занавеску. «Осторожно… не суй… локоть», — настойчиво внушает он. Моя конечность, что внутри, не видна, от плоти идет ощущение пронизывающего потока инея, я хочу убрать руку, «еще рано» повторяет Сов, я больше не могу пошевелить локтем, меня перестает трясти и колоть иголками от перелома, он затвердевает под заболонью руки, как будто туда вставили железный прут...

— Убирай, убирай руку сейчас же!

Я ее вынимаю. Моя кожа блестит. Даже не осознавая этого, я трясу рукой, чтобы согреть ее, я ее чувствую, кровь медленно возвращается, чтобы ее наполнить.

— Ну и?

— Ну и мне кажется... срослось!

x Затем настала очередь Кориолис, которую заботливо поднесли четверо мужчин, и ее лодыжку тоже рекальцинировали. Отлично: она снова была на ногах — удовлетворительно, чтобы встретить вторую волну стоя прямо. Морально к волне мы, по всей видимости, не были готовы. Я все приглядывалась к воронке, пересчитывала ее размеры, интерполировала наклон и разрывы откосов, моделировала локальное обтекание, и упиралась в параметры вихря, который собирался нас поглотить. Как расположится ось вращения? С какой скоростью он пройдет? Как далеко? Остальные доверчиво ждали моих указаний, Голгот полностью перепоручил мне контрить, но внутри я знала, до какой степени мой выбор был не более чем веревочным мостиком из трех умозрительных канатов, переброшенным через хаос. То, что мы обнаружили эту гавань, разумеется, было чудом. А заодно надежной ловушкой.

— Вся орда, по местам. Готовьтесь! Мы собираемся полностью изменить построение. Леарх, можешь выделить нам два железных кола? Эрг, ты поможешь ему загнать их как можно глубже, в этих двух точках, здесь и там. Остальные: на этот раз десять ниток тросов, потрепанные замените. Выстраивайтесь в рогатку.

— Во что?!

— В рогатку! Вы где обучались? В Аберлаасе или в джунглях? Постараемся ограничить раскачку маятника и отводок!

) В итоге, хроны неплохо отвлекли, они победили страх и развеяли беспокойство. Но теперь, когда мы снова пристегнуты, оно возвращается из иррациональных глубин. Стратегия Ороши несомненно лучшая для группы, и худшая для нас, Тарана. Думаю, я понимаю, на что она надеется: V-образная часть рогатки сосредоточит поток вдоль оси Голгота, распределит напряжение по Стае и, таким образом, ограничит боковой снос. Ну... Но нам, стоящим в рост в тридцати метрах от дамбы, никем не прикрытым, нам волна устроит бойню. Я не представляю, что будет дальше. Нельзя представить свою смерть, я уже прикидываю, как завтра, после фурвента, будем в следующей деревне, где мы ненадолго остановимся, я думаю об Аой и Кориолис, а не о страданиях. О них. Маленькая капелька, маленькая живая, сияющая слезинка; и синий факел, временами надутая, но с каждым порывом нежно опаляет.

Альме пошла за стегаными кожаными шапками. Она натягивает пару на меня одну поверх другой и оборачивает мой торс хайком, вставляя под него деревянные рейки. Пьетро просит четыре штуки для своих предплечий, выбросывает сломанные рейки и одной рукой фиксирует бандаж у себя на порезанной шее. Я оборачиваюсь: у основания рогатки, на конце троса, Голгот крепит лямки своего шлема под мышками и к доспехам из горсовой шкуры, подходит Альме, он ворчливо отстраняет ее. Он знает, чего ожидать: он уже отрыл себе ямки для упора ног, потянул шеей во все стороны, повертел плечами и бедрами. Не могу представить, каково было бы потерять Голгота. Так необъятна его сила воли, он так чудовищно сосредоточен, так совершенно погружен в Трассу... У кого в крови так густо замешан дух Орды? Кто еще предан Орде с такой яростью, с такой грубой верой, как Гот, девятый в своей линии, и по мнению всех (ордонаторов, обучавших его, а также мудрецов, видевших, как контрили его отец и дед) — лучший из них? Никто, и он это знает. В то же время его точит это хищное сравнение: его брат, его умерший в шесть лет брат, старший из них, много одареннее его. Я часть орды — я, Сов, сын крюка, — Пьетро, Эрг или Фирост, Свезьест, все мы. Но он, Голгот, не часть. Нет. Он и есть Орда.

— Волна идет!

— Я вас люблю, — кричит Кориолис.

Ω А что толку рассказывать? Вы другие, убежищные, вам ни за что не понять. Дрочите на наши жизни в своих хибарах под мурлыканье ветряков над вашими волосатыми башками, и завидуете нам. Можете забыть про меня. Можете забыть про нас. Рванул блааст. По звуку я понял, что он куда выше нормы. Каменный поток, прямо в туловище. Не песок, не щебень, бороздящий нагрудник: булыганы. Тяжелый удар. Альме причитывает, глядя на меня. Я на себя не смотрю. Я ссу кровью из ушей, на коленях, я избит, я пытаюсь вдохнуть — один кусок воздуха за другим... Без кожаной брони, без моего шлема, лучшего во всей истории Орды, крепите его намертво, шлема из шлемов, чудища сопротивления и амортизации, без набедренных щитков, лат, деревянных налокотников, уже разбитых полностью, я был бы мертв. Железные колья вылетели, они скачут на веревках, два троса впереди не держат, нас перекособочило против границы впадины, пропахало вдоль оси, развернуло, ослепило... Никого не осталось, говорю вам, меня нет и никого другого! Я почувствовал, как Мрачный Жнец постучал мне рукояткой косы по ребрам и сказал: ну, Голго, все кончено, расстегивай свой шлем, давай руку, я пришел за тобой... Присоединяйся к своему братцу, у него вышло не лучше. Он ждал тебя, засранца, тридцать четыре года...

x «С котенком, Ороши, а не с тигром». Впадина запятнана кровью. Без песчаной подушки нас порвало бы на кусочки. Построение рогаткой уберегло нас от худшего. Хвала Ветру, ламинарный поток действительно оставался доминирующим над турбулентностью. Это спасло нас. Но какой ценой для Голгота... Какой ценой для Фироста, Сова и Пьетро... Они отщелкнули карабины — и осели на землю. Сову располосовало весь правый бок. Его раны забиты песком и обломками. Об этом позаботится Аой. Пьетро вывихнул правое плечо. Должно быть, его ударило корягой при качке маятника. Альме собирается вправлять его, как она сделала ранее со Свезьестом. Только первые три ряда относительно пощадило: предсказуемо. Это те, кого я поставлю на передовую линию при третьей волне.