- Работа, дорогой мой Рас. Ею забиты и мои глаза, и моя голова. Но дай-ка мне как следует посмотреть на тебя: пряди уже не так спадают на чело, но все равно ты такой же неотразимый повеса, каким был. А что ты, собственно, делаешь в халате - в час дня?
- Наслаждаюсь жизнью и позволяю ей наслаждаться мною. Представь себе, жить в свое удовольствие, то есть бездельничать, как принято выражаться, самое хлопотливое дело на свете. У меня нет ни жены, ни любовницы, ни детей, ни какой-нибудь другой обязанности, кроме как быть одетым к вечернему чаю, когда в дом начинают сходиться мои друзья. Сегодня ты встретишься с Томасом Карлейлем и его женой Джейн, Хэрриет Мартино, самой модной писательницей в Лондоне, Сиднеем Смитом, богословом и одним из остроумнейших людей...
- Рад за тебя, Рас. Ты не терял времени даром: пока я коллекционировал крабов и змей, ты коллекционировал литературных знаменитостей.
Эразм смотрел на него со странным выражением на лице.
- Знаешь, Газ, за это время ты стал, по-моему, ниже ростом!
- Чепуха, люди начинают усыхать только к шестидесяти или к семидесяти годам, а мне еще целых четыре месяца до двадцати восьми. Во мне было ровно шесть футов, когда я уезжал, и сейчас их ровно столько же.
- Хочешь пари? Я видел этот твой гамак в кормовой каюте. У меня есть метр, пошли я тебя измерю.
Эразм оказался прав. Рост Чарлза составлял пять футов одиннадцать и три восьмых дюйма.
- Проклятье! - прошептал Чарлз. - Путешествие на "Бигле" стоило мне больше чем полдюйма роста! Не мог же я отдать эти полдюйма ни за что.
Очутившись в Лондоне, он тут же принялся ходить по музеям и наносить визиты ученым. Первые его вылазки были малоутешительны: не находилось почти никого, кто бы заинтересовался теми естественнонаучными сокровищами, которые он привез. Уильям Яррел [Книжный торговец и издатель. ~ Прим. пер.], оказавший ему столько услуг пять лет назад, был теперь целиком поглощен приведением в порядок собственных дел и к тому же пытался распространить свою новую книгу "История рыб Великобритании". Чарлз дважды заходил в книжную лавку к Яррелу, пока наконец не решил, что с его стороны эгоистично морочить тому сейчас голову. Томас Белл, только что назначенный профессором зоологии в Королевском колледже - Чарлз надеялся заинтересовать его своими пресмыкающимися, - дал понять, что настолько занят, что вряд ли сможет возиться с какими-то экспонатами. Зоологический музей на Брутон-стрит, 35, куда он завернул, сам располагал более чем тысячью еще не обработанных экспонатов. К Британскому музею он относился без всякого почтения: его материалы там оказались бы просто сваленными в кучу, заброшенными или утерянными. Что же касалось неизвестных экспонатов, то, сказали ему, вообще нечего надеяться, что их примут в коллекцию.
- Когда я возвратился в Англию, - поделился Чарлз с братом, - то думал, что моя работа закончилась. Теперь я понял, что она, по существу, и не начиналась.
- Потому-то я и не люблю работы, - отвечал Эразм. - Она имеет тенденцию длиться до бесконечности.
- Похоже, придется вернуться в Кембридж, чтобы мне помогли разобраться с классификацией экспонатов.
Как раз в это время он получил приглашение от Джорджа Уотерхауса, недавно назначенного куратором Зоологического общества, побывать на их вечернем заседании. Первым, кто приветствовал Чарлза, едва он вошел в здание возле Беркли-сквер, был орнитолог Джон Гулд, уже долгое время занимавшийся набивкой чучел для Общества: он тут же выразил желание увидеть привезенных Дарвином птиц. Впрочем, это было последним приятным впечатлением от вечера, потому что, стоило членам общества приступить к чтению собственных докладов, как они принялись рычать друг на друга. Вскоре зоологи с их явной задиристостью совершенно вывели его из терпения. Выяснилось, что Общество совершенно не проявляет интереса к его зоологическим коллекциям. А вот профессор Тенсло сожалел, что Чарлз не привез еще больше ботанических экспонатов. Сидя в душном взбудораженном конференц-зале, Чарлз думал: "Знать бы раньше, что ботаники относятся к своей науке с такой любовью, а зоологам до своей не! никакого дела. Тогда бы соотношение экспонатов в моем собрании было для тех и других совсем иным".
Но как встающее солнце обращает мрак в день, как сменяют друг друга океанский прилив и отлив, нахлынув на берег или схлынув с него, так колесо фортуны Чарлза сделало неожиданный поворот на триста шестьдесят градусов. Однажды он поднялся особенно рано и только успел закончить свой туалет, как услыхал, что в дверь стучат. К своему изумлению, он увидел на пороге возвышавшегося, подобно утесу, Адама Седжвика.
- Узнал вчера ваш адрес и направился по нему прямиком - так, как движется к вершине горный козел! - воскликнул Седжвик.
- Мой дорогой профессор, какая это для меня радость! За время нашего совместного путешествия по Северному Уэльсу вы дали мне куда больше, чем предполагали.
- Знания сочатся из меня, как вода из решета. Пошли со мной, я проведу вас туда, где подают самые лучшие в Лондоне завтраки, а вы меня - по своим Андам!
- С превеликим удовольствием. И если ваши уши в состоянии выдержать, мне хотелось бы рассказать о книге по геологии, которую я задумал.
За завтраком они просидели несколько часов. Седжвику было сейчас за пятьдесят: красивый, мужественный, неистощимый на рассказы, кладезь цитат... и при этом прежние жалобы на ревматизм. Пока Чарлз гостил в Маунте, Сюзан лишь мимоходом упомянула имя Адама Седжвика. Он же сейчас не упомянул ее вовсе. Чарлзу не оставалось ничего другого, как примириться с таким оборотом дела.
- Мне нужно устроить вашу встречу с Лайелем, - заключил Седжвик. - Это человек, который сможет провести вас через лес любых фактов. Знаете, что он писал мне в декабре минувшего года? "Как я мечтаю о возвращении Дарвина. Надеюсь, вы не будете монопольно владеть им у себя в Кембридже".
Чарлзу показалось, что рот его сам собою открылся. Когда он заговорил, голос его звучал глухо:
- И Чарлз Лайель это вам написал? Но как... почему?..
- Ему понравились выдержки из ваших писем, которые мы с Генсло опубликовали. Он полагает, что у вао может быть свежее восприятие геологии.
