Откуда-то сбоку мерцает яркий свет. В нос шибает запах копоти. Может, я горю? Ан нет: это от поверхности, на которой я лежу. Раскрываю глаза. Лицо уткнуто в ободранный подлокотник дивана. Встаю. Окно. Грязное, с двумя тряпками на гвоздях вместо штор. С облупившейся краской и трухлявым деревом подоконника. Комната. Пятнадцать метров жуткого беспорядка. Оборванные под тяжестью впитанной воды закопченные обои свисают по углам. Обуглившиеся журналы, стопками и просто так разбросанные по периметру комнаты на старом, щербатом полу. В углу, около двери, облезший колченогий стол. На нем, на груде различного мусора, металлический чайник. Металлическая кружка, обожженная по краям. Стул со вздыбленной грязной сидушкой. Протираю глаза. Руки! В кровоподтеках и мелких ссадинах с запекшейся кровью. Глазами ищу раковину. Дверь. Уйти отсюда! Выхожу в длинный коридор. Свет. Окно. Свет от фонаря. За окном темень. Проем налево. Ряд плит. Кран с раковиной. Кухня. Стук холодной воды о дно раковины гулко раздается в ушах. Холодная вода бодрит. Опять коридор. Дверь. Тяну ее. Заперта. Еще одна. Не та. Как же мне ее найти? Мне надо с чего-то начать. Тяну еще одну. Яркий свет слепит глаза. Женщина запахивает халат.

– Ленка. Соколова. Совсем сдурела?

– Ленка? Да, Ленка, – повторяю я механически.

– Мало тебя там от синьки лечили. Мих, она вернулась! – прокричала она в глубь комнаты.

– Вернулась.

– Отпусти дверь, дура, я не одна. Вцепилась как в свое. Твоя комната через две.

– Спасибо.

– Серый, ты слыхал? Она мне спасибо сказала. Погоди, ты постриглась? – вгляделась в меня. – Ты не Ленка Соколова.

– Ленка?

– Да, Ленка. По батюшке Соколова. Никифорова.

– Я Ленка. Соколова. И отчество мое Никифорова.

– Вот, Ленка. Видать, насовсем в свою больничку свалила, если свою спаленную комнатушку продала своей же сестричке по несчастью.

– Продала.

– Ну и катись отсюда в свою норку, шалава.

Быстро прохожу две двери. Дергаю дверь и оказываюсь все в той же провонявшей гарью комнате. Бухаюсь на диван в груду грязного белья – подушку и ватное одеяло. В голове крутится только одно слово: Ленка, Ленка. Забываюсь в бредовом сне.

Утро. В голову вдруг полезли разные мысли, но урчавший живот надумал позавтракать. В небольшом холодильнике было три яйца, кусочек сливочного масла, полбатона черствого хлеба. Миска валялась на полу. Повторив вчерашний путь на кухню и застав там одну аборигенку, я начала готовить. Для начала, ополоснув миску, вбила туда три яйца, покрошила черствый хлеб. Поставила сковородку на огонь и кинула на нее кусок сливочного масла. Вылила на нее смесь из миски при растворившемся масле. Пара минут, и завтрак готов. Параллельно вскипела вода в чайнике. Взяв сковородку в одну рукавицу, а чайник в другую, почапала в свою комнатушку. По пути встретился мужчина – он стоял напротив одной из дверей, чесал живот и сморкался в свою лоснящуюся от грязи майку. Зевнув на меня, он прочапал дальше по коридору. Вернувшись, я приступила к завтраку – яичнице, запивая ее чаем. Чай, правда, получился не очень крепким, так как его кто-то уже заваривал.

Потом, бросив на столе грязную сковородку и вилку, я решила еще поваляться. Делать мне было абсолютно нечего.

– Я Лена, – крутилось в моей голове, – это мой дом.

Решив отложить эти мысли до поры до времени, я ободрала одну свисающую обоину и обнаружила там деньги. Принялась обрывать обои дальше, но больше так ничего и не нашла. Встала, прошла по комнате. Ногами пропинала обгоревшие журналы к двери. С ними сползло одеяло, валяющееся на полу. Я решила его пнуть. Не рассчитала траекторию и угодила носком в деревяшку. Она отскочила, обнажив какую-то папку. Опустившись на колени, принялась отдирать доски. Они отходили легко. Вытащив папку и кое-как заделав дыру в полу, я бросила ее на диван. Открыла. Какие-то документы, паспорт. С черно-белой фотографии смотрит нечеткое женское лицо с короткой стрижкой. 25 лет, г. Новый Уренгой, ул. Зеленая, д. 19. Кладу папку с документами на подоконник. Собираю обои, журналы. Выношу в контейнер на улице. Солнце слепит глаза. Сегодня жаркий день. Хочется пить. Беру чайник со стола, иду на кухню. Женщина жарит рыбу. Мужчина ест яичницу с зеленым луком прямо из сковородки. Стоит копоть, и жир летит во все стороны. Наливаю воду. Пристраиваю чайник на конфорке. От нечего делать сажусь за стол к мужчине.

– Новенькая? Как звать? – хрустит он сквозь зубы зеленым луком.

– Лена Соколова. Никифорова, – бросаю я.

– Тю ты! – присвистывает мужик.

– Не свисти, денег не будет! – бросает в его сторону тетка и шлепает его кухонным полотенцем по спине.

– Отвяжись! Не каждый день встретишь полную тезку синьки-соседки! – прыскает мужик. Задирает майку, вытирает об нее руки. – Ну, бум знакомы – Сергей.

– Очень приятно, – я дотрагиваюсь кончиками пальцев до протянутой мне лапищи.

– Ты слышь, – прыскает он опять, – ей приятно! Не знаю, как ты, а я себя очучаю в обществе графини. Не меньше.

– Эй ты, графиня! У тебя сейчас чайник с плиты слетит!

– Ой! – я подрываюсь к плите. Хватаюсь за ручку чайника. Обжигаюсь. Всплескиваю руками – черт! Закатываю футболку, обнажая живот, прихватываю тканью ручку и иду в комнату. (Когда убиралась там, наткнулась на початую коробочку чая, а в дверце холодильника нашла и сахар, завернутый в простую белую салфетку.) Напившись чаю, прилегла на диван, вынула пачку денег из кармана и принялась считать. Итак, имеется пятнадцать купюр по пятьдесят рублей, десять купюр по сто рублей, пять купюр по пятьсот рублей, одна тысячная. В животе заурчало. Еды не было. Пересчитав деньги, засунула их в подушку и, повернувшись на другой бок, постаралась заснуть. Может, во сне голод отступит.

Проснулась, когда сквозь занавески бил свет фонаря. Сев на диван, взглядом наткнулась на грязную сковородку. Переборов зевоту, почапала на кухню с чайником. На кухне было пусто, грязная посуда стояла в раковине. На столе только масляная сковородка с остатками рыбы на костях и коркой черного хлеба. Я быстро подошла к столу, схватила надкусанную корку хлеба и провела ею по маслянистому дну, руками счистила мякоть с кости, запихнула в рот и принялась жевать – быстро-быстро.

– Побираешься, – незло констатировала женщина, что жарила рыбу. – Что, все пропила?

Она забрала сковородку и поставила ее в раковину поверх тарелок.

– Нет, я не пила. Пустой чай с сахаром – невкусно, – добродушно улыбнулась я.

– Я про водку, – криво усмехнулась она.

– Пить воду? Но ведь не жарко. Вот есть хочется, – удивленно пролепетала я.

– Есть? Так купи продуктов, если чай невкусно, а для воды не жарко, – прогнусавила она.

– Где же я их куплю? – пожала я плечами.

– В «ночнушке», за углом стоит. Это магаз, двадцать четыре часа работает, – криво улыбнулась она.

– Спасибо.

– Сковородку свою помой… спасибо!

Я вернулась в комнату, натянула бомберку и, запустив руку в подушку, вытащила охапку денег. Закрыла за собой дверь. На ней был номер – 29. Магазинчик и вправду находился прямо за углом. Я спросила у продавцов, где здесь съестное, и по их указке купила буханку черного хлеба, молока, яиц, бутылку растительного масла, рис, банку тушенки и печенья. Сложила покупки в пакет. Расплатилась. Возвращаясь в свою комнатушку, проходила мимо почтовых ящиков, развешанных рядами по стене. Глаза машинально начали искать цифру 29. Из ящика торчал бумажный пакет и квитанция на оплату ЖКХ. Первым делом, вернувшись в комнату и сгрузив продукты в холодильник, я распаковала бумажный пакет. В нем оказалось фиолетовое платье, записка и конверт с тысячной купюрой. «Как и было оговорено, оставляю вам платье для подрубки и освежения вышивки. Также вкладываю нитки и фурнитуру». Разобраться с платьем я решила позже. Все-таки желудок сигнализировал о желании перекусить. Смешав в миске три яйца, молоко и капнув туда растительного масла, я порезала туда остатки зеленого лука, найденного на кухонном столе. Захватила с собой чайник. Ополоснула сковородку под струей горячей воды, поставила на зажженную конфорку, вылила в сковородку смесь из миски. Сполоснула миску под водой. Поставила чайник на место сковородки. Чистую миску водрузила на полку над раковиной. Рассеянный свет от одинокой лампочки высвечивал большое, сравнительно чистое помещение. В раковине больше не было грязи. Вся посуда стояла на полках. Расправившись с омлетом и подхватив чайник, опять используя вместо прихватки свою футболку, я поспешила в комнату. Там, распаковав пачку топленого печенья, принялась пить чай, упершись взглядом в маленький телевизор, который показывал всего два канала: первый и один из местных. Так, мирно смакуя пачку печенья, я отправилась на боковую под новости в полночь. Время, за неимением в комнате часов, я отслеживала по выпускам новостей или в верхнем левом углу местного канала.