– Та по молофняку, после фколы пофенилифь, – бурчал он невнятно, стараясь подцепить в тарелке очередной вылепленный из серого теста пельмень, скудно покрытый сметаной и вялой зеленью. – И потом фафу и фафелифь. Бабы попалифь полные фуфы. Хофофо беф фетей обофлофь. А у тебя точно нет афоката?

– Вовчик, нет у меня адвоката… И знаешь, мне пора – у меня сегодня очень много неотложных дел. Ты мне, если что, звони. – Она быстро нацарапала на салфетке свой номер и, пока он не опомнился, положила на стол сто рублей за воду. – Рада была с тобой увидеться.

И не дожидаясь, пока он дожует, со всех ног ринулась к выходу. В дверях она пропустила пару мужчин, не блиставших элегантностью манер и изысками в одежде, и, кое-как с ними разминувшись, выскочила на улицу. Моросящий дождь и северный ветер вызвали у нее неподдельный восторг. Дождь смыл липкость объятий, а ветер проветрил легкие, избавляя от тяжелого духа бывшего одноклассника. Погода дарила свежесть, бодрила и поднимала жизненный тонус. Действительно, все познается в сравнении.

– Простите за беспокойство, – раздался совсем рядом хрипловатый мужской голос. – У вас не будет немного мелочи на еду?

Аня обернулась. Под дождем, даже не зайдя под козырек над входом в кафе, отчаянно сутулясь и низко опустив голову, стоял бомж мужского пола и неопределенного возраста. Он был одет в длинное, мешковатое, явно с чужого плеча пальто, где из дыр местами лез серый, сбившийся в комки ватин; высокий воротник из облезлого меха неизвестного животного был поднят, и над ним виднелась копна грязных волос. Человек еще больше склонил голову, стараясь поглубже спрятать лицо в расчесанную бороду, и глухо добавил:

– Если конечно у вас есть мелочь… не нужная вам…

Она обычно не подавала милостыню на улице, и не потому, что была жадной, просто считала: если на Майбах далеко не каждый может заработать, к тому же такая машина не является предметом первой и даже второй необходимости, то на еду можно. Сейчас же, вырвавшись от Вовчика, она пребывала в состоянии легкой эйфории и была готова не задумываясь творить добро, и еще почему-то вспомнились «Отверженные» Гюго. Вытащив из кармана деньги, она протянула их бомжу.

– Здесь пятьсот рублей… это много… мне столько не надо… – произнес он, подняв на нее растерянное лицо.

– Ничего, возьмите, они не будут лишними.

– Нет, вы, пожалуйста, здесь подождите. Я сейчас куплю хлеб и принесу сдачу. Только не уходите. Я быстро.

Аня с удивлением посмотрела вслед стремительно удаляющемуся чрезмерно щепетильному бродяге и тут же решила, что на сегодня прогулок и общения с противоположным полом более чем достаточно. Довольная собой, она натянула на голову капюшон и бодро двинулась домой.

Еще год назад пятьсот рублей для нее были очень значимой суммой, да и сейчас не мелочь, хотя и не та потеря, которая могла привести ее к глобальной финансовой катастрофе. Троюродная тетушка по отцовской линии, готовясь к кардинальным переменам (обязывали весьма почтенный возраст и статус «старой девы») и не имея никаких родственников, кроме братца-профессора, который был значительно моложе ее и Ани, его дочери, воспринимаемой в узком семейном кругу «девицей не от мира сего», то есть совершенно не приспособленной к реалиям современной жизни, оставила ей наследство – однокомнатную квартиру недалеко от Финляндского вокзала и полтора миллиона рублей. Это, конечно, не позволило Анне войти в список самых богатых женщин России, но дало возможность отказаться от подработки в качестве уборщицы и заниматься только любимым делом.

До дома оставалось совсем чуть-чуть: надо было только обогнуть закованный в кольцо многоэтажек детский сад – он прятался среди деревьев и высоких кустов, уже покрытых желтеющей, но ещё не думающей опадать листвой – затем проскочить через узкий проход между домами, повернуть за угол, и «здравствуй, милый дом».

На территории детсада было непривычно тихо, видимо, из-за дождя воспитатели решили обойтись без обычной прогулки. Анна нырнула в зажатый между двумя девятиэтажками узкий сквозной коридор. Она не успела сделать и пары шагов, когда кто-то сзади сильно дернул ее за рюкзак.

– Эй, кошёлка, закурить есть?

Она резко обернулась, готовая провести краткий ликбез о вреде курения, но увидев группу из пяти-шести особей мужского пола в возрасте от шестнадцати до восемнадцати, медленно берущих ее в плотное кольцо, испугалась. Подростки напоминали волчью стаю, и в их глазах горел дьявольский огонь охотничьего азарта. Они явно упивались сознанием собственного превосходства и безнаказанности.

– Ну что, бабка, поделишься пенсией? – прогнусавил паясничая прыщавый лидер. Он был старше остальных, выше и массивнее. Кто-то, оказавшись у нее за спиной, сдернул с головы капюшон. Она попыталась обернуться, но ее с силой толкнули в спину и сорвали с плеч рюкзачок.

– О, да она не такая и старая, – встретив ее обратным тычком в грудь, удивился вожак. – Тогда делись зарплатой, или чего у тебя там есть. Короче, деньги гони!

Он толкнул ее в плечо, потом еще и еще раз. С каждым разом удары становились сильнее. Он надвигался на нее рыхлой массой, скалясь гнилозубой улыбкой. Выше почти на целую голову, под взглядами преданной стаи он явно ощущал себя несокрушимым Халком. Это было бы смешно, если бы не было так страшно. Анна сделала несколько шагов назад и уперлась спиной в шершавую, уходящую в бесконечность бетонную стену, что вызвало у толпы гомерический хохот и улюлюканье.

– А ходу-то дальше нету! – «Халк» был в ударе. – Конец тебе, овца. Сейчас из тебя шашлык-машлык будем делать.

Ей хотелось потерять сознание, умереть, только чтобы не видеть и не знать, что будет дальше. Мелькнувшая на мгновение вдали и тут же скрывшаяся тень бойкой старушки, живущей где-то по соседству и везде сующей свой нос, лишила ее последней надежды.

– Может, нам стриптиз покажешь? – И перед ее лицом с резким щелчком вылетело острое лезвие ножа.

– Простите, что помешал, – вдруг раздался нерешительный хрипловатый мужской голос, – но я… можно я сдачу отдам?

Неожиданное появление нового действующего лица внесло было сумятицу в ряды зверенышей, но, увидев, что это всего-навсего опустившейся клошар, они еще больше развеселились. Анна закрыла глаза. Этот несчастный, которому она дала деньги, сейчас выглядел даже более жалким, чем несколько минут назад. Теперь он еще больше сутулился; казалось, промокшее пальто непосильным грузом давило ему на плечи. Стоя посередине лужи, он крепко сжимал в руке пакет с ржаным хлебом и смотрел себе под ноги, явно не понимая, что происходит.

– О, а вот и ее принц, – радостно оскалился «Халк», вновь доставая спрятанный было

нож. – Сейчас они нам двойной стриптиз покажут. А ну, пацаны, страхуйте, чтобы нам не помешали.

Двое что помладше как по команде кинулись перекрывать входы в коридор.

– Ну, начнем? Давай, раздевайся!

Бомж медленно, не выпуская хлеб из руки и не поднимая головы, стал послушно расстёгивать пальто.

И внезапно все исчезло. Все, кроме оплывшей угреватой рожи с безумными глазами и распахнутым в беззвучном хохоте гнилым ртом. Страх растворился в ненависти к этому лицу, и она захлебнулась ею.

– Не сметь!! – Ее голос произвел впечатление громкого выстрела. – Прекратить!! Немедленно!!!

Ослепленная яростью, она бросилась к «Халку», целясь скрюченными пальцами в ненавистные, оплывшие глаза. От неожиданности «Халк» отшатнулся, а дальше стало происходить что-то странное. Забыв о законах земного притяжения, по одному, а то и по двое, совершая странные кувырки и кульбиты, вся компания, включая их предводителя, оказалась на земле. Позы у них были разные, но скулили все одинаково – болезненно и жалостливо.

– Вы что это детей избиваете? – заголосил визгливый старушечий голос появившейся из ниоткуда соседки. – Это что же такое, детям и погулять нельзя?! Всякие бомжи уже проходу не дают…

– Зинаида Никитична? – От пережитого Аня внезапно вспомнила имя этой старушенции, отчаянной сплетницы и склочницы. – А это не вы случаем мимо пробегали, когда на меня детки с ножом напали? Вы, Зинаида Никитична, не бесите меня, а то я сейчас готова на плохие поступки.