Нельзя сказать, что в комедии обязательно должна быть счастливая развязка, ведь смешное можно обнаружить и во множестве книг, буквальное содержание которых будет отталкивающим по всем статьям: на ум приходят «Кандид» Вольтера, «Путешествие на край ночи» Селина и в особенности «120 дней Содома» Сада. Аналогичным образом нельзя отождествлять трагедию с печальной концовкой. Несмотря на то, что примеров здесь не так много, все-таки есть множество книг, в которых не происходит ничего по существу негативного, но они пронизаны смутным трагическим духом меланхолии; такое впечатление производят детские книги с картинками, во всяком случае, на меня. Так что единственное осмысленное, хотя и кажущееся на первый взгляд упрощенным определение комедии мы находим у Аристотеля: «Такова же разница и между трагедией и комедией: одна стремится подражать худшим, другая — лучшим людям, нежели нынешние»^[130]. И мы уже знаем, что «лучше» или «хуже» указывает не на лучшее или худшее с точки зрения статуса, класса, образования, богатства или красоты, а только на высшее или низшее положение с точки зрения ранжирования наблюдателем объектов, которые он в настоящий момент воспринимает всерьез. В обоих случаях — трагическом и комическом — производится новый реальный объект, который содержит полную меру реальности, несмотря на то, что он производится в нас путем сплавления реального объекта (наблюдателя) с чувственным опытом. Литературу можно охарактеризовать как систематическое производство искренности, даже если предметом этой искренности будет болезненное распутство Сада. Этим литература отличается от философии, которая ориентирована на реальность за пределами опыта и не стремится производить реальности внутри него.

Таким образом, мы избегаем таксономической ошибки внутри нашей собственной позиции. Ведь, надо сказать, объектно-ориентированная точка зрения всегда рискует остаться с утверждением, что неподдающаяся парафразу реальность лежит только в отсутствующих глубинах мира, а переживаемое содержание всегда буквально и доступно для коммуникации. Но теперь мы находим явное производство невыразимых реальных объектов (антарктические города, идолы Ктулху) в самой сердцевине чувственной сферы. Будучи лишенными доступа к реальным объектам, которые скрываются под слоями восприятия и любых других контекстов, мы производим наши собственные реальные объекты посреди контекстов — как если бы бесчисленные черные дыры внезапно, но умышленно зарождались бы внутри банков, больниц, торговых центров или во Флоренсе, Стратфорде и Провиденсе.

notes

Примечания

1

Michel Houellebecq, H. P. Lovecraft: Against the World, Against Life, trans. D. Khazeni (San Francisco: Believer Books, 2005), p. 41 [Уэльбек M. Г. Ф. Лавкрафт: Против человечества, против прогресса. Екб.: У-Фактория, 2006. С. 28].

2

На наш взгляд, английское слово weird должно быть включено в словарь непереводимостей наравне с греческим φάρμακον, немецким Dasein и французским differance. Его первое словарное значение — «странный», но такой перевод был бы весьма неточным в контексте размышлений Хармана о Лавкрафте. В английском языке есть прилагательное strange — «странный» — с аналогичной русскому слову этимологией и словообразовательным гнездом, родственное глаголу to strange — «странствовать» — и существительному stronger — «странник». Эти слова имеют общие коннотации путешествия, перемещения в пространстве и удаленности от фиксированного центра. Слово же weird не имеет отношения к странствиям; также оно должно быть отличено от «фантастического» и «жуткого» (uncanny, фрейдовское Unheimliche). Этимологически weird восходит к древнеанглосаксонскому wyrd — рок, судьба, от глагола weorthan — «становиться», который в свою очередь восходит к праиндоевропейскому корню *uert — «поворачиваться» (его можно услышать в русских словах «вертеть», «превращаться», «извращение»).

3

Другими основными авторами, разрабатывающими ООО, в настоящее время являются Иен Богост, Леви Брайант и Тимоти Мортон. Хотя все они выступают за изъятость реальных объектов из преходящих чувственных качеств последних, никто из них всецело не отстаивает, в отличие от меня, четверичную структуру объекта, в рамках которой реальные и чувственные объекты сочетаются с реальными и чувственными качествами. См.: Graham Harman, The Quadruple Object (Winchester, UK: Zero Books, 2011) [Харман Г. Четвероякий объект: Метафизика вещей после Хайдеггера / пер. с англ. А. Морозова и О. Мышкина. Пермь: Гиле Пресс, 2015].

4

Graham Harman, “On the Horror of Phenomenology: Lovecraft and Husserl,” Collapse IV (2008), pp. 333-364 [Харман Г. Ужас феноменологии: Лавкрафт и Гуссерль//Логос. 2019, NC 5 (132). С. 177-202].

5

Edmund Wilson, Literary Essays and Reviews of the 1930’s and 1940’s (New York: Library of America, 2007), p. 700.

6

Ibid., pp. 701-702.

7

Уилсон был бы столь же несчастен, если бы там обнаружились имена таких авторов «бульварного» детектива, как Рэймонд Чандлер и Дэшил Хэммет, чью писанину он также презирал. См. пренебрежительное эссе Уилсона за 1945 год, посвященное бульварному детективу: “Who Cares Who Killed Roger Ackroyd?” in Wilson, Literary Essays and Reviews of the 1930’s and 1940's, pp. 677-683.

8

Clement Greenberg, The Collected Essays and Criticism, Volume 4: Modernism with a Vengeance, 1957-1969 (Chicago: Univ, of Chicago Press, 1993), p. 118.

9

Wilson, Literary Essays and Reviews of the 1930's and 1940's, p. 702.

10

Cleanth Brooks, The Well Wrought Um (New York: Harcourt, Brace, & World, 1947), см. Особенно: ch. 11, “The Heresy of Paraphrase.”

11

Wilson, Literary Essays and Reviews of the 1930’s and 1940’s, p. 701.

12

Slavoj Zizek, The Parallax View (Cambridge, MA: MIT Press, 2006), p. 11 [Жижек C. Устройство разрыва: Параллаксное видение / пер. с англ. А. Смирнова и др. М.: Европа, 2008 — в русском переводе цитируемый фрагмент отсутствует].

13

Пер. В. Куприянова.

14

Zizek, The Parallax View, p. 12 [Жижек С. Устройство разрыва — в русском переводе цитируемый фрагмент отсутствует].

15

Slavoj Zizek / F. W. J. Schelling, The Abyss of Freedom /Ages of the World, with the Schelling portion trans. J. Norman (Ann Arbor, MI: Univ, of Michigan Press, 1997), pp. 71-72.

16

Ibid., p. 72.

17

Полезно сравнить якобы схожие примеры диспута в книгах Бруно Латура и Квентина Мейясу. На страницах 64-67 книги Латура «Наука в действии» (Latour, Science in Action (Cambridge, MA: Harvard Univ. Press, 1987) [Латур Б. Наука в действии: Следуя за учеными и инженерами внутри общества/ пер. с англ. К. Федоровой. СПб.: Изд-во Европейского ун-та, 2013. С. 112-122]) мы видим потенциально бесконечный спор между ученым и несогласным. На страницах 55-59 книги «После конечности» Квентина Мейясу (Meillassoux, After Flnitude, trans. R. Brassier (London: Continuum, 2008) [Мейясу X. После конечности: Эссе о необходимости контингентности / пер. с фр. Л. Медведевой. Екб.; М.: Кабинетный ученый, 2015. С. 76-84]) спор идет между догматическим теистом и столь же догматическим атеистом. Согласно прагматическому подходу Латура, спор заканчивается только тогда, когда кто-то сдается. В случае спекулятивного подхода Мейясу спор завершается тогда, когда вмешивается спекулятивный философ и дает верный ответ, который превосходит аргументацию обоих догматиков. Мой собственный подход лежит где-то посередине: одна из двух пословиц может оказаться вернее другой (в этом отличие от Латура), но вопрос не решается доступным непосредственно и буквальным доказательством (в отличие от Мейясу). Есть много истин и одна реальность, но связь их должна оставаться скорее косвенной, нежели прямой. Настоящая книга целиком основывается на этом представлении о непрямом доступе к подлинной реальности, которым Лавкрафт овладел лучше, чем любой другой писатель.