Но блистательность пассажа именно в том, как он продолжается: Йоханесен «сообщил лишь, что они упали в глубокие расщелины между камнями». Как будто это был всего лишь уклончивый и бесполезный намек! «Шесть человек погибли на острове при обстоятельствах слишком травматичных, чтобы о них рассказывать. Я отказываюсь сообщать, как именно они умерли. Все, что я готов вам сказать — что они упали в расщелины в скале». Трудно представить себе более ужасающую сцену, чем шесть матросов на острове, падающие в расщелину и разбивающиеся насмерть, несколько секунд переворачиваясь в воздухе, и, вероятно, погибающие от травм при ударе о твердую поверхность дна. Легко представить себе, что этот случай мог оказаться настолько травматичным для свидетеля, что он отказался о нем говорить, — но в данном случае он говорит о нем. Подлинная травма, по-видимому, вызвана каким-то еще более ужасным, периферийным обстоятельством, на которое неявно намекает молчание Йохансена. Здесь, как это часто бывает у Лавкрафта, разрыв создается между наиболее ужасными описываемыми вещами и еще более гнусной реальностью, скрывающейся за ними.
12. Невероятно гнусное качество
«В [матросах-культистах] было какое-то невероятно гнусное качество, из-за которого уничтожение их казалось почти священным долгом, и потому Йохансен с искренним недоумением воспринял обвинение экипажа шхуны в жестокости, прозвучавшее во время слушания в суде» (СС 191-192; ЗК 89 — пер. изм.).
Это можно рассматривать как еще один пример «духа» или «общего впечатления» вещи, которое превосходит все ощутимые черты. Несмотря на употребление слова «качество» (quality), рассказчик говорит здесь не о качествах в смысле «пучков качеств» Юма. «Невероятно гнусное качество» не может принять форму ощутимого прилагательного, такого как «красный», или «злой», или «жадный»; это некая общая угрожающая атмосфера, лежащая за пределами всякого описания и доступная только через аллюзию, которую здесь использует рассказчик.
Отличие этого пассажа от описания идола Ктулху в привносимом им этическом измерении. Как индивидуальные субстанции могут быть редуцированы до пучков качеств, так этика может быть превращена в «пучок правил», что порой и случается. Следуя этой процедуре, людей нужно судить по их делам, а не по какому-то мифическому характеру — доброму или злому. Однако опыт учит нас обратному. Мы никогда не судим людей одинаково за одни и те же поступки, и не только по причине «лицемерия». Действительно, за одни и те же поступки все мы расплачиваемся по-разному. И уникальными нас делает наш специфический круг обычно запрещенных или осуждаемых действий, которые мы все же можем совершить, избежав наказания, а порой и осуждения. Другими словами, у каждого человека есть свой «дух вещи» или «общее впечатление» [от человека], которое предшествует нашему частичному суждению о его отдельных действиях. И это не просто «лицемерие», потому что обвинение в лицемерии предполагает, что имеет значение только доступный извне набор норм, которому должны одинаково подчиняться все люди.
В приведенном выше пассаже австралийский суд оценивает действия человека как редуцируемые к пучку правил. В определенной мере это необходимо для функционирования общества, и обычно мы предполагаем, что в случае массового убийства корабельной команды никто не должен избежать наказания. «Избежать наказания за убийство» — распространенная формулировка, выражающая возмущение безнаказанностью. Но мы не видим свидетельств того, что Йохансен — хладнокровный убийца, безумец или вообще хоть сколько-нибудь аморален. Газета специально подчеркивает «хорошую образованность» (СС 188; ЗК 83) Йохансена и характеризует его «как трезвомыслящего и достойного человека» (СС 188-189; ЗК 85). Сколь бы смутно ни звучала характеристика матросов-культистов «какое-то невероятно гнусное качество», это качество оказалось настолько ошеломительным, что Йохансен даже не мог понять обвинений в «жестокости», предъявленных судом. Он отреагировал «с искренним недоумением» — точно так же, как он отреагировал бы, если бы Дэвид Юм попытался успокоить его, сказав, что Ктулху — это всего лишь осьминог, дракон и человек, соединенные вместе. Чего никогда не сможет увидеть Юм — но вряд ли упустит Гуссерль — это «какое-то невероятно гнусное качество» в сердце некоторых индивидуальных вещей.
13. Острый угол, который вел себя как тупой
«Йохансен клялся, что структура кладки словно проглотила Паркера, когда он свалился и оказался под углом, какого не может быть в нашем мире: острым углом, который вел себя как тупой» (СС 194; ЗК 93 — пер. изм.).
Завершая наш стилистический разбор «Зова Ктулху», мы рассмотрим этот странный пассаж из последней части рассказа — один из самых действенных случаев подрыва связи между вещью и ее чертами. Это происходит несколькими способами.
Различие между острыми и тупыми углом хорошо известно даже школьникам: острый угол меньше 90 градусов, поэтому он выглядит «закрытым», а тупой угол больше 90 градусов и поэтому выглядит более «открытым», чем прямой угол. Каждый тип углов имеет свои геометрические свойства, и после многих веков развития геометрии есть все основания полагать, что мы исчерпали эти свойства. Но Лавкрафт проблематизирует это. Ктулху не только превосходит и превышает трех созданий, на которых он предположительно похож, а команда враждебного корабля не только обладает «каким-то невероятно гнусным качеством», которое оправдывает их убийство вопреки всякому морскому праву, — теперь мы обнаруживаем, что даже острые и тупые углы обладают чем-то, превышающим их качества. Похоже, что есть «дух» острых углов, «общие очертания», позволяющие им быть острыми углами, даже если они ведут себя как тупые. Со времен Пифагора геометрические сущности не наделяли подобного рода психической потенцией, позволяющей говорить, что они обладают глубинным бытием, превосходящим их измеримые и постижимые в опыте черты.
В этом пассаже есть и еще кое-что нервирующее. Непонятно, как именно тот факт, что угол «ведет себя как тупой», позволяет ему «поглотить» неосторожного матроса. Набросайте себе сами чертеж тупого угла, и вы увидите, в чем проблема с попытками интуитивно понять происходящее. Если фраза «она испепелила его взглядом» — пример катахрезы, неправильного употребления слова с целью получения метафорического эффекта, то острый угол, который тупо поглощает матроса, — прекрасный пример катахрезы в геометрии. Мы могли бы с тем же успехом сказать: «Это было число 21, но оно вело себя как число 6».
Это еще не все обстоятельства. Во-первых, непонятно, как этот странный угол относится к «кладке», учитывая, что дело происходит на далеком острове в Тихом океане. Но слово [каменная] «кладка» часто ассоциируется у Лавкрафта с наиболее зловещими ситуациями. Во-вторых, тот факт, что Йохансен «клялся», что этот инцидент имел место, подчеркивает зазор между Йохансеном-рассказчиком и читателями, которые имеют все основания усомниться в истории о странных остро-тупых углах, но все же склоняются в нее поверить.
Цвет иного мира
Лавкрафт предпочитал британское правописание американскому и оплакивал поражение короля Георга III в Войне за независимость. Поэтому британское написание (colour)[74] в заглавии этого рассказа — намеренное решение Лавкрафта. Сам рассказ был написан в тот же период, 1927 год, что и «Случай Чарльза Декстера Варда» — блистательная новелла, которую мне, к несчастью, пришлось исключить из этой книги. Государственный геодезист прибывает к холмам, что находятся на западе от Аркхема (вымышленное место), штат Массачусетс, для разметки нового водохранилища. Он видит местность, известную среди здешних жителей как «Опаленная пустошь», и соглашается, что она заслуживает этого имени. Новое водохранилище вскоре затопит эти места — факт, который окажется болезненным для читателя, когда тот узнает, что случилось здесь в конце девятнадцатого столетия. Рассказчик не является непосредственным участником кошмарных событий, ведь они произошли несколько десятков лет назад. Вместо этого он находит пожилого затворника по имени Эмми Пирс, который рассказывает об ужасающих событиях прошлого, подобно тому, как это делает пьяница Зейдок Аллен в «Мгле над Инсмутом».
