- Так и сказал? - переспросил Хьялмар.
Я даже не понял, что он имел в виду. - А что это такое, романтика? спросил я, но остальные тоже не знали этого. Все мы призадумались, но вскоре отвлеклись от этой проблемы и погнались за зайцем, который попался по пути. Он бежал впереди собак и лошадей и дважды перемахнул через забор, прежде чем собаки поймали его.
Когда мы добрались до города, было уже темно, и я опоздал к ужину. И всё время думал, что же имел в виду герцог. Что же это такое, что есть везде, даже дома?
Вот эта романтика? И с чего это вдруг герцог уехал домой? И почему не отправился в плаванье? Почему он не заехал повидать меня перед отъездом? Он что, обиделся на меня? А главное, что же это такое, романтика? И я совсем забыл о г-же Нили и об обещаниимолиться за неё. Засыпая, я думал о герцоге и романтике. В понедельник я пошёл в школу, и там было всё так интересно, у нас было столько разговоров о ранчо. Нас пригласили приезжать снова. А после обеда я с болью вспомнил о том, что нужен г-же Нили. Я зашёл к доктору, но его не было в кабинете, вероятно, он вернётся только к вечеру, уехал к пациенту за город, и кризис там будет вечером.
- Так вот, - подумал я - кризис, оказывается был не вчера, а будет сегодня.
Так что можно ещё молиться. И размышляя об этом, о своём легкомыслии, я сам впал в кризис, стал молиться верхом на коне, молиться в конюшне. К ужину я оказался в таком состоянии набожности и покаяния, что даже матушка встревожилась. Она постаралась выяснить у меня, в чём дело. Но я не стал говорить. Я ушёл к себе в комнату, и там, став на колени, долго, долго молился и плакал. В конце концов я заметил, что мать подсматривает в щель двери.
Я с негодованием вскочил и уже готов был что-то крикнуть, как она обняла меня и рассказала, что доверяет мне, молитвам, в частности моим молитвам. Она была так откровенна, так взволнована и так сочувствовала мне, что я рассказал ей, о чём молюсь: о г-же Нили, у которой в тот вечер был кризис.
"Может быть, как раз в это время", - предположила она, и у меня сдавило горло. Я снова упал на колени и стал молиться вслух, а матушка была рядом.
На следующий день я зашёл к доктору. Он уже выходил из кабинета, торопясь к пациенту, уже другому пациенту.
- Г-жа Нили? - откликнулся он. - Ах да, г-жа Нили, прекрасная женщина, у неё всё в порядке. У неё был острый кризис, я был у неё и почти отчаялся, но примерно в девять часов у неё вдруг всё прошло и она уснула. А теперь, вчера ночью и сегодня утром она уже стала полностью выздоравливать.
Девять вечера! Именно в тот час. Я сообщил об этом матушке, и мы с ней порадовались вместе. В девять вечера я как раз ложился спать, именно в это время и молился. Мы так подружились с матушкой в тот день, разговаривали о моём будущем, о церкви и о тех добрых делах, которые я совершу для человечества. Это было великолепно. Я полагал, что отец присоединится к нам. Он ведь знал о наших молитвах, матушка наверняка ведь говорила с ним об этом. И когда он вернулся домой вечером, то сказал, что видел доктора г-жи Нили, и что она уже поправляется.
- Знаем, - добавила матушка, - и кризис случился в девять часов, как раз тогда, когда Лэнни молился.
- Да-а-а, - протянул отец, - час был тот, но только врач сказал, что дело было в воскресенье...
- О, Джозеф, - прервала его мать, и тот замолчал. Никто из нас больше не упоминал об этом, ни тогда, ни позже, но как у нас дома, так и на ферме с тех пор считают, что именно я спас г-жу Нили своими молитвами. И это была прекраснаямысль, приятная вера, к которой даже отец относился с уважением.
Потому как, помнится, когда я однажды размышляя о последних словах герцога, спросил отца за столом, что же хотел сказать тот ковбой, утверждая, что романтика есть везде, даже дома, отец ответил: "Так ведь так оно и есть, не так ли?"
И я тогда каким-то образом понял, что это также относится и ко мне и моей религии, или... что-то в этом роде. А ведь и он был религиозным человеком.
Глава XI ВОСПИТАНИЕ ЖЕРЕБЁНКА
Полковник Картер подарил мне жеребёнка. У меня уже был пони, отец тем временем купил пару черных лошадей для упряжки и корову, за всем этим приходилось ухаживать мне, когда у нас не было "человека". А в те времена слуг было очень трудно нанять и содержать, женщины выходили замуж, а мужчины вскоре уходили, пользуясь постоянно открывающимися возможностями. Так что я был довольно плотно занят в конюшне. А полковник вроде бы считал, что обещал подарить мне лошадь. На самом деле этого не было, я бы тогда знал об этом. Ну да неважно. Он полагал, что это так, а может быть, он обещал себе подарить мне жеребёнка. И этого было достаточно. Такойчеловек, который весьма успешно водил обозы иммигрантов через континент, если уж дал слово, то обязательно сдержит его. Однажды он приехал из Стоктона и привёл с собой двухлетку, которую привязал у парадных дверей и отдал мне. Такая лошадь!
Это была буланая кобылка с чёрной чёлкой, гривой и хвостом, а также черной полосой посредине спины. Высокая, стройная и норовистая. Я тогда считал... да и теперь так думаю, что она была самой прекрасной из лошадей. Полковник Картер растил и воспитывал её с учётом моих нужд и потребностей. Она появилась на свет в результате тщательного подбора кобылы-мустанга и чистокровного жеребца, у неё была выносливость дикой лошади и скорость и грация скаковой. И у неё было чувство юмора. Когда полковник Картер вылез из своей брички и подошёл к ней, она зафырчала, отпрянула, высоко вскинула голову, затем подошла к нему и доверчиво сунула свой нос ему под мышку.
- Я много занимался с ней, - сказал он. - Она нежна как котенок, но также чувствительна, как благородная дама. Одной ошибкой можно испортить её. Если ты хоть раз выйдешь из себя, если злоупотребишь её доверием, то испортишь её навсегда. И она ещё необъезжена. Я мог бы объездить её для тебя, но не стал делать этого. Хочу, чтобы ты сделал это сам. Я научил её ходить в поводу, как видишь, мне пришлось сделатьэто, чтобы привести её сюда. И вот она твоя, необъезженный жеребёнок. Бери и воспитывай. Ты пока ещё мальчик, но если ты правильно объездишь жеребёнка, то станешь мужчиной, молодым человеком, но уже мужчиной. А я расскажу тебе как.