Кипчакские батыры сидели в раздумье. Зато аргыны стали шумно восхвалять своего мудрого певца: «Вот это да! Вот он каков, наш великий Котан-жырау! Кто сравнится с ним в мудрости?»
Этого никак не мог вынести самолюбивый, с пламенной душой Казтуган-жырау. Он походил на скакуна, которого неожиданно огрели камчой, и рвался в бой. Снова подкинул он в небо свою домбру, и опять
полились воинственные, полные огня мелодии.
— Хорошо, что напомнил ты нам про Шерухана, мой старый друг и учитель! — воскликнул он. — Враги называли его «Шерухан-великан», и он достоин своей песни!..
Во всю силу легких запел маленький певец о бесчисленных победах Шерухана. Потом перечислял имена множества других ханов, прославившихся своими набегами на русские земли, на волжских болгар и на Византию.
Кругом опять зашумели. Только один Джаныбек задумался: «А если бы не враждовать, а держать союз с теми гяурами, какое великое казахское государство можно было бы создать? Нам тогда не стали бы страшны ни Ногайская Орда, ни Астарханское, ни Казанское ханства…»
Между тем Казтуган-жырау закричал:
— Кто посмеет кощунственно обвинить их в трусости, если даже враги чтят их удаль в своих песнях?! — и обвел воспаленными глазами сидящих, задержавшись при этом на Котане-жырау.
— Говори теперь ты, мой Котан-жырау! — разрешил Асан-Кайгы, и снова наступила тишина.
— Да, поют о них в чужих землях, только недобрые это песни! — сказал старый певец. — Это были храбрые люди, но все они погибли на чужбине. Разве мало было им простора в родных степях? Жажда богатства гнала их в набеги, а что может быть хуже ненасытного чрева! Легко доставшееся в набегах добро развращает самых достойных людей? Они предаются праздности и погрязают в безделии. Когда приходит для их родной страны пора тяжелых испытаний, они мечутся, как встревоженные куланы, не зная, куда податься…
Так не будем же петь сегодня славу тем, кто смел был в набегах! — голос старика вдруг окреп, молодые нотки появились в нем. — Давайте воспоем подлинные мужество и отвагу, которые проявляются при защите родной земли! Разве мало тому примеров было у кипчаков?
Кипчаки снова молчали. Кобланды-батыр смотрел по сторонам, нетерпеливо подергивая ус. Каждое новое напоминание о том, что не в набегах проявляется подлинная доблесть, разрушало впечатление от его недавних подвигов. Хуже всего было то, что последний его поход совершен против родичей
А старый Асан-Кайгы не торопился, как бы давая людям вдуматься в мысли, высказанные Котаном-жырау. Ведь набеги в первую очередь совершались между самими казахскими племенами. Не проходило года, чтобы степные роды не угоняли друг у друга скот и лошадей. О каком единстве можно было говорить, если самые близкие соседи ночами нападали друг на друга? Никто не мог спокойно уснуть в степи, а хан Абулхаир поощрял это, потому что так ему легче было справиться с мятежными султанами…
Наконец Асан-Кайгы нарушил молчание. Степенно погладив длинную белую бороду и прищурив зоркие старческие глаза, он обратился к Котан-жырау:
— Теперь, достойный жырау, поведай нам о своих предках и их достославных деяниях, чтобы мы могли выявить победителя…
Котан-жырау отпил небольшой глоток крепко настоянного кумыса, поставил на место раскрашенную деревянную чашу и снова взял в руки свой кобыз. Прекрасные, чистые, успокаивающие сердце звуки полились над степью. Казалось, сама она заговорила всеми своими травами, озерами, реками, и тихий мирный ветерок ощутили вдруг люди на своих разгоряченных лицах. Словно освободились от чего-то тяжелого их сердца, и радость жизни почувствовали они…
И когда запел старый певец, вдруг все поняли, что вовсе не надтреснут его голос, а лишь полон мудрой сдержанности. Может быть, сказалось тут благотворное влияние выпитого кумыса или то, что никого не хотел певец задеть, но голос его нравился сейчас всем: аргынам и кипчакам.
— У аргынов, так же как и кипчаков, есть древняя история. Не воинское умение аргынов хочу я воспеть, а их неукротимое желание объединиться и жить в мире со всеми казахскими родами. Что может быть нужнее сейчас для нас? Кто может воспротивиться этому естественному желанию? И вот я призываю всех: пусть перестанет литься кровь братьев и пусть спокойно спят наши жены и дети, не боясь ночного разбоя, который иные считают подвигом, достойным настоящего мужчины. И помните, что никогда еще не был счастлив разрозненный народ. Горе и гибель ждут нас, если не сумеем вовремя одуматься!..
До самых высоких нот поднялся голос старого певца, и слышно было его на всю степь. Не шелохнувшись сидели люди, и казалось им, что провидит в веках старый Котан-жырау.
Но вот опять спокойным и тихим сделался его голос:
— Издавна славились аргыны своей мудрой рассудительностью. Уважая воинский дух, они тем не менее чтили высокий человеческий ум. Хранителями нашей древней музыки, песен и хороших обычаев были они. В наших юртах есть старые книги, рассказывающие историю всего нашего народа. А разве все это — не главное при объединении народа в одно целое?!
О Асан-Кайгы! Ты — представитель самого старого из наших племен. Скажи, прав ли я, именно за эти качества воспевая свой род, а не за взаимные набеги? Что нужно сейчас нашему народу?
Медленно заглушил свой кобыз старик. Люди молчали в раздумье. И вдруг раздался молодой взволнованный голос:
— Живи тысячу лет, дорогой наш жырау!.. Расковырять щель в плотине под силу одному человеку. Вековой лес может поджечь даже слабосильный ребенок. А сколько понадобится людей, чтобы вернуть реку в русло или погасить пожар!.. Так и у нас: достаточно одного неразумного шага, чтобы разрушить мир между племенами… Да, мы аргыны, сделаем так, как говоришь ты, наш вещий певец!..
Столько страсти и доброй человеческой веры было в этом голосе, что люди простили даже крайнюю молодость говорившего. Это был Касым, сын султана Джаныбека, и в памяти степных родов навечно осталась эта речь, сказанная раньше стариков. А он — смуглолицый, горбоносый, с красивыми миндалевидными глазами — нисколько ни смутился, видя тысячи устремленных на него глаз. Только страстные огоньки горели в черных зрачках да чуть подрагивали тонкие ноздри.
Большинство людей одобрило его смелый поступок, совершенный в присутствии самого хана. Им понравилось, что несмотря на молодость, юноша смотрит на жизнь как зрелый муж. Были и такие, кому пришлись не по душе высказанные им мысли, однако никто не посмел оборвать его, потому что был он тюре-чингизид…
Хан Абулхаир впился в него глазами. «Так вот каков ты, сын султана Джаныбека! — думал он. — Похоже на то, что дальше отца пойдешь в своих устремлениях. Разумеется, если позволят тебе сделать это другие султаны…»
Абулхаир даже улыбнулся про себя при этой мысли, но ничего не было видно по его лицу. Вся власть сейчас принадлежала Асану-Кайгы, и тот поднял голову.
— К миру во все времена стремились люди, — сказал он тихо, но все слышали его. — Ты воспел нам это великое желание своего народа, и первая награда принадлежит тебе по праву!..
Тихий гул одобрения прокатился от ханского ковра в степь, и чем дальше, тем сильнее становился он.
— Велико твое искусство, Казтуган-жырау! — Всем корпусом к маленькому певцу повернулся седобородый старец. — Ты правильно пел о смелости и мужестве батыров из своего рода, и подобны бурному Джейхуну были твои песни. Поистине непревзойденным оказался ты в этом, но допустил одну ошибку. Певец, как и воин, должен твердо знать, во имя чего совершается подвиг. Смелость и отвага сами по себе еще ничего не значат, а бывает так, что служат недостойному делу. Сколько замечательных примеров самопожертвования во имя родины показали кипчаки, но ты почему-то остановился лишь на том, как нападали они на соседей. Вечно ли петь нам эту волчью песню?
В мире и спокойствии нуждается сейчас наша степь. Только так сможем мы умножиться, укрепиться и отразить врагов, которые смотрят на все, как на проезжую дорогу. Лишь во имя единения и защиты отчего дома должны мы выхватить меч из ножен. И тогда пусть лучшие певцы восхваляют достойных!..
