– Но упала не ты, – сказал Джордж.

Она повернулась к нему:

– Вот как? Я это чувствую. Вижу темный водоворот, а затем ослепительный свет, падаю, падаю, падаю. Падаю. Никогда не представляла, каково это. Твой желудок выстреливает в небо. Ты падаешь, а то, что внутри, хочет остаться там, где ты был. Легкие забиваются в глотку. Кожа идет волнами, как вода, тянется вверх. Это безумие. Это отвратительно. Странно, но в какой-то степени это даже комфортно, заманчиво. Полет. Таков, какой он есть.

Он хотел обнять ее, притянуть к себе, но чувствовал, что ей это не нужно, и товарищески опустил руку на ее плечо, а затем убрал.

– Мы не можем летать и не можем ходить по воде, – прошептал он.

– Люди все время так говорят.

Четыре копа стоят у одной из патрульных машин. Снеттс сказал одному:

– Джимми, дай рацию, кто там, наверху?

– Карельсен и Дурик.

– Оказывается, они называют одного из своих «дуриком», – тихо сказал Анне Джордж. Та посмотрела на него без удивления, просто приняв это как должное. Факты. Парень по кличке Дурик.

– Пара придурков, – процедил Снеттс. – Какой позывной у Карельсена?

Коп что-то пробубнил, Снеттс нажал на боковую кнопку, затем сказал:

– Один-четырнадцать, прием, один-четырнадцать, – снова нажал кнопку – две последующие секунды показались Джорджу очень долгими, – а потом послышались помехи и:

– Да, это один-четырнадцать, прием.

– Детектив Джон Снеттс из два-пять. Подтверждаю, что вы в Джон Джей Холл, какой этаж, прием?

– Подтверждаю Джон Джей, тринадцатый, прием.

– Сколько свидетелей, прием.

– Двадцать, может, тридцать. Никто не видел, что случилось, но почти все слышали, прием.

– Ладно, иду наверх с Джимми и как его там… – Снеттс щелкнул пальцами в сторону копа по имени Джимми, указал на его напарника.

– Томми Тонелли, – сказал Джимми.

– Т.Т., – сказал Снеттс. – Прием.

– Подтверждаю, конец связи, – донеслось из рации.

– Мне тоже надо наверх, – сказал Джордж Анне. Она обернулась, движения ее были медленными, будто в банке с гелем. Глаза смотрели куда-то вдаль.

– Чувствуешь, какой бетон твердый? – послышался ее глухой голос. – Какой холодный?

По неизвестной причине, о которой он думал позже, он ответил:

– До конца времен.

– Эй, Очевидец, – окликнул его стоявший сзади Снеттс. – Покажи, как побыстрее попасть внутрь.

– Идем, – тихо позвал Анну Джордж.

Шли в молчании. Снеттс был впереди, постоянно оборачивался и спрашивал, туда ли он идет. Двое в форме держались сзади. Когда они поднялись по лестнице, ведущей со 114-й на территорию кампуса, Джордж указал Снеттсу на дорогу, огибающую старый теннисный корт. Снеттс ускорился, обогнал их всех, но они настигли его у древних лифтов, как и рассчитывал Джордж[35]. Прогромыхав вниз, один из них распахнул двери, и Анна доехала с ними до пятого этажа.

– Что с моей кокой? – спросила она.

– Ты знаешь, где ключ. Дождись меня или приходи потом в офис.

Прекрасная женщина скрылась за дверями лифта, и Джордж перевел взгляд на Снеттса. Все вокруг двигалось медленно, двери лифта клацали и грохотали, и он слышал отдельные звуки, видел каждую черточку на лице Снеттса и как тот встретился с ним глазами. В его голове звучал голос Анны и слово «кока». Кока. Погоди-ка.

– Кока-кола, – сказал он Снеттсу. – Газировка такая.

Казалось, прошло полчаса с тех пор, как она сказала «кока», и он выставил себя дураком, а Снеттс даже не понял, о чем речь[36], и они, конечно же, поднялись всего на один этаж, так что прошло лишь несколько секунд.

Снеттс ответил ему полукивком и четвертью улыбки.

– Полагаю, чуть раньше ты уже принял кое-что покруче. – Он предупредительно вскинул руки: – Не мое дело, я из другого отдела.

– Мы наслаждались просветленностью, – сказал Джордж. – Катались, э-э-э, на пароме.

– А, просветленность, – сказал Снеттс. – Немногие постигают сатори на пути к острову Стейтен.

Джордж задумался.

– С ней я могу найти его где угодно.

– Ну да, – согласился Снеттс. – Есть такое.

Тринадцатый этаж. Число, приносящее несчастье[37], сегодня больше, чем когда-либо, но совесть не мучила ни МакКима, ни Мида, ни давно умершего Уайта, ни кого-либо в университете. В бесконечном коридоре с узкими дверьми, ведущими в маленькие узкие комнаты, царил переполох, ощущавшийся Джорджем, едва успевшим выйти из лифта. Будто была учебная пожарная тревога или угроза минирования: двери раскрыты, в коридоре говорят люди, женщины со спутанными волосами в длинных хлопковых рубашках, у кого-то на глазах слезы, они обнимаются или обнимают мужчин в шортах и футболках. На улице стало прохладно, но здесь стояла жара, на верхних этажах Джей всегда было жарко. Тупое, громоздкое, грубое здание с дешевой отделкой внутри: к верхним этажам поднималось все тепло отопительной системы, а из-за крытой медью крыши в солнечные дни там припекало. Летом можно было сдохнуть от жары.

У окна виднелся костлявый юнец в ковбойских сапогах, штанах хаки и куртке-сафари, несмотря на жару. Он сидел на корточках спиной к стене, курил сигаретку, стряхивая пепел за стоявшую рядом батарею.

Снеттс пикировал на него, как сокол на полевку.

– Как тебя зовут, сынок?

– Текс.

– Ну конечно, – беззлобно усмехнулся Снеттс. Присел рядом. Джордж остался стоять, оглядываясь по сторонам.

– Текс, ты видел тут наверху кого-нибудь из полиции? – продолжил Снеттс.

– Они там, где окна, что выходят на Амстердам, – Текс махнул в ту сторону рукой, в которой держал сигарету.

– Знаешь упавшего парня?

– Знаю, но он не упал.

– Как его зовут?

– Джефф Голдстайн.

Снеттс взялся за блокнот.

– Джеффри, значит?

– Да, вроде так.

– Так ты говоришь, он не упал?

– Его кто-то толкнул. Или он спрыгнул. Вам трудно будет разобраться.

– А почему ты считаешь, что его толкнули? – спросил Снеттс.

– Я сказал, что он не упал, – возразил Текс. – Его столкнули или он спрыгнул. Он был с каким-то парнем. Была ссора.

– Ты это видел?

– Слышал. Все слышали. Джефф кричал, плакал.

– По какому поводу? – Снеттс тоже закурил. Он курил «Парламент». С пластиковым фильтром, чтобы можно было зубами держать. Текс курил «Лаки Страйк» без фильтра. Пачка белая, красно-черный круг мишени на полу рядом с ним. И тоненькая зеленая полоска.

– Трудно сказать, – ответил Текс. – Самая обычная поебень: ты говорил, что любишь меня, et cetera и все такое.

Он произнес et cetera как Юл Бриннер, скрещенный с Джимми Роджерсом.

Снеттс по-прежнему смотрел на него.

Текс тоже не отводил взгляда.

– Он был голубым.

– То есть он был гомосексуалистом?

Текс смотрел на него своими карими, беззлобными, чуть любопытными глазами. Совершенно нечитаемыми. Он задержал взгляд чуть дольше, чем хотел.

– Да, именно так, сэр. Так это называется. Я их слышал. Был в комнате отдыха. Потом пошел в туалет, посрал. То есть следует сказать «испражнился», если вы вдруг записываете. «Срать», так это называется.

– Ну, это я уже понял.

– Выхожу я, значит, а этого парня там уже нет и Джефф уже вылетел в окно.

– Что ты делал в комнате отдыха?

– Телик смотрел.

Он произнес «телик», растягивая «е».

– Что смотрел? – спросил Снеттс. Вопрос задается автоматически, ответ проверить легко.

– «Гарри О»[38]. Обожаю «Гарри О».

Снеттс кивнул, будто был знаком с ночной программой передач. На мгновение Джордж представил, как тот живет: один дома, смотрит повторный показ с Дэвидом Янссеном в полвторого ночи. Ест сосиски и фасоль из консервной банки.