– Ты сказал, Ногай, что если бы ханом был ты… – медленно и жестко уронил Берке. – И при мне она будет стоять. Нет такой силы, которая бы заставила меня свернуть с пути моего деда Чингиз-хана. Я пролью столько крови, сколько потребуется, чтобы имя монгола по-прежнему наводило ужас на покоренные народы.

В это день Берке и Ногай расстались недовольные друг другом.

Хан затаил на нойона злобу, а Ногай понял, что Берке из тех ханов, которые довольствуются тем, что никогда не решатся на дерзкий поступок. По мнению нойона, следовало искать среди чингизидов человека, достойного быть ханом Золотой Орды.

Свое назначение предводителем войска, выступающим против Кулагу, Ногай встретил с радостью. Пора было показать соседям, что Золотая Орда сильна по-прежнему и может постоять за земли, которые принадлежат ей. Кроме того, у него подспудно зрела мысль – собрать вокруг себя чингизидов, на которых было бы можно опереться, если бы пришлось вступить в борьбу с Берке. Сам Ногай претендовать на ханство не мог. Но почему не сделать ханом того, кто станет во всем слушаться тебя и постоянно обращаться за советом? Особенно большие надежды он возлагал на Тудай-Менгу и Тули Бука – на внука и правнука Бату-хана. Горячий, порой безалаберный, Тудай-Менгу обожал Ногая и поэтому легко поддался ему. Во всем повиновался нойону и выдержанный, более умный Тули Бука…

В тот день, когда решилась участь беглецов, ильхан Кулагу заболел. Как обычно, когда с ним случался приступ, помутился разум и он лежал в своем шатер. Кроме лекарей и нукеров, обрегающих жизнь ильхана, никто не смел войти или даже приблизиться к нему.

Вся жизнь в Орде на время, пока к Кулагу вернутся силы, подчинялась Ель-Ельтебиру. Выполняя приказ ильхана, он сразу же в сопровождении стражи велел отправить Коломона с товарищами в Гяндж. Кипчаки, приговоренные к смерти, были связаны по рукам и ногам и брошены в черную юрту. Им предстояло дожидаться, пока поправится ильхан. Приговаривая их к смерти, он не сказал, как они должны быть убиты. Способу, которым должен быть казнен человек, монголы придавали большое значение, и назвать его должен был ильхан.

Визиря заинтересовал Салимгирей. Ель-Ельтебир почувствовал, что это не простой человек – в нем что-то настораживало и в то же время привлекало, и потому, обдумывая, как с ним поступить, он велел пока Салимгирею оставаться в Орде.

Салимгирей знал, что Кундуз находится в ауле ханши, и знал, что проникнуть ему туда не удастся. Аул из нескольких десятков юрт стоял рядом со ставкой, на берегу небольшого синего озера, и, по существующим порядкам, тщательно охранялся личными нукерами ильхана. Всякого, кто попытался бы приблизиться к нему, ждала верная смерть. Да и в самом ауле постоянно шныряли морщинистолицые злобные евнухи.

Но Салимгирею нужна была не жена ильхана, а простая рабыня, кипчачка Кундуз. И он решил попытать счастья – пробрался к озеру и затаился в камышах в надежде на удачу. Он видел, что рабыни ходили сюда довольно часто за водой.

Томительно тянулось время. Солнце уже перекатилось на вторую половину неба и перестало быть горячим, а никто не шел к озеру.

Потеряв всякую надежду, Салимгирей решил выбраться из своего убежища и вернуться в Орду. Вполне могло быть, что его ищут, долгое отсутствие вызовет подозрения.

Но именно в это время он увидел, как по тропинке к воде спускается старая женщина с кувшином. Стараясь не напугать, Салимгирей тихо окликнул ее:

– Апа… Мать… Не бойся меня… Выслушай всего несколько слов…

Рабыня от неожиданности остановилось. Лицо ее было испуганным и растерянным.

– Мать, помоги мне увидеться с сестренкой, сказать ей слова прощания! Сегодня Тогуз-хатун взяла себе новую рабыню. Ты ее видела! Девушка-кипчачка с длинными косами!.. – взволнованно и сбивчиво говорил Салимгирей.

Губы женщины дрогнули:

– Я знаю ее, но не знаю чем могу помочь тебе…

– Приведи ее сюда!.. Я скажу ей всего несколько слов!..

Рабыня покачала головой:

– Разве ты не знаешь, что ждет меня, если я это сделаю?

– Знаю, мать… Но я очень прошу тебя! Разве ты никогда не имела ни сестры, ни брата? Разве ты знала мало горя, чтобы не понять горе другого? Ведь может случиться, что я больше никогда не увижу ее…

Женщина долго молчала, лицо ее было печальным. И все-таки страх, привычка быть покорной удерживали ее от решения.

Наконец она неуверенно сказала:

– Я попробую… Все в руках аллаха…

Набрав воды, женщина медленно побрела в сторону аула.

Старая рабыня пересилила страх и привела Кундуз.

Девушка бросилась к камышам, где затаился Салимгирей, но он властным голосом остановил ее:

– Иди к воде. Делай вид, что полощешь кувшин, и не смотри в мою сторону…

Кундуз повиновалась.

– Теперь слушай. Ильхан поставил условие, что не вернет тебя Коломону до тех пор, пока он не закончит постройку церкви в Гяндже. Коломон обещал сделать все быстро. Я же постараюсь освободить приговоренных к смерти кипчаков, и мы уйдем в горы. Видимо, так предопределено судьбою, что нет нам места на земле для человеческой жизни. Плохо всюду – и в Золотой Орде, и в ильханстве Кулагу… – с горечью говорил Салимгирей. – Бить ли камнем сову, или сову бить о камень – все одно. Погибнет сова. Так и нам не уберечь свои жизни, если покоримся. Как Тараби или Бошман, соберу я вольных людей вокруг себя и стану мстить ханам.

– А как же я? – с болью спросила Кундуз. – Почему ты бросаешь меня здесь одну?

– Пока не освободится Коломон, тебе надо оставаться в Орде. Быть может, ильхан сдержит слово, и вы сможете жить как люди… Моя же дорога неведома и полна опасностей. Кто знает, что может на ней случится? Оставайся здесь. Мы не бросим тебя. Если все получится так, как я задумал, то далеко мы не уйдем. Дело здесь у меня есть…

У Салимгирея здесь действительно было дело. В ханском шатре, когда допрашивал их Кулагу, увидел он одного человека. Очень знакомым показался Салимгирею этот человек. В памяти всплыло вдруг давнее, но не забытое, словно зарница неблизкой молнии высветила кусок его жизни.

Тогда Салимгирею было тринадцать лет… Один из отрядов Чингиз-хана преследовал его род. Спасаясь от монголов, род ушел в горы Восточного Туркестана, но и здесь не было спасения от черной тучи. Монголы отобрали скот, юрты, вырезали много людей. И самого Салимгирея ждала бы печальная участь, но ему удалось бежать.

Он помнил как, задыхаясь, бежал к спасительному лесу на склоне горы, а за ним слышался тяжелый топот коня. В ужасе Салимгирей оглядывался и видел большого черного всадника с поднятой над головой кривой саблей. Это гнался за ним предводитель монгольского отряда Тайбулы.

Только густой лес заслонил его от неминуемой смерти… Но лицо монгола не могли заслонить даже время и то тяжкое, что выпало в жизни на долю Салимгирея.

В шатре Кулагу он узнал Тайбулы, и голос крови требовал теперь отмщения.

Где бы Салимгирей ни был, в каких сражениях ни участвовал, всегда глаза его искали врага. И вот теперь, кажется, цель близка.

Прогнав не к месту нахлынувшие воспоминания, Салимгирей только сейчас заметил, что у Кундуз больше нет ее прекрасных кос.

– Ты зачем отрезала волосы?

– Это не я… Это она… – Из глаз девушки закапали крупные слезы.

– Кто?

– Тогуз-хатун… Она сказала, что девушки с длинными волосами нравятся мужчинам…

Салимгирей выругался.

– Придет время, и я брошу эту потаскушку поперек седла! – гневно сказал он. – Не печалься. Голова цела, а волосы еще вырастут.

Размазывая слезы по лицу, Кундуз попыталась улыбнуться:

– Правда?

– Конечно. На вашем с Коломоном праздничном тое у тебя снова будут чудесные волосы.

– Когда он будет, этот той?

– Будет. И волосы вырастут быстро, и Коломон скоро закончит церковь…

– Пусть бог услышит ваши слова…

– Прощай, Кундуз…