— У него дом в Западном Голливуде, недалеко от бульвара Бэй-Сити, — сказала она. Она снова открыла сумочку и достала маленькую записную книжку в кожаном переплете и тонкий золотой карандаш. Она что-то быстро записала в блокнот, потом вырвала листок и протянула мне.

— Нэйпир-стрит, — сказала она. — Смотрите внимательно, а то пропустите. Нико предпочитает уединенные места.

— Из-за свой застенчивости, — сказал я.

Она встала, а я остался сидеть. Я снова почувствовал запах её духов. Значит, не «шанель», а «лэнгриш», название или номер которого мне теперь хотелось бы выяснить.

— Мне также надо знать, как с вами связаться, — сказал я.

Она указала на листок бумаги в моей руке.

— Я записал там свой номер телефона. Звоните мне в любое время, когда понадобится.

Я прочитал ее адрес: Оушен-Хайтс, 444. Будь я один, я бы присвистнул. Только сливки общества могут жить там, на частных улицах, прямо у волн.

— Я не знаю, как вас зовут, — сказал я. — Я имею в виду имя.

По какой-то причине это вызвало легкий румянец на её щеках, и она опустила глаза, затем быстро их подняла.

— Клэр, — сказала она. — Через «э». Меня так назвали в честь нашего родного графства в Ирландии.

Она скорчила лёгкую, притворно-скорбную гримасу.

— Моя мать немного сентиментальна во всём, что касается родины.

Я положил листок в бумажник, встал и вышел из-за стола. Каким бы высоким вы ни были, есть женщины, которые заставляют вас чувствовать себя ниже, чем они. Я смотрел на Клэр Кавендиш сверху вниз, но мне казалось, что я смотрю вверх. Она протянула мне руку, и я пожал её. Это действительно что-то, первое соприкосновение людей, каким бы коротким оно ни было.

Я проводил её до лифта, где она одарила меня последней быстрой улыбкой и ушла.

Вернувшись в кабинет, я занял свое место у окна. Мисс Ремингтон всё ещё выстукивала по клавишам, старательная девушка, как есть. Я хотел, чтобы она подняла глаза и увидела меня, но тщетно. Да и что бы я сделал — махнул рукой, как идиот?

Я подумал о Клэр Кавендиш. Что-то не сходилось. Как частный сыщик я не совсем неизвестен, но почему дочь Доротеи Лэнгриш из Оушен-Хайтс и, кто знает, из каких ещё бесподобных мест выбрала меня для поисков её пропавшего мужчины? И почему, во-первых, она связалась с Нико Питерсоном, который, если её описание было точным, оказался всего лишь дешёвым мошенником в строгом костюме? Длинные и запутанные вопросы, на которых трудно сосредоточиться, вспоминая искренние глаза Клэр Кавендиш и весёлый, понимающий свет, который в них сиял.

Обернувшись, я увидел на углу стола забытый ею мундштук. Сделанный из чёрного дерева он блистал такой же чернотой, как и её глаза. Она также забыла заплатить мне аванс. Но это, казалось, не имело значения.

Она была права: Нэйпир-стрит не очень-то себя рекламировала, но я вовремя её заметил и повернул на неё с бульвара. Дорога шла в небольшую гору, направляясь к холмам, которые стояли вдали в мутно-синей дымке. Я ехал медленно, отсчитывая номера домов. Дом Питерсона немного напоминал японский чайный домик, или то, как я себе его представлял. У него был один этаж из тёмно-красной сосны, с широким крыльцом и черепичной крышей, которая поднималась четырьмя пологими склонами к вершине с флюгером. Окна узкие, шторы задёрнуты. Всё говорило о том, что здесь уже давно никто не живёт, хотя газеты перестали накапливаться. Я припарковал машину и поднялся по трём деревянным ступенькам на крыльцо. От стен, освещенных солнцем, исходил маслянистый запах креозота. Я нажал на звонок, но в доме его не было слышно, поэтому я попробовал постучать. Пустой дом имеет свойство поглощать звуки, как высохший ручей всасывает воду. Я приник глазом к стеклянной панели в двери, пытаясь заглянуть за кружевную занавеску. Я почти ничего не разглядел — обычная гостиная с обычной обстановкой.

За моей спиной раздался голос:

— Его нет дома, брат.

Я обернулся. Это был старик в выцветшем синем комбинезоне и рубашке без воротника. Его голова как будто покрыта скорлупой арахиса, большой череп и большой подбородок меж впалых щёк, и беззубый рот, который был немного приоткрыт. На его подбородке виднелась седая щетина, кончики которой блестели на солнце. Что-то вроде плохой копии Габби Хейза.[6] Один глаз был закрыт, а другим он косился на меня, медленно двигая отвисшей челюстью из стороны в сторону, как корова, занятая порцией жвачки.

— Я ищу мистера Питерсона, — сказал я.

Он отвернулся и сухо сплюнул.

— А я тебе говорю, его нет дома.

Я спустился по ступенькам. Я видел, что он слегка колеблется, гадая, кто я такой и какие неприятности могу представлять. Я достал сигареты и предложил ему. Он нетерпеливо взял одну и приклеил к нижней губе. Я большим пальцем зажёг спичку и дал ему прикурить.

Рядом с нами из сухой травы взлетел сверчок, напоминая клоуна, запущенного из жерла пушки. Ярко светило солнце, дул сухой горячий ветерок, и я был рад, что надел шляпу. Старик был с непокрытой головой, но, казалось, не замечал жары. Он глубоко затянулся сигаретным дымом, задержал его и выпустил несколько серых струек.

Я бросил потухшую спичку в траву.

— Ты не должен этого делать, — сказал старик. — Если здесь начнется пожар, весь Западный Голливуд обратится в дым.

— Вы знаете мистера Питерсона? — спросил я.

— Конечно, — он махнул рукой в сторону полуразрушенной лачуги на противоположной стороне улицы. — Вон мой дом. Он иногда заходил ко мне, чтобы скоротать время, покурить.

— Сколько его нет?

— Сейчас прикину. — Он задумался, ещё немного прищурившись. — Последний раз я видел его шесть-семь недель назад.

— Полагаю, он не упомянул, куда собирается?

Он пожал плечами.

— Я даже не видел, как он уезжал. Только однажды я заметил, что его нет.

— Как?

Он посмотрел на меня и потряс головой, как будто ему в ухо попала вода.

— Что как?

— Как вы узнали, что его нет?

— Его тут больше не было, вот и всё. — Он помолчал. — Ты полицейский?

— Вроде того.

— Это как?

— Частный сыщик.

Он флегматично усмехнулся.

— Частный сыщик — это не коп, разве что в твоих мечтах.

Я вздохнул. Когда они слышат, что ты из частных, то думают, что могут говорить тебе всё, что угодно. Думаю, что могут. Старик ухмылялся мне, самодовольный, как курица, только что снесшая яйцо.

Я взглянул на улицу вверх и вниз. Закусочная Джо. Прачечная «Kwik Kleen». Автомастерская, в которой механик возился во внутренностях очень плохо выглядящего «шевроле». Я представил себе, как Клэр Кавендиш выходит здесь из чего-то низкого и спортивного и морщит носик.

— Кого он сюда приводил? — спросил я.

— Кого?

— Друзей. Собутыльников. Партнёров из мира кино.

— Кино?

Он начинал походить на Маленького сэра Эхо.[7]

— А что насчёт подружек? — спросил я. — Они у него были?

Это вызвало громкий смех. Слышать это было неприятно.

— Были? — воскликнул он. — Послушайте, мистер, у этого парня было столько баб, что он не знал, что с ними делать. Он почти каждый вечер возвращался домой с другой.

— Вы, должно быть, зорко следили за ним, за его приходами и уходами.

— Я видел его, вот и всё, — сказал он угрюмо, словно защищаясь. — Они обычно будили меня всем этим шумом. Однажды ночью одна из них уронила на тротуар бутылку чего-то — кажется, шампанского. Звук был похож на взрыв снаряда. Баба только рассмеялась.

— Соседи не жаловались на такие происшествия?

Он посмотрел на меня с жалостью.

— Какие соседи? — сказал он с презрением.

Я кивнул. От солнца не становилось прохладнее. Я достал носовой платок и вытер затылок. Здесь в разгар лета бывают дни, когда солнце действует на тебя, как горилла на банан.

— Ну, всё равно спасибо, — сказал я и прошёл мимо него. Воздух рябил над крышей моей машины. Я думал о том, каким горячим на ощупь будет руль. Иногда я говорю себе, что перееду в Англию, где, говорят, прохладно даже в самую жару.