Подогнали, развернули задом, встали во весь рост, открылся полный обзор. Самодержец восседал на лошади, перед ним, задрав голову и взяв под козырек, стоял невысокий пузатый человек в мундире. Он что-то говорил, время от времени пружиня коленями, словно пытался выпрыгнуть из сапог.

Вспомнил Баатр, как обрадовался Бембе, когда прискакал на хутор вестовой. Хуторяне не знали, какие такие японцы и что с русским царем не поделили, не казачьего ума дело. На то казак и родился, чтобы царю пригодиться. Бембе в момент оседлал коня – и к атаману. А там уже очередь выстроилась – молодые да резвые, все в бой рвутся; к тому же стало известно, что по 100 рублей дадут каждому на лошадь и обмундирование. А надо всего пять человек.

Кота Шульбинов привел своего старшего сына и сказал:

– Нам сто рублей не нужны, пусть пойдут в общую казну. Я на свои деньги сына соберу!

Атаман созвал старейшин. Устроили среди добровольцев состязание: джигитовка, рубка и рукопашная борьба. Бембе первым номером вышел, хоть ему уже за тридцать зим. Только он на всем хуторе с обеих рук шашкой рубить способен. А Шульбинова сына и с конем не взяли – старики сказали:

– Позора не хотим!

Бембе так обрадовался – будто уже войну выиграл. 100 рублей на хорошего строевого коня не хватило: барышники как узнали про мобилизацию, тут же подняли цены – так Бембе сдал в аренду на пять лет пай пахотной земли тому же Шульбинову. Но зато и конь, и седло, и шашка что надо!

– Дядя, а сколько дней надо кочевать, чтобы до японцев добраться?

– Год, наверное, – предположил Баатр. – Но твой отец вместе с конем на поезде поедет.

– Я когда вырасту, тоже пойду воевать с японцами, – решительно сказал Очир.

– Не успеешь, – засмеялся Баатр, – их раньше победят.

– А с японцами за что воюют?

– За землю.

– За русскую?

– Нет.

– За японскую?

– Нет.

– За чью?

– За маньчжурскую. Калмыцкие предки – ойраты – с маньчжурами много сражались.

– Победили?

– Проиграли, – нехотя признался Баатр.

– А теперь отец Маньчжурию завоюет! – уверенно заявил Очир.

– Завоюет! – подтвердил Баатр.

Солнце уже стояло в зените. Притомленные жарой всадники в белых мундирах и синих галифе с широкими красными лампасами неприметно сжимали пятками лошадиные бока, чтобы побыстрее оказаться в укрытии спальных вагонов. Песчаная пыль припудрила белые верхи фуражек, лица и бороды, сбилась в складках на рукавах мундиров. Выправка у государя императора хоть куда, и голову он держит высоко, отметил про себя Баатр. А в остальном – обыкновенный офицер, в Новочеркасске таких много.

Толпа станичников, увидев приближавшегося государя, загомонила. Кобыла от шума дернулась, попятилась, задок телеги ткнулся в спины людей – Баатр едва устоял.

– Эй, чертеняка, почто людей давишь?! – послышался знакомый голос.

Мишка! Выгоревшая борода лопатой, вокруг глаз – розовые жилки морщин на почерневшем от солнца лице, а в целом – неизменный.

– Едрить твою! – ахнул Мишка. – Батырка, ты?

Баатр мигом соскочил с телеги, обнялся с Мишкой по русскому обычаю. Очир смотрел на них, открыв рот.

– Твой малец? – кивнув на Очира, спросил Мишка.

– Мой первенец, – подтвердил Баатр. – Но я его Бембе на воспитание отдал.

– Так первого вроде ж не отдают.

– Просил Бембе очень. Как я мог старшему брату отказать.

– А он-то сам где?

– Там! – махнул в сторону плаца Баатр. – На войну записался.

– А я так и мыслил! – закивал Мишка. – Дождался Бембя своей войны. А то все сокрушался, что уже третье поколенье в роду не воюеть. Несурьезный для нас, конечно, противник – япошки косорылые, но на любой войне есть где казаку развернуться.

– Залазь, Мишка, – предложил Баатр, – давай посмотрим, как царь в поезд седать будет. Такой случáй раз в жизни выпадает.

Мишка вспрыгнул на телегу.

Государь император сошел с коня, взобрался на площадку вагона, поднял руку в прощальном жесте. Провожающие начальники взяли под козырек. Протяжный свисток – и грянуло мощное «Боже, Царя храни!».

Поезд громыхнул, отпуская тормоза, и стал набирать скорость. И вдруг, ломая строй, с плаца сорвались всадники и, пришпорив коней, помчались, нагоняя уходящий состав. За первыми самовольцами потянулась целая лава. Казаки свистели, привставали на стременах, размахивали кнутами; прижав к груди винтовки и шашки, а к ноге пики, откидывалась до земли то вправо, то влево, переворачивались задом наперед – словом, показали всю свою выучку в лучшем виде.

– Вот так, поди, во всей Расее-матушке тока нашенские казаки и могуть, – протянул Мишка с гордостью. – Хана таперича япошкам. Айда, спрыснем это дело! У меня бутыль первача в соломе притырена.

На следующий день, с трудом продрав глаза после Мишкиного угощения, Баатр попрощался с Бембе, и отправились они с Очиром домой. По дороге заехали в станичный хурул, отдали гелюнгу рубль, заказали охранительную молитву.

Жена Баатра, получившая после свадьбы имя Альма, – счастливая, рожала за десять лет пять раз. Первенец Очир был после трех лет отдан на воспитание Бембе и его жене Байн, потом родились подряд две девочки, но ни одна не дожила до года, а после – Чагдар, ему теперь четыре. Берегла Альма второго мальчика, все ритуалы исполняла, все запреты соблюдала: пуповину хранила на алтаре, после заката малыша из дома не выносила, одевала в платье для девочек, талисман «бу» на шею повесила. А когда Чагдар ходить начал, привязала ему на пояс амулет из костей зайца и челюсти лисы – чтобы гремел при ходьбе, отпугивал злых духов. Очень пеклась Альма о сыне, а рожденную после него девочку не уберегла. Смерть девочки матери в вину никто не поставит. Но чтобы лучше выживали дети, надо одного мальчика из семьи в хурул на обучение пообещать. Вот если родится еще один сын, Баатр обещание исполнит.

Неспокойно на душе у Баатра. Двумя женщинами управлять – морока. Младший брат при уходе старшего на войну должен заботиться о его жене – так предки повелели, в «Степном уложении» записано. А Байн… Ведет себя, будто белой кости, а сестра у нее в услужении. Альма и коров доит, и скот на выпас выгоняет, и кизяки собирает, и еду готовит – все одна. Хромает туда-сюда, а старшая сестра ее погоняет. Сама же Байн только перед алтарем сидит и бурханам молитвы возносит – детей себе испрашивает. Баатр хотел было даже выделиться из семейного хозяйства, перебраться в станицу и наняться в батраки. Но Альма уехать от своего первенца не захотела.

Мог бы Бембе после семи лет бесплодного брака отвезти Байн обратно в родительскую семью, но не стал. Надо было бы тогда и кобылу, что получил в приданое, вернуть, а скотинка к тому времени уже издохла от сапа. Красивая, конечно, Байн, лицом светлая, румянец на скулах играет, тело родами не испорченное, работой не замученное. Глядя на нее, чувствовал Баатр, как встает у него плоть, и тогда старался быстрее уйти из семейной мазанки в кибитку, где ночевали они с Альмой, и ждал, когда жена закончит все вечерние хлопоты и придет к нему.

Очир очень привязан к приемному отцу. С трех лет Бембе обучал Очира казацкому делу, коня ему деревянного смастерил и шашку из карагача выстрогал. С пяти лет стал мальчика в табун брать, учил скакать без седла и уздечки. Другие мальчишки, одногодки Очира, еще и штанов не имели, а Бембе приемному сыну уже и сапожки пошил. Кормил из своей чашки – старшему в семье лучшие куски кладут, так Бембе с Очиром делился. Обе матери – и кровная, и приемная – были только рады такому вниманию к сыну.

– Эй, Очирка, не унывай! – Баатр хлопнул мальчика по плечу. – Отец скоро вернется. Шашку настоящую у японца тебе добудет. У японцев шашки лучшие на свете.

Лицо мальчика озарилось довольной улыбкой:

– Стану первым рубакой на всем Дону.

– Обязательно, – подтвердил Баатр. – А пока отец шашку добывает, будешь железной лопатой землю рубить. Приедем домой – картошку копать пора.

Заставила жизнь донских калмыков в земле ковыряться, хоть и запрещали предки под страхом бесплодия и голода корни растений выдергивать. А уж вонзать в землю железо – грех смертный. Но пастбища урезали – 15 десятин на одного казака оставили, большую отару овец уже не прокормить, а на кибитку шерсти надо много, покупать если – 100 рублей кибитка стоит, да и служит года три, потом новая нужна. А мазанка или саманный дом рублей в 70 обходились, и пользоваться ими можно много лет без ремонта. И теплее в доме зимой, и дым лица не коптит. Кибитки на базу у калмыков стоят покуда, но зимой вся жизнь – в мазанке, у печки: хоть и душно, но тепло.