– Объясните, в чем дело.

Господин оказался доктором. Он тотчас же приступил к объяснению. Генерал был так болен, что не мог явиться. С ним сделался утром удар – последствие его вчерашнего падения. Поэтому его старший сын, Морис, явился сюда вместо отца в сопровождении секундантов генерала и с его полного согласия.

Мы тотчас же отказались допустить дуэль, причем Ромейн громко объявил, что не имел ссоры с сыном генерала. Морис выбежал вперед своих секундантов, сорвал перчатку с руки и, встав около Ромейна, ударил его по лицу снятой перчаткой.

– Теперь вы не скажете, что у вас не было ссоры со мной, – воскликнул молодой француз. – Или мне следует плюнуть на вас, как сделал отец?

Секунданты увлекли его назад, прося извинения за его выходку. Но оскорбление было нанесено. Глаза Ромейна сверкнули.

– Зарядите пистолеты, – приказал он.

После публично нанесенного ему оскорбления и публичной угрозы другим оскорблением у него не было иного выхода.

Нам пришлось вынуть пистолеты. Мы попросили секундантов Мориса осмотреть их и зарядить. Пока это совершалось, приближающийся с моря туман так стремительно окутал нас, что вскоре противники не могли видеть даже друг друга.

Нам приходилось ожидать, не прояснится ли погода. Ромейн немного успокоился и обратился к секундантам:

– Думаю, молодой человек – хороший сын и обязан загладить оскорбление, которое, по его мнению, нанесено его отцу. Разве удар перчаткой мог причинить мне вред? Я, вероятно, выстрелю на воздух.

– В таком случае я отказываюсь быть вашим секундантом, – сказал француз, второй секундант Ромейна. – Сын генерала известен своим искусством в стрельбе из пистолета. Если вы не прочли это на его лице, то я понял его намерение – он хочет убить вас. Защищайтесь!

Я говорил тем же тоном, когда очередь дошла до меня. Ромейн уступил и полностью отдался в наше распоряжение.

Через четверть часа туман немного поредел. Мы отмерили расстояние, условившись предварительно по моему настоянию, что оба противника выстрелят одновременно по данному знаку. Спокойствие Ромейна, когда они стали друг против друга, было необыкновенным, не свойственным такому раздражительному, как он, человеку. Я поставил его немного боком, что в некоторой степени уменьшало опасность. Мой товарищ француз вручил ему пистолет и дал последние наставления:

– Опустите ваш пистолет дулом в землю. Услышав сигнал, поднимите оружие не выше локтя, прижмите локоть к себе и стреляйте.

Больше мы ничем не могли помочь. Признаюсь, когда мы отошли, язык отказывался повиноваться мне и мороз пробежал по всему телу.

Дали знак, и оба выстрела раздались одновременно.

Я взглянул на Ромейна. Он снял шляпу и протянул ее мне, улыбаясь. Пуля противника оторвала кусок от ее полей с правой стороны. Его жизнь, в полном смысле слова, висела на волоске.

Пока я поздравлял его, туман усилился еще больше.

Вглядываясь в то место, где стояли наши противники, мы с трудом могли рассмотреть неопределенные фигуры, поспешно двигавшиеся в различных направлениях. Что-то случилось. Мой товарищ-француз, взяв меня за руку, многозначительно пожал ее.

– Пустите меня, я спрошу, – сказал он.

Ромейн попытался следовать за ним, но я удержал его, мы не промолвили ни слова.

Туман все продолжал сгущаться, так что вскоре уже ничего нельзя было рассмотреть. Один раз до нас донесся голос доктора, с нетерпением просившего принести ему свечу. Но мы не видели никакого света. Молчание, еще тяжелее тумана, царствовало вокруг нас. Вдруг оно было прервано – прервано ужасным образом: истерический голос, незнакомый нам, резко раздался среди тумана:

– Где он? – кричал голос по-французски. – Убийца! Убийца, где ты?

Была ли то женщина, или был это мальчик? Больше мы ничего не слыхали. Впечатление, произведенное на Ромейна, было ужасным. Он, хладнокровно стоявший перед дулом пистолета, готового убить его, теперь молча дрожал, как объятое ужасом животное. Я обнял его за талию и постарался увести.

Мы подождали в гостинице возвращения нашего второго секунданта. Вскоре он явился и предупредил нас о приходе доктора.

Дуэль закончилась несчастно. Пуля, пущенная наугад неопытной рукой Ромейна, попала в лицо сына, как раз у правой ноздри, прошла навылет через шею и вызвала смертельное сотрясение спинного мозга. Он умер по дороге к дому отца.

Наши опасения оправдались. Но произошло еще нечто такое, к чему мы не были готовы: младший брат убитого – тринадцатилетний мальчик – тайком последовал за секундантами и, спрятавшись, был свидетелем ужасного конца. Секунданты узнали об этом только тогда, когда он, выскочив из своего убежища, бросился на колени перед умирающим братом. Те ужасные крики, которые мы слышали, исходили из его уст. Поразивший его брата был убийца, которого он тщетно старался найти в непроницаемом тумане.

Мы оба взглянули на Ромейна. Он молча, будто окаменелый, посмотрел на нас. Я попробовал успокоить его.

– Ваша жизнь была в руках противника, – сказал я, – он искусно владел пистолетом, и вы, следовательно, рисковали больше него. Разве можно считать себя ответственным за случайность? Не падайте духом, Ромейн! Думайте о будущем, и тогда все это будет забыто.

– Никогда, – отвечал он, – никогда мне не забыть этого… до конца жизни.

Он произнес это глухим, монотонным голосом. Глаза его смотрели устало и рассеянно. Я снова заговорил с ним. Он не проронил ни слова и, кажется, не слыхал или не понимал меня. В то время, когда я уже не знал, что сказать или сделать, пришел доктор. Не ожидая моего вопроса, он внимательно вгляделся в Ромейна, а затем увел меня в соседнюю комнату.

– Ваш друг перенес сильное нервное потрясение, – сказал он. – Можете ли вы сообщить мне о его образе жизни?

Я упомянул о продолжительных ночных занятиях и злоупотреблении чаем. Доктор покачал головой.

– Если хотите послушать моего совета, – сказал он, – везите его поскорей домой. Не подвергайте дальнейшим неприятностям, которые могут произойти, когда результат дуэли станет известен в городе. Если вас привлекут к суду, то это будет только формальность, вы сможете явиться тогда. Оставьте мне ваш адрес.

Я чувствовал, что благоразумнее всего последовать его совету. Пароход отходил в Фолькстон утром, и нам нельзя было терять времени. Ромейн не противился нашему возвращению в Англию, ему, казалось, ни до чего не было дела.

– Оставьте меня в покое, – сказал он, – и поступайте как хотите.

Я написал несколько строк доктору леди Беррик, извещая его о случившемся, и через четверть часа мы уже стояли на палубе парохода.

Пассажиров было немного. При отплытии из гавани мое внимание было привлечено молоденькой англичанкой, путешествовавшей, по-видимому, со своей матерью. Когда мы проходили по палубе мимо нее, она взглянула на Ромейна и на ее прекрасном лице выразилось такое участие, что я подумал, не знакомы ли они. После длительных бесплодных попыток мне наконец удалось вывести его из оцепенения и заставить взглянуть на нашу спутницу.

– Вы знаете эту прелестную девушку? – спросил я.

– Нет, – отвечал он с крайним равнодушием. – Я никогда не видел ее прежде. Я устал… ужасно устал! Не говорите со мной, оставьте меня одного.

Я отошел от него. Его внешность и привлекательность, которым он, по-видимому, никогда не придавал значения, вызвали участие и восторг молодой девушки, случайно встретившейся с ним. Выражение безропотной печали и страдания на его лице, без сомнения, усилили симпатию, бессознательно пробудившуюся в нежной и чувствительной женщине. Уже не в первый раз – мне это хорошо известно – он был предметом не только восторга, но истинной, горячей любви. Он никогда не отвечал на это чувство взаимностью, даже, кажется, никогда не придавал им серьезного значения. Женитьба могла быть спасением для него. Но женится ли он когда-нибудь?

Опершись о борт, я предался этим мыслям, как вдруг нежный тихий голос возвратил меня к действительности, то был голос девушки, о которой я думал.