– Есть еще один резон.

– Ты бы кого выбрал?

– Ну, я думал…

– Арридей. Вот кого мы на ней женим. Мой сын Арридей – полудурок, он не сможет натворить больших бед. А если на ложе он ее не удовлетворит, я сам позабочусь о женушке. Как она?

Евмен вытащил из кошеля и положил на стол маленький портретик – определенно работу греческого художника – и показал его Филиппу.

– Кажется, очень мила, но не следует доверяться портрету: когда видишь их живьем, иногда случаются такие сюрпризы…

– Так что мне делать?

– Напиши, что я тронут и польщен его просьбой и что выбрал для девушки доблестного царевича Арридея, молодого, храброго в битве, человека высоких чувств и обладающего всеми прочими достоинствами. Потом принеси мне письмо на подпись.

– Хорошее решение, государь. Я все исполню немедленно. – Он направился к двери, но остановился, как будто вспомнил что-то важное. – Можно задать тебе один вопрос, мой государь?

Филипп с подозрением посмотрел на него:

– О чем это?

– Кто будет командовать войском, которое ты отправляешь в Азию?

– Аттал и Парменион.

– Прекрасно. Парменион – великий воин, а Аттал…

Филипп недоверчиво уставился на него.

– Я хочу сказать, что удаление Аттала могло бы послужить…

– Еще одно слово, и я вырву тебе язык.

Однако Евмен продолжил:

– Пора вызвать твоего сына, государь. По многим здравым причинам.

– Молчи! – закричал Филипп.

– Во-первых, из политических соображений: как ты убедишь греков, что нужно жить в мире между собой, в общем союзе, если не можешь сохранить мир в собственной семье?

– Молчи! – проревел царь, стукнув большим кулаком по столу.

Евмен почувствовал, как сердце в груди замерло, и понял, что его смертный час уже пришел. Однако ситуация сложилась отчаянная, так что стоит умереть мужчиной, решил Евмен и потому продолжил:

– Во-вторых, из личных соображений: все испытывают такую же страшную тоску по этому юноше, как и ты, государь.

– Еще одно слово, и я заточу тебя в тюрьму.

– И Александр тоже страшно страдает от всего этого.

– Стража! – взревел Филипп. – Стража!

– Уверяю тебя. И царевна Клеопатра только и делает, что плачет.

Лязгая оружием, вошла стража.

– У меня есть письмо от Александра, который сообщает…

Стражники схватили его сзади за руки.

Александр – Евмену

Здравствуй!

Филипп сделал им знак подождать.

Я рад тому, что ты рассказываешь о моем отце: что он бодр, пребывает в добром здравии и готовит великий поход на варваров в Азию.

Царь сделал стражникам знак, чтобы ушли.

Но в то же время известие, полученное от тебя, глубоко меня печалит.

Евмен остановился и внимательно посмотрел на своего собеседника. Царь пребывал в смятении, его охватило волнение, а его единственный глаз усталого циклопа мерцал под наморщенным лбом, как уголек.

– Дальше, – сказал он.

Я всегда мечтал принять участие в этом грандиозном деле и сражаться рядом с ним, чтобы он увидел, как я всю мою жизнь старался сравняться с ним в доблести и величии.

К сожалению, обстоятельства вынудили меня совершить непоправимый поступок, и ярость вывела меня за границы, которые сын не должен переходить в отношениях к отцу никогда.

Но определенно в этом была воля какого-то бога, ибо, когда мужчина теряет контроль над собой, исполняется предначертанное.

Друзья мои пребывают в здравии, но, как и я, очень грустят от разлуки с родиной и любимыми людьми. К их числу, мой добрый Евмен, относишься и ты. Помогай царю, как только можешь, в чем мне, к несчастью, отказано. Оставайся в добром духе.

Евмен положил письмо и взглянул на Филиппа – тот закрыл лицо руками.

– Я позволил себе… – чуть погодя проговорил секретарь.

Царь вскинул голову:

– Что еще ты себе позволил?

– Подготовить письмо…

– Великий Зевс, я убью этого грека, задушу собственными руками!

В это время Евмен чувствовал себя как капитан корабля, который долго боролся с волнами посреди бушующего моря и уже с порванным парусом и пробоиной в борту оказался вблизи порта – и вот просит измученный экипаж сделать последнее усилие. Он глубоко вздохнул и, вытащив из сумки другой лист, начал читать под недоуменным взглядом царя:

Филипп, царь македонян – Александру

Здравствуй!

То, что произошло в день моей свадьбы, стало для меня причиной безграничной горести, и я решил, несмотря на мою привязанность к тебе, что ты навеки удалишься с моих глаз. Но время – хороший врач и умеет успокаивать самую тяжелую боль.

Я долго думал о случившемся и, полагая, что умудренные годами и имеющие больший жизненный опыт должны подавать пример молодым, часто подверженным страстям, решил положить конец изгнанию, на которое осудил тебя.

Это прощение касается и твоих друзей, которые нанесли мне тяжкое оскорбление, решив последовать за тобой.

В данном случае отцовская милость возобладала над суровой справедливостью монарха. Взамен прошу от тебя всего лишь объявить о своем сожалении за то оскорбление, которое мне пришлось перенести, и заверить меня в том, что твоя сыновняя любовь не позволит тебе снова создать подобную ситуацию.

Береги себя.

Евмен с открытым ртом неподвижно застыл посреди комнаты, не зная, чего ожидать в следующий момент. Филипп молчал, но было ясно: он пытается скрыть охватившие его чувства. Царь повернулся к секретарю слепым, неспособным плакать глазом.

– Что-то тебе не нравится, государь? – наконец набрался мужества спросить Евмен.

– Я не сумел бы написать лучше.

– В таком случае, если ты соблаговолишь подписать…

Филипп протянул руку, взял тростинку и обмакнул ее в чернильницу, но потом задержал руку под тревожным взглядом грека.

– Что-то не так, государь?

– Нет-нет, – проговорил царь, ставя свою подпись.

Однако после этого он подвинул лист и проскрипел пером в нижнем углу. Евмен взял послание, посыпал золой, сдул ее и, поклонившись, быстро и легко, пока царь не передумал, направился к двери.

– Минутку, – окликнул его Филипп.

Передумал.

Евмен остановился:

– Что угодно, государь?

– Куда ты отправишь это письмо?

– Ну, я позволил себе поддерживать кое-какие контакты, чтобы получать некоторые сведения…

Филипп покачал головой:

– Шпион. Вот кому я плачу за работу в моей администрации. Рано или поздно я задушу этого грека. Клянусь Зевсом, вот этими самыми руками!

Евмен снова поклонился и покинул комнату. Пока он спешил в свой кабинет, его взгляд упал на несколько слов, которые царь приписал ниже подписи:

Если откажешься, я тебя убью.

Но мне не хватает тебя.

Отец

Аттал и Парменион высадились в Азии, не встретив сопротивления, и греческие города на восточном побережье приняли их как освободителей, воздвигнув статуи македонского царя и устроив пышные пиршества.

На этот раз Филипп с энтузиазмом встретил известия от своих гонцов: момент для его похода в Азию не мог быть благоприятнее. Персидская держава все еще испытывала трудности из-за недавнего династического кризиса, в то время как македонянин имел мощное войско, не знающее себе равных в мире по доблести, верности, сплоченности и решительности; Филипп располагал стратегами высочайшего уровня, искусными в военном искусстве; у него был наследник трона, воспитанный на идеалах гомеровских героев и философской рассудительности, царевич гордый и неукротимый.

Пришла пора отправиться в последний поход, самый дерзкий во всей его жизни. Решение принято, и все подготовлено: Александр будет возвращен, узы с царством Эпир укрепятся незабываемой свадьбой Клеопатры, после чего Филипп со своими воинскими частями присоединится к тем, что уже стоят у Проливов, – для решительного броска.

И все-таки, когда все уже было подготовлено и как будто складывалось наилучшим образом, когда Александр сообщил, что приедет в Пеллу и с большой помпой прибудет на свадьбу своей сестры, царя не покидало странное беспокойство, не дававшее ему заснуть по ночам.