— Но предаст ли он свою страну, лишь бы не видеть, как она скатывается к гибели?

Хоскинс удивился.

— Хейтер в роли шпиона? Чертовски интересный сценарий. Что-нибудь в его поведении наводит на подобную мысль?

— Не кажется ли вам, что в его стремлении спасти страну любой ценой есть что-то от Герострата?

Хоскинс смотрел на громыхающие печатные машины и рабочих, сновавших взад и вперед с краской и шрифтами. Стрейнджу пришло в голову, что святая святых независимой газеты — самое подходящее место для подобных бесед.

— Понимаете, у нас возникло много сложностей, связанных с Листером, — сказал Стрейндж. — Хейтер и Прис пытаются сделать вид, что его вовсе не существовало. Иначе почему за мной следят каждую минуту? Хейтер внушил себе, что в управление проникли подрывные элементы, но не осмеливался из-за Дейнджерфилда затевать скандал.

— Не понимаю.

— Дейнджерфилд годами ищет предлог, чтобы взять на себя единоличное руководство управлением. Откровенно говоря, именно для этого он и сунул меня туда. Но Хейтер его обошел. К тому же, я думаю, — продолжал Стрейндж, — что Хейтера самого туда внедрили. Как и вы, я не верю в самоутверждение. Слишком очевидная подтасовка фактов, словно для убеждения посторонних. Теперь я склонен думать, что причина его выдвижения связана с наиболее секретными направлениями политики управления. Настолько секретными, что даже я не знаю о них, хоть мне и стыдно признаться в этом. Характерная черта могущества управления в том, что механизм его работы никому не доступен. Каждый считает, что оно работает в полной тайне. И в этом его политика. Немногие задают неуместные вопросы. А Хейтер этим пользуется.

Хоскинс печально качал головой.

— Хейтер не таков, поверьте: когда меня просили способствовать низвержению известного вам деятеля, я возражал. Я знаю, политика становится порочнее, но мы не на войне. Я не могу согласиться с поведением такого рода, а Хейтер может. У нас с ним была очень интересная встреча. Он считает, что мирное сосуществование идет на пользу странам вроде России, которые собираются вести борьбу против нас более изощренными средствами.

— В это верит почти каждый в министерстве. Иначе нельзя.

— К тому же Хейтер старомоден.

— Он участвовал в войне. Поэтому он живет старыми представлениями.

— Верно. Но послушайте, что он говорит: для пропаганды, которую он зовет словесной битвой, якобы нет никакой разницы между инструкциями для служебного пользования и инспирированием липовой информации. Вам, как и мне, известно, что служебные указания часто равносильны вероломному убийству по политическим мотивам, но Хейтер на этом не останавливается. Он утверждает, что смысл действий в обоих случаях один и тот же и, когда дело касается национальных интересов, всякие там демократические или либеральные штучки ни к чему. Возможно, вы правы, он — тайный сторонник тоталитаризма. Во всяком случае, я, как профессиональный журналист, отказался с ним сотрудничать.

— Спасибо и на этом.

— Хейтер был вне себя. Возможно, кто-то вместе с ним несет ответственность за то, что подставили Селзера. Хейтер и не пытался втравить меня. Но я знаю, что Селзер — дело рук управления. Поэтому я и контратаковал материалами Листера. Результат налицо. Меня выставили.

— Думаю, я знаю, кто подставил под удар Селзера, — с гордостью произнес Стрейндж. — Вы удивитесь, скажи я, что это сделал Мейер.

— Нисколько, — небрежно ответил Хоскинс. — От Мейера меня бросало в дрожь, если хотите знать. Стоило ему появиться, как мне хотелось сквозь землю провалиться. Интересно, где они его раскопали? Он не просто маг компьютеров, а нечто большее, хотя бог знает что в нем перевешивает.

— Насколько мне известно, — высказался Стрейндж, — он только весьма одаренный ученый, выписанный Хейтером из-за границы.

— Может, вы и правы, — с сомнением ответил Хоскинс, но Стрейндж не стал уточнять. Его не интересовал Мейер. Они медленно пошли по направлению к холлу. — Разумеется, в деле Листера, — продолжал Хоскинс, — замешана не только политика. Например, его отношения с Купером. Я говорил вам про них, не так ли?

— Да, я выяснял.

— Он растяпа? — пошутил Хоскинс.

— Нет. Но между ним и Эллисоном что-то произошло.

— Старина, много политики произрастает на почве душевных переживаний. Я женатый человек. Когда-то Сара Листер была прелестной девушкой. Она многое может рассказать. Вам следовало бы поговорить с ней, прежде чем шарахаться в разные стороны, сообщая каждому встречному, что Листер раскрыл заговор в управлении. Вы утверждаете, что в конце концов выяснилась невиновность Листера. Пари держу, она заявит, что главный зачинщик — Прис, а ее муж тут ни при чем. Листер только заботился о своем добром имени. Когда Листер просил меня опубликовать свой материал, единственное, чего он хотел, — была месть. Но ни слова о Мейере.

С отчаянием Стрейндж осознал, что так и не добился понимания. Неважно, все, что ему было нужно, он выяснил, поэтому он со всем соглашался и был доволен.

— Здесь больше чем стереотип поведения.

— Мне так казалось. Но я не разглядел всей картины. Управление не жалует стереотипов. Дейнджерфилд слишком хитер, чтобы позволить кому-либо лепить деятельность управления по одному образцу. Вот почему необходима секретность. И вы никогда не увидите всех кусочков сложной мозаики.

Стрейнджа не убедили слова Хоскинса.

— Обещаю вам — я до всего докопаюсь.

Хоскинс покачал головой.

— Вряд ли. Посмотрите, что произошло с Листером. Организация всегда побеждает. Обязана побеждать — ради национальных интересов.

Оба рассмеялись при этих словах.

Они достигли мраморного выхода и пожали друг другу руки.

— Счастливо, — пожелал Хоскинс. — Если в самом деле добудете материал, поможете нам сделать сенсацию!

— Разумеется! — пообещал Стрейндж.

Полицейский открыл дверь и выпустил Стрейнджа наружу. Когда он вышел на пустынную, огороженную территорию возле здания, ледяной ветер распахнул его пальто, и он инстинктивно отступил назад, чтобы застегнуть пуговицы. Поэтому он не обратил внимания на троих, набежавших на него под прикрытием двери. Первое, что он почувствовал, был удар, безболезненный в первый миг, но заставивший его растянуться на пороге. На секунду в мозгу промелькнуло ощущение взрыва шрапнели в тот далекий день в пустыне. В следующий момент ему с силой заломили руки за спину и попытались вырвать портфель. Но Стрейндж крепко в него вцепился. Он крикнул, но портфеля не отпускал. На улицу выбежал Хоскинс, и бандиты смылись. В тревоге Хоскинс склонился над Стрейнджем.

— Негодяи! Вы не ранены? Такое тут не редкость. С портфелем вам повезло. Месяц назад мне пригрози-, ли ножом, и я отдал бумажник.

— Видели их? — прежде всего спросил Стрейндж.

— Трое, — отозвался Хоскинс. — Ловить их безнадежно.

— Кто такие?

— О, — Хоскинс помог Стрейнджу встать на ноги. — Обычные головорезы. — Он запнулся. — Уж не думаете ли вы…

Стрейндж посмотрел на него:

— Но вам-то это ведь пришло в голову! — проговорил он со злорадством.

22

Дети Листера еще не оправились после смерти отца. Они безмолвно следили за Стрейнджем, расположившимся в плетеном кресле. Миссис Листер готовила чай на кухне. Стрейндж пожалел, что не может найти с детьми общий язык. Сколько им лет, он уже спросил. Пять, сказала Кларисса, семь, ответил Джо.

— В какую школу ты ходишь, Джо?

— В Сент-Джонз.

— Нравится?

— Нормально.

Девочка, казалось, целиком ушла в себя. Стрейндж не представлял, о чем с ней можно поговорить. Всякий раз, когда она ловила на себе его взгляд, она прыскала и старалась спрятаться за спиной Джо.

— Сходи погуляй, Клис, — сказал ей брат.

— Не-ет!

Во время этих пререканий появилась миссис Листер с чаем. Она побледнела после тяжелой утраты, но Стрейндж понял, что имел в виду Хоскинс, говоря о ее внешности. У нее появился тик, и при каждом вопросе, как у ребенка, кривились губы. От печали и забот ее заплаканные покрасневшие глаза ввалились. Временами, чтобы уловить ее слова, Стрейнджу приходилось напрягать слух.