Я подавляю раздражение, и рвущийся посыл на хрен, и не оборачиваюсь, замираю у дверей.

Жанна из кухни не выходит. И на том спасибо.

Кир быстро одевается, подходит слегка отстраняет меня в сторону, и открывает замок, и толкает дверь, пропуская меня вперёд.

Я иду спокойно к лифту, хотя хочется сорваться и бежать сломя голову, чтобы больше никогда не видеть его, не слышать, не вдыхать этот горький аромат. Такой же горький как моё очередное разочарование в нём. Но мне никто не виноват. Я сама, сама во всём виновата. Опять усилием воли, подавляю все эти размышления, не анализирую, иначе случится истерика, а такой возможности унизит себя я ему не дам. Поэтому я просто игнорирую его, пока мы едем в лифте, спокойно выхожу следом за ним, и спокойно сажусь в машину.

Хочет везти, пусть везёт. Устраивать ему вынос мозга не моя прерогатива, у него для этого, как оказалось, есть жена.

Едем. Кир раздражённо сопит, и материт других участников движения. Я же и вовсе отвернулась, думая о своём. Он вдруг резко тормозит, и я еле успеваю зацепиться за ручку, бросаю на него обиженный взгляд.

— Не смотри на меня так, — тут же цепляется он, словно ждал моей реакции, — я тебе ничего не обещал!

И эти слова повергают меня в шок. Я даже слепну на мгновение, настолько у меня перехватывает дыхание от боли. На ответ нет сил. Я просто отворачиваюсь, слепо таращусь в окно.

Действительно не обещал. Никогда.

Только вчера признался, что запах мой его с ума сводит. Что голову ему ведёт, ещё с первого раза. Что не сможет меня сам оставить, если я его не прирежу. Шептал в безумном экстазе, что я его кайф. Что я его сладкая Юля.

Нет, не обещал. Ничего.

Мы останавливаемся на светофоре, у поворота к моему дому, и я, не сдержавшись, отстёгиваю ремень, и, невзирая на опасность быть сбитой, вылетаю из машины.

— Куда? — ревёт Кир, и газует, нарушая все правила.

А я несусь, минуя дорогу, и забегаю в арку, бегу к дому. Из-за поворота показывается его машина.

Я, конечно, понимаю, что его не остановят не двери, ни даже стены. И не понимаю, зачем он вообще меня преследует, если ничего не обещал.

Я бегу по лестнице, он с рыком за мной. Еле успеваю открыть дверь и вбежать в коридор.

Отступаю.

Кир наступает.

Тяжело, свирепо смотрит, словно это у меня незапланировано жена объявилась. Ноздри трепещут, по скулам желваки ходят.

Да какого хрена!

Я останавливаюсь, и когда он нависает надо мной, влепляю ему пощечину. Потом вторую, третью.

— Не обещал, значит! Ну и вали! Мне ни хрена не нужно от тебя! — верещу я.

А потом в одно мгновение сама бросаюсь к нему, и в губы твердые, тёплые впечатываюсь гася гнев, горящий в его глазах. И сама не понимаю своего порыва, только и думать об этом уже некогда. Кир жадно впивается в мои губы, сжимает до хруста, вырывая протяжный стон.

— Ненавижу тебя! — шепчу в исступлении, когда он прижимает меня к стене, и срывает одежду.

— Ненавижу! — а сама подставляюсь под руки горячие. На поцелуи грубые отвечаю, и выгибаюсь навстречу, и пропускаю момент, когда он начинает оседать. Смотрю на его большое тело, которое валиться к моим ногам, и гаснущие серые глаза, и с ужасом понимаю, что он умирает.

— Кир? — хриплю я, не в состоянии справиться от волнения с голосом.

— Ну, привет жена, — ухмыляется Юрик, держа в руке трехкилограммовую гантель сына.

Я с ужасом смотрю на мужа.

— Что ты наделал? — взвываю я и присаживаюсь рядом с Киром.

— Кир, — тормошу того. Потом ощупываю голову, на затылке, прямо под моими пальцами, растет шишка.

— Да не убивайся так, жив этот медведь, — усмехается Юра, и достаёт из шлеек джинсов Кира ремень, заводит назад его руки и туго стягивает, крепко фиксирует.

— А я смотрю, ты неплохо устроилась, — зло поглядывает на меня муж.

Я так и сижу на полу, в полураздетом виде, и затравленно смотрю на него. Видимо небеса решили обрушить на меня все кары сегодня, за моё распутство. Неуклюже поправляю одежду.

— Где ты был? — голос не слушается, хрипит.

— Где был, где был? — насмехается Юра, и достаёт огромный нож. — Рядом почти под носом. Видел, как ты тут развлекаешься! Потаскушка ты Юлька!

— Что? Что ты задумал, Юра? — мои газа округляются, и я снова чувствую тошноту.

— А ты как думаешь? — муж меняется в лице.

Не усмехается, и не шутит, он совершено серьёзен.

— Мой долг покрыть нечем, а так я его порешу, ментам скажу, что его на тебе застал. Отсижу, выйду по амнистии, и всё чики-пуки!

Я прикрываю глаза.

Он что серьёзно?

Мне совсем плохо. Одно радует, что сын у родителей и не увидит всего этого.

— Охуеть ты сказочник! — приходит в себя Кир, и неуклюже садиться, опираясь на стенку.

— О привет, бандюга! — Юра снова улыбается, да так, что мороз по коже. — Ну, скажи мне браток, это по каким же законам, можно чужую жену-то трахать?

Я при этих словах заливаюсь краской стыда. Да сегодня точно день расплаты за грехи.

— Если ты её женой считаешь, то, какого хуя на растерзание зверью бросил? — скалиться Кир, и руками дергает, пытаясь порвать путы, совершенно не обращая внимание на нож. — Сам бы жопу свою подставлял.

— Тебя не спросил, — заворчал Юра, и перевёл на меня взгляд.

— Так может, договоримся, — кивает он на меня, — коль Юлька моя тебе хорошо даёт, может, и заберёшь её в счет долга?

— Заберу, — кивает Ямал, и по стеночке, медленно поднимется, так и не справившись с ремнём на руках. — Я всё у тебя сука заберу! Потому что ты говно, а не мужик!

— А ну угомонись! — Юра взмахивает ножом, и я вскрикиваю, мне кажется, что он задевает Кира, но нож скользит по куртке. — Чё думаешь, она тебе такая верная?

Я в изумление округляю глаза.

Что он несёт?

— Наверняка должна была доложить, если я объявлюсь, а я уже неделю здесь…

— Что ты несёшь? — подскакиваю я. — Кир, это не правда!

Ямал только тяжело смотрит на меня, и не понятно верит, или не верит. А Юра, поняв, что избрал правильную тактику, продолжает:

— И сюда тебя ловко заманила, отвлекла, пока я подкрадывался!

— Нет, Кир это неправда! — воскликнула я, и кинулась на Юру.

— Стоять! — взревел Ямал.

Я замерла. Даже Юра заткнулся.

— Мне по хуй! — продолжил спокойно. — Это твоя жена тебе изменяла, а не наоборот, так что утрись!

— Кир, но это не правда! — заламывала я руки.

— Сказал же, мне срать! — припечатал хмурым, холодным взглядом.

И тут я не выдержала и расплакалась. Закрыла рот, чтобы не всхлипывать громко и разревелась. Стало так жутко, словно в пропасть шагнула.

— Блядь, убери её! — скривился Ямал. — Сука, терпеть не могу этой хуйни!

Да только я сама убиралась, отступала от них вглубь коридора, потом в ванную. Даже свет не включила, только воду холодную отрезвляющую.

Меня снова вывернуло. Накрыло такой злой обидой на них обоих, что разыграли меня в своих интересах, что просто перед глазами черно стало. Я самозабвенно ревела над раковиной, даже ледяная вода не давала успокоения. И пропустила момент, когда свет загорелся, и на плечи легли тяжёлые, горячие ладони.

Я испуганно вскинулась. Передо мной стоял Ямал. По правой щеке кровавая линия. В остальном в порядке.

Я замерла, разглядывая его, шмыгая носом, а потом прижалась лицом к широкой груди, втягивая родной запах, и продолжила реветь. Пусть если хочет, отталкивает, мне всё равно уже. Но он обнял и молча, гладил по голове.

— Ну, чё разошлась, красивая? — заворчал он.

— Ты… ты… сволочь, — запинаясь и давясь рыданиями, выдавила я, — как же я тебя… ненавижу!

— Иди сюда! — вздыхает он, и садиться на край ванны, а меня на колени усаживает. — Успокаивайся!

— Что ты с ним сделал? — вцепилась я в его куртку.

— Не убил, не переживай! — отозвался он, высвобождая ткань из моих рук, и я легко прочитала в его глазах раздражение. — Но можешь считать, что ты в разводе!