Миновав стальные павильоны Сенного рынка и перейдя Екатерининский канал по Демидову мосту, Николай Петрович оказался у гостиницы «Виктория». Его одолел новый соблазн: отужинать в ресторане гостиницы. Он не помнил, когда последний раз бывал в настоящем заведении. Николай Петрович почти поддался искушению. Но сила воли победила: нельзя швыряться деньгами.

Он заставил себя пройти мимо. И тут его окликнули по имени-отчеству. Николай Петрович оглянулся. К нему спешил невысокий господин в добротном пальто, который на ходу приветственно махал кепи. Несмотря на морозный сумрак и тусклый свет фонаря, Николай Петрович был уверен: господин совершенно незнаком. А останавливать на улице незнакомого считалось верхом неприличия.

Подбежав, господин поклонился, как цирковой мишка.

Николай Петрович приподнял котелок.

– Что вам угодно?

– Какое счастье, что вот так случайно на улице встретил вас, – бодро ответил господин, заломив кепи на затылке. – Столько дней вас ищу повсюду, и вот удача!

Незнакомец излучал искреннюю радость. Николай Петрович невольно улыбнулся.

– Прошу простить, с кем имею честь?

– Филипп Филиппыч, – резво ответил господин.

– В чем, собственно, состоит ваше дело? – спросил Николай Петрович, ожидая узнать, кто же его рекомендовал.

– О, это долгий разговор! Да что же мы на морозе стоим, – Филипп Филиппыч обернулся. – Окажите удовольствие, позвольте пригласить в «Викторию». У них кухня приличная. Для меня высочайшая честь и удовольствие разделить с вами трапезу. Не откажите, уважаемый доктор! Снизойдите до моей просьбы! Осчастливьте! Молю вас!

Бурными жестами господин приглашал следовать за ним. Николай Петрович невольно проглотил слюну. Что плохого поужинать? Желания соблазняли. Но что-то казалось неправильным. Быть может, Филипп Филиппыч излишне выражал восторги. Слишком наигранно. Слишком напористо. Николай Петрович умел отличать ложь. Пришла странная мысль: нельзя садиться за стол с этим господином. Без всяких разумных причин: просто нельзя. А еще он вспомнил: мельком заметил этого человека в казенном заведении, где получил нынче аванс. Тот отирался вдалеке коридора, будто филер.

– Сожалею, совершенно не имею свободного времени. Чрезвычайно спешу. Вынужден вам отказать, – ответил Николай Петрович, приподняв край шляпы. – Всего доброго.

Филипп Филиппыч загородил путь. При этом радушно улыбался.

– Ну как же так, дорогой доктор! Обидели до глубины души.

– Возможно, как-нибудь в другой раз, – Николай Петрович попытался обойти, но ему не дали. – В чем дело? Позвольте пройти.

– Дело наиважнейшее. Для вас, уважаемый доктор… Не хотите в ресторане, я не гордый, давайте здесь обсудим.

– Не желаю ничего обсуждать, – Николай Петрович начинал злиться: какой-то тип смеет задерживать посреди улицы. Правильно, что не поддался на сладкие речи. – Прошу не мешать пройти. Или крикну городового.

Филипп Филиппыч вздохом выразил сожаление.

– Ну зачем вы так, уважаемый доктор, я ведь с самыми чистыми намерениями… Хочу предложить вам дело, которое сулит чрезвычайную выгоду. Если не сказать, богатство… Получите целое состояние. Разве не любопытно?

Николай Петрович поколебался. И проявил невольный интерес. Филипп Филиппыч пояснил, что желает заполучить, включая проведение наглядной демонстрации. После чего назвал сумму, которую готов заплатить. Невероятную. Оглушительную. Голова закружится.

– Будет выплачено вам сразу, как только проверим действие аппарата, – закончил он, подмигнув. – Ну как? Может, теперь найдется время обсудить детали в тепле и уюте под хорошую закуску?

Николай Петрович молчал. Молчание было истолковано как борьба разума с жадностью. Филипп Филиппыч предъявил пачку сторублевых ассигнаций.

– Здесь две тысячи. Извольте получить сразу, авансом. Вот вам мое слово купеческое: если аппарат не оправдает ожиданий, деньги останутся у вас. Ну как? Продолжим в «Виктории»?

Деньги были близко: взять и положить в карман. Николай Петрович не думал о деньгах. Мысли его были о другом: откуда просочились сведения? Что теперь делать?

– Ну, доктор, согласны?

– Вы ошиблись. Ничего подобного у меня нет и никогда не было. Прошу больше не беспокоить… Пошел вон! – крикнул Николай Петрович, толкнул Филиппа Филиппыча локтем и двинулся мимо.

До дома он дошел торопливым шагом, часто оглядываясь. В темноте разобрать трудно, но фигуры с кепи не заметил. Николай Петрович решил, что не должен отвлекаться от самого главного. Для этого нужны все силы. Остальное пустяки. Он крутанул рычажок дверного звонка. За дверью послышалось треньканье колокольчика.

Ожидание становилось слишком долгим.

Николай Петрович позвонил снова.

Что такое? Может, Вера Сергеевна заснула? После третьего звонка Николай Петрович ощутил, как недоброе заползает в сердце. Нельзя волноваться, надо сохранять спокойствие.

Он отпер ключом дверь и вошел. В доме было темно и тихо.

– Вера Сергеевна? – позвал и услышал эхо с отдаленным тиканьем часов.

В прихожей нет ни женских ботинок, ни полушубка, ни платка. Неужели пошла искать? Николай Петрович знал, что Вера Сергеевна боялась выходить из дома в темноте. Должна быть дома, обязана. Но ее нет. Что теперь делать?

Забыв снять пальто, Николай Петрович вошел в гостиную. На столе лежал сверток в бумажной обертке. Любопытство заставило дернуть веревочный узелок. Показался роскошный том «О началах» Оригена Александрийского. Книга, которую мечтал получить. Чудесный подарок. Рядом лежала шелковая сумочка-мешочек. Вера Сергеевна ушла с пустыми руками. Убежала… Плохо, плохо… Совсем плохо…

Потянуло сквозняком. Николай Петрович выложил коробочку на стол и зашел на кухню. Дуло от двери, ведущей на черную лестницу. Створка приоткрыта, щеколда, запиравшая дверь, отведена в сторону. Получается, Вера Сергеевна ушла по черной лестнице? Николай Петрович терялся в мыслях: как поступить?

Что делать? Ждать? Или искать по ближайшим лавкам? Или опоздал…

Сомнения прервал дверной колокольчик. Наверное, она вернулась. Николай Петрович сдавил подступавшую злость и пошел открывать.

– Это сюрприз! – сказал он, что пришло на ум, распахнув дверь.

На лестничной площадке клубился сумрак, а в нем виднелась женская фигурка. В первую секунду Николай Петрович подумал, что Вера Сергеевна купила зимнюю жакетку и беличью шапочку с перышком.

– Что вам угодно? – спросил он, не зная, как вести себя.

Пальчики, затянутые в лайковую перчатку, протянули сложенный листок.

– Вам просили передать, – сказал приятный молодой голос, похожий на шепот.

Николай Петрович машинально принял.

– Что это? От кого? – растерянно спросил он.

– Вера Сергеевна просила передать вам, – дама присела, изобразив книксен, и быстро спустилась по лестнице. Так быстро, что Николай Петрович, окончательно сбитый с толку, остался в дверях с листком. Наконец он мотнул головой, будто смахивая наваждение, развернул письмо. В неровном свете прихожей прочел:

«Ваша жена находится у нас. Если не хотите получить ее отрезанную голову, отдадите ваш аппарат. На раздумья сутки. Аппарат принести утром в Никольский рынок, оставить старьевщику Семину. Тогда вашу жену отпустим. Если обратитесь в полицию, ваша жена умрет». Подписи не имелось. Почерк был специально корявым.

…Спустившись до начала лестницы, дама остановилась и прислушалась. Было тихо, только шорохи дома да свист ветра. Как вдруг сверху долетел вой, будто кричал раненый зверь. Она улыбнулась, поправила вуалетку, сбившуюся от бега, и проскользнула в дверной проем. Во дворе было пусто. Метель наметала сугробы. Она ступила ботиночками в снег и провалилась по щиколотку. Не смущаясь, высоко задрала юбку и размашистыми прыжками пробралась до ворот. И скрылась стремительной ночной тенью.

Лошаденка тащилась еле-еле. Пяткин честно не спешил. До Обводного доплелся, насколько хватило терпения. Выехав на угол Лиговской улицы и набережной канала, которая представляла собой земляной откос, укрытый снежным покровом, он натянул поводья. Пролетка встала. Место глухое: справа пути Николаевской железной дороги и заснеженные сады, слева ободранные домишки. Тьма и тьма кругом.