Сиратамой ее назвали не просто так.

Говорили, что она блистающая своей красотой благородная барышня, которая выросла, окруженная прочной раковиной, словно жемчужина.

В северных землях нет никаких сельскохозяйственных или других продуктов, которыми они могли быть знамениты. По сравнению с другими территориями здесь земли мало, да и на той сложно прокормиться пахотой. Из-за этого и воинов много. Среди всех четырех домов они выделялись большим количеством прислуживавших Тюо воинов, а также были известны среди благородных воронов тем, что, ставя во главу угла воинское дело, воспитывали грубых вояк, неспособных понять изящное.

Если благородные вороны в западных и восточных землях, кроме официальной супруги, окружали себя и другими женщинами – по три, по четыре, – то на севере, наоборот, было сложно найти того, кто имел бы наложницу.

Вот поэтому говорили, что на севере красавицы не рождаются. Это было верно и для Северного дома – хозяина северных земель. Находились и такие вороны среди благородных, которые настойчиво твердили, что именно поэтому вот уже несколько поколений из этого дома не выходили супруги Его Величества. Благородные вороны северных земель, конечно, не могли этого вынести и перешли к принудительным мерам. Только подумать, они выкупили славившуюся своей красотой женщину из квартала развлечений города Тюо, чтобы сделать ее супругой главы Северного дома. От нее родилась мать Сиратамы, Муцу-но-хана. К сожалению, она оказалась похожа на отца и, хоть Муцу-но-хана и была представлена ко двору, до замужества с наследником дело не дошло.

Насколько великие питались надежды, настолько сильным оказалось и отчаяние. Как раз тогда, когда хозяин готов был обрушить свой гнев на любого, кто попадется под руку, – мол, даже женщину из квартала развлечений в дом привели, а тут… – родилась Сиратама.

Говорят, с самого рождения у Сиратамы были красивые черные глаза, словно бусины. Все были согласны, что красотой она пошла в бабку: они были похожи как две капли воды. Муцу-но-хану к тому времени выдали за одного из аристократов боковой ветви рода, но тут вернули в дом Сокэ, а Сиратаму удочерил сам глава дома.

Сиратама – «Белая драгоценность», «Жемчужина» – получила имя за свою красоту, непривычную для дома воинов, а также за то, что растили ее бережно, как драгоценную жемчужину. И весной того года, когда ей исполнилось тринадцать, было принято решение представить третью дочь Северного дома ко двору.

Когда отец сообщил ей об этом, Сиратама не удивилась. «Вот, наконец, и оно», – торжественно и серьезно потупила она голову. Да и то сказать: еще когда она была невинным дитятей, с самого рождения ей говорили об этом – вот и пришло это время. Она и не думала, что тринадцать – это слишком рано, наоборот, чувствовала, что уже заждалась.

Готовясь к представлению ко двору через год, окружение Сиратамы суетилось. Конечно, придворные дамы и раньше не сказать что сидели без дела, но теперь они с побледневшими от волнения лицами занимались подготовкой девушки.

– Ну хватит! Я устала. – Ускользнув от дам, Сиратама оперлась на перила ограды и вздохнула.

– Хорошо потрудилась?

Это произнес юноша из простолюдинов, сидевший под перилами на голой земле двора. Его звали Кадзуми, он был сыном садовника, который служил в усадьбе Северного дома. Они, конечно, совсем не ровня друг другу, но она общалась с Кадзуми еще до того, как они осознали эту разницу. Укрывшись от занудной Тя-но-ханы, они уже привыкли за долгие годы так встречаться вдвоем.

– Прости, забыл поздравить с представлением ко двору.

Но Сиратама закрыла уши: мол, не хочу ничего знать.

– Не смей! Зачем мне такое неискреннее поздравление? Я уже устала от этого, а от тебя и вовсе слышать не хочу.

Она, сделав вид, что надулась, отвернулась – обычно Кадзуми начинал ее ласково утешать. Она ждала, что он, как обычно, ласково похлопает ее по голове через перила, но мягкого касания так и не почувствовала – это показалось ей странным.

– Госпожа… – Голос Кадзуми звучал печально, и Сиратама удивленно посмотрела на него. Он очень серьезно смотрел на нее – серьезнее не бывает.

– Кадзуми? – Сиратаму вдруг обеспокоило выражение его лица: раньше она такого не видела. Она испугалась: вдруг сказала что-то не то?

Кадзуми отошел от перил. И все с тем же суровым выражением лица спокойно прошептал:

– Пусть это будет наша последняя встреча.

Сиратама выпучила глаза и сглотнула так, что это было слышно.

– Почему?! – Когда она снова обрела голос, он жалко дрожал. – Почему? Ведь для этого нет никаких причин.

Она облизала губы и вдохнула, поэтому во второй раз голос уже ее послушался.

– Ты ведь до сих пор верно служил Северному дому: сажал деревья, полол траву. Наверное, и еще всякую работу делал там, где я не видела, – ты и ее бросишь?

Она повысила голос, но Кадзуми покачал головой:

– Нет, я намереваюсь и дальше прислуживать вашему дому.

– Значит, все в порядке, – сказала Сиратама. – И ты ведь мой друг! Мой единственный союзник. Я готовлюсь к представлению ко двору, меня ждет много тяжелых моментов. Ты что, хочешь меня бросить?

Сиратама словно обвиняла его, и Кадзуми сильно свел брови.

– Именно поэтому, госпожа, – выдавил он, но Сиратама не поняла. – Раз принято официальное решение о представлении вас ко двору, будет проведена грандиозная церемония надевания шлейфа-мо – моги, вы станете взрослой женщиной.

Это задело Сиратаму. Она на мгновение замолкла.

– А если и так? Но ведь для тебя ничего не изменится, – горячо возразила она. – Нам и сейчас, вообще-то, нельзя встречаться. Мне ни за что не разрешили бы быть наедине с мужчиной, уже прошедшим обряд гэмпуку. Так почему же ты вдруг сейчас…

Сиратама попыталась улыбнуться, но ей это не удалось. Кадзуми все так же неотрывно, внимательно смотрел на нее.

– До сих пор я встречался с тобой только потому, что ты еще не была взрослой.

Его слова не соответствовали пронзительному взгляду и звучали спокойно, как обычно. Он сухо отвечал Сиратаме, потерявшей дар речи:

– Вы всегда говорили, что считаете меня равным себе. Вы помните? Помните, как говорили, что я не должен ни перед кем смущаться, должен держаться уверенно?

Сиратама смущенно отвела взгляд.

– Да, конечно. Я и сейчас так думаю.

– Но тогда почему же говорите, что и после церемонии совершеннолетия мы спокойно будем встречаться?

Его слова прозвучали неожиданно свирепо, и Сиратама повела плечами. Нельзя сказать, что Кадзуми этого не заметил, но и замолчать его это не заставило.

– Детям такое дозволяется. Если девочка встречается с совершеннолетним мужчиной, ее оправдания выслушают. Но если незамужняя совершеннолетняя барышня встретится с совершеннолетним мужчиной… Это совершенно недопустимо.

– Но ведь, – отчаянно возразила Сиратама, – Тя-но-хана и другие дамы-нёбо постоянно встречают тебя.

– Потому что они не считают меня мужчиной, не считают человеком. Возможно, просто принимают за метлу или другой инструмент.

Он говорил спокойно, но в то же время и как-то резко, и Сиратама ужасно занервничала.

– Да что с тобой такое, Кадзуми?

– Да ничего такого, – холодно ответил тот. – Мне просто жаль, что вы изволили думать обо мне так же, как думают госпожа Тя-но-хана и другие дамы-нёбо.

Сиратама, услышав эти слова, задохнулась. Она впервые поняла, к чему это привело.

– Что, я все-таки не смог стать для вас «таким же человеком»? Жаль.

От этих холодных слов ей захотелось плакать.

– Не надо так говорить. Я просто…

– «Просто» что? Что, даже попав во дворец и став супругой наследника, сможете везде взять меня с собой? Вы так думали? Как любимую куклу?

При этих словах Сиратама уже разозлилась. Она сжала губы и, ни слова не говоря, развернулась в другую сторону, чтобы уйти.

– Что ж. На этом мы расстанемся, – прозвучало ей в спину, и она остановилась. – Будьте счастливы.