Ева вздрогнула. Сердце бешено колотилось в груди, словно мучимый жестоким порывистым ветром колокольчик. Она лежала в постели, укрытая практически до носа толстым, ещё не убранным после зимы тяжёлым одеялом, и жёлтая лампа рисовала на серых со своеобразными обоями стенах чёрные, будто угольные тени. Было тихо: кто-то заботливо плотно закрыл шторы, чтобы ни один звук, ни один шорох не долетел до чуткого дремлющего уха, и ни один, даже самый маленький лучик света не коснулся подрагивающих во время беспокойного сна век. Ева медленно обвела взглядом сумрачную комнату и увидела на столе какой-то предмет, явно выбивающийся из общей атмосферы. Девушка быстро спустила ноги, коснувшись голыми ступнями похолодевшего за ночь пола, взяла книгу в руки и прочитала название: «Обезьяна, заключившая договор с Дьяволом».

— Он был здесь.

Ева вздрогнула и, резко обернувшись, встретилась глазами с высоким мужчиной, стоявшим в дверном проёме. Длинные русые волосы, завязанные в низкий хвост, крупными волнами спадали на плечи, покрытые плотной тёмно-зелёной тканью в тон глаз, казавшихся в ночном полумраке практически чёрными, и золотистыми длинными пружинками струились почти до середины спины; во всей его позе читалось какое-то особенное спокойствие, непостижимое для простой человеческой души, привыкшей к постоянным переменам, волнениям, неважно, душевным или физическим, бесконечному бегу куда-то и зачем-то, неустанному движению вперёд без права обернуться назад, и всё это годами, веками, тысячелетиями, до тех пор, пока скованная материальными измерениями душа не освободится, не вырвется в пространство без гравитации и времени и не попадёт в новые узы бесконечного существования.

— Гавриил?

— Добрый вечер, Ева. Он только что ушёл, — добавил мужчина, наблюдая смятение на лице девушки при виде книги. — Извините, что я к Вам вот так вот неожиданно: без звонка, без предупреждения, без каких-либо опознавательных знаков…

— Ничего, ничего. Всё равно Вы мне только снитесь.

— Вы всё ещё думаете, что это сон? — Гавриил удивлённо поднял брови, складывая руки на груди в позу Наполеона. — Однако. До этого момента меня ещё никто так не обижал, — он тихо хохотнул, задумчиво поправив густые волосы на затылке. — Что ж, в таком случае, сниться именно Вам — огромная для меня честь. Как, впрочем, и для Вас, — скромно добавил Гавриил, как вдруг за его спиной зашевелилось что-то огромное, настолько большое, что доставало своей верхушкой до потолка.

— Что это?.. — еле слышно прошептала Ева, инстинктивно отступая назад. Гавриил непонимающе обернулся, но словно никого не увидел, а затем, осознав, про что говорит девушка, искренне засмеялся.

— О, не стоит бояться. Это всего лишь мои крылья, — и Гавриил зашёл в комнату, так, чтобы рыжий огонёк осветил гигантских размеров в цвет волос крылья.

— И после этого Вы будете убеждать меня, что это не сон, — добродушно заметила Ева и невольно протянула руку к огромным перьям. Гавриил слегка вздрогнул от неожиданного прикосновения, но крыльев не отдёрнул, позволив девушке с немым восторгом погладить шёлковые перья длиной почти до локтя.

— Не думала, что крылья могут быть такими большими… Обычно, когда я представляла себе, ну, допустим, ангела, то крылья выглядели примерно как плащ, а у Вас прямо… маленький аэроплан.

И Ева звонко засмеялась, насмешённая собственным сравнением, на что Гавриил удивлённо на неё посмотрел и тоже улыбнулся.

— Нет, конечно, бывают и меньше — далеко не у всех крылья таких размеров, — но со временем они растут, становятся сильнее и поднимают своих носителей всё выше и выше, причём как в прямом, так и переносном смысле.

Гавриил осторожно расправил крылья, и те, вытянувшись на полную длину, коснулись кончиками перьев углов комнаты по диагонали. Ева восхищённо ахнула.

— Какой же у Вас размах? Получается… — Ева достала ручку, бумажку и быстро принялась что-то считать, иногда задумчиво щурясь. — Получается… Почти пять метров!

— Да, почти пять метров… — тихо повторил про себя Гавриил и самодовольно улыбнулся, с гордостью разглядывая, насколько это было возможно, свои крылья в узкое вертикальное зеркало. — У Вас тоже такие могут быть.

— У меня?

— Да, у Вас. Если, конечно, будете продолжать идти по тому же пути, что идёте сейчас.

Ева разочарованно вздохнула и прикрыла глаза.

— Почему все меня о чём-то предупреждают? Все наставляют… Я не собиралась и не собираюсь менять свой образ жизни в ближайшее время, если Вы к этому.

— А кто ещё Вас «нравоучал», позвольте поинтересоваться?

— Кристиан. Каждый раз при встрече напоминает мне, что любовь — это не грех.

На этих словах Гавриил вдруг ни с того ни с сего вспыхнул и зашипел на Еву, словно гусь:

— Кристиан ещё молод и до невозможного наивен! Он принёс себя в жертву и готов сделать это ещё сто раз, но он никак не может понять, что нельзя изменить человека, пока он сам того не захочет! — Гавриил принялся наворачивать по комнате круги, и его крылья аж задрожали от переполнявшего его возмущения. — Я Вас прошу, я Вас умоляю, не дайте ему повторить свой подвиг. Довольно мы разочаровывались в людях.

— Не знаю, кому верить… — прошептала про себя Ева, уронив голову на грудь и закрыв лицо руками. — Всё так запутано… Всё так неясно… А, в конце концов, — вдруг решительно сказала девушка, с некоторой, можно даже сказать, пренебрежительностью оглядев стоящего перед ней мужчину с ног до головы, — Вы всего лишь плод моего воображения, очередная иллюзия, подкинутая подсознанием. Мне ли до Ваших проблем?

Казалось, Гавриил готов был взвыть, но вовремя сдержал себя и лишь отчаянно выдохнул сквозь зубы.

— От Вас я такого не ожидал… Чтобы Вы понимали, это не мои проблемы, это, в первую очередь, Ваши проблемы, и Вам их решать в ближайшем будущем… Мы с Вами ровно до тех пор, пока Вы не протяните руку тьме: дальше мы будем бессильны.

Ева вдруг чему-то улыбнулась и тихонько засмеялась.

— Знаете, мне раньше, ещё в школе, довольно часто снилось, что я разговариваю с преподавателями, но никто не нравоучал меня так откровенно. В любом случае, — продолжила Ева, не дав сказать Гавриилу, — будем считать, что я поняла Вас. Больше всего на свете я не люблю быть кому-то что-то должной, поэтому ничего не могу обещать. Единственное, что я могу сказать точно — я буду сама собой. Не более и не менее.

Гавриил разочарованно застонал и схватился за голову руками.

— Как люди не понимают, что не будет Второго пришествия?.. Зачем нам это? Нам это не нужно. Зачем нам, скажите, прерывать человеческий род для Страшного суда, если он, то есть человеческий род, сам поставит точку в своём существовании? Сами, всё сами! А обвинят Небеса! «Так и так, Бог послал нам кару!» Да нет же, нет! Всё сами, сами, сами! Мы лишь учим, но никак не решаем, — Гавриил сложил за спиной свои огромные крылья и теперь напоминал орла, сидящего на высокой-высокой скале, чей строгий профиль говорит о невообразимой силе духа, заключённой в этой гордой птице. — Поймите же, что учитель не может выучить за ученика теорему, он лишь может дать ему её, объяснить, показать, применить на практике, но дальше — ученик сам… Небеса слишком гордые, чтобы вмешиваться в дела людей, когда те того не достойны. Мы с удовольствием протянем руку тем, кто этого заслуживает, но тем, кто наизусть знает Библию и при этом не сделал ни одного хорошего дела, закрыты врата Рая…

Гавриил растерянно замолк, потеряв нить своей мысли, и, когда спустя минут пять он так ничего и не сказал, Ева осторожно начала разговор:

— Давайте вернёмся к предмету нашего спора. Кристиан неоднократно говорил мне, что любовь — это не грех. Вы с этим не согласны.

— Отчего же? Он абсолютно прав, — уже более спокойно ответил Гавриил и устало присел на спинку кровати, положив одно крыло поверх скомканного одеяла, а второе безвольно опустив вниз. — Но хватит ли у Вас духу противостоять ей? Хватит ли Вам сил сочетать в себе любовь к злу и добро? Конечно, всё ещё зависит от того, как трактовать это самое зло…