Настроение у Кучерявого резко улучшилось. Однако он опасливо посмотрел по сторонам, понимая, что их стол делает нечто не совсем вписывающееся в правила пребывания в элитном санатории.
– Пожалуй, коньячку, – кивнул он Джонни. – И что ж, никто не замечает? Кажется, здесь очень следят за всеми этими делами.
– Следят, – Ханна Казимировна тоже пила коньяк. – Только желающих подзаработать хватает. Давайте, не чокаясь… до такой степени мы не наглеем, чтобы чокаться… так вот, не чокаясь, за здоровье. Здоровье, ребята, говорю вам, надо беречь. А как его беречь, если не пить, – завершила она свою тихую, но пламенную речь.
Кучерявый выпил немного за собственное здоровье и здоровье товарищей по столу, быстро доел неказистый салатик, решив, что для сохранения здоровья надо закусывать, чем бог послал. Тут принесли супчики.
– Тыквенный суп-пюре сегодня, – объявил официант, составляя на стол суповые тарелки.
– Ох, это мой любимый! – восхитилась Настенька, доселе молча попивавшая «газированный лимонадик». Выглядела молодая женщина вполне нормально. Ее длинные, вьющиеся, русые волосы лежали естественно, словно не знали ни укладки, ни покраски, ни каких других парикмахерских ухищрений; косметики на лице, в противовес Ханне Казимировне, вообще не было. Назвать ее состояние депрессией Кучерявый смог бы едва ли, хотя хохотушкой она тоже не являлась. Но ведь далеко не все, кто не смеется постоянно, впали в депрессию. Вот помнится, поэтесса Агата Агафонова реально большую часть времени депрессовала… Размышления Кучерявого прервали:
– А про что вы роман пишете, Арни? – проворковала Ханна Казимировна, наливая себе еще «чайку».
– Ханна Казимировна, не переусердствуйте, – предупредил Депп даму. – Помните, как позавчера чуть мы не спалились? Коньяк, знаете ли, – обратился он уже к Кучерявому, – имеет свойство сильно пахнуть изо рта. Опять же, Ханну Казимировну, при всем уважении, начинает от излишнего потребления спиртного пошатывать. Вот вечером, когда мы «спать, спать по палатам, приболевшим и врачатам», – пропел он на мотив старой пионерской песенки, – тогда можно и позволить себе.
Махнув в сторону Деппа шарфом, Ханна Казимировна игриво покачала головой, и повторила свой вопрос, явно пока не успев потерять нить беседы.
– Так о чем вы, Арни, пишите, голубчик?
– Странную тему мне заказали, – признался Кучерявый. – А главное, я же, понимаете, поэт! Я же не прозаик. Могу статеечки писать, но чтобы роман!..
– Почему же вам его заказали? – встряла Настенька.
Кучерявый вздохнул: он и сам по сей момент не совсем понимал, почему.
– Сказали, я талантлив, – скромно пробурчал невольник чести, – а талантливый человек талантлив во всем. Как-то так.
– Правы ваши заказчики! – заявила Ханна Казимировна. – Чем я только в жизни ни занималась! Сейчас рисую. Знаете ли, неплохо получается. Даже покупают мои картины. Покажу попозже. Что за тема? Мы готовы подсказать.
В последней сентенции Кучерявый не совсем был уверен, ведь как бы нормально ни выглядели его собеседники, они были с отклонениями: кто с явными, как Джонни Депп и не бросившая пить Ханна Казимировна, а кто с незаметными, как Настенька, но Кучерявый был уверен, что ее депрессия просто не бросалась в глаза. В этот момент официант собрал тарелки из-под первого (тыквенный суп-пюре, и правда, был вкусен), а потом ловко составил с подноса большие блюда со вторым. Самой еды на блюдах было немного, но размазали ее красиво.
– Цветовая гамма всегда вызывает у меня восхищение, – прокомментировала Ханна Казимировна внешний вид продуктов: зеленая фасоль гармонично соседствовала с желтым и красным перцами-гриль, кусок индейки чудно сочетался с темно-бордовым гранатовым соусом.
Вопрос Ханны Казимировны о содержимом будущего романа Кучерявый решил проигнорировать, надеясь, что, увлекшись едой, она про него подзабудет. И правда, та с аппетитом взялась за второе. Ее примеру последовали остальные.
– Ну, ребят, дижестивчику, так сказать, – дожевывая фасоль, произнес Джонни. – За знакомство!
Допив коньяк из граненого стакана, Кучерявый печально посмотрел на графины.
– А остатки куда? – ему срочно захотелось захватить сосуды в номера и там продолжить банкет.
– Не волнуйтесь, Арни, – мягко проговорила Настенька, – официант нам их на ужин вынесет. В палатах у нас есть еще заначка.
Кучерявый поразился поставленной на широкую ногу доставке спиртного в элитный санаторий.
– Здесь все так пьют? – он кинул взгляд на соседние столы.
– Не-е-е, – протянул Джонни, – у всех свои проблемы. Это наш стол так удачно подобрался. Возьмем Трофима-байкера, живущего в соседней со мной комнате. Он ударился при падении с мотоцикла головой и соображает плохо. Какое там пить! Или сосед Ханны Казимировны. Тот здесь прячется от правосудия. Хочет получить справку для суда о своей психической двинутости. Так он вообще в завязках. Ханна пыталась его вызвать на общение, но Забытько – кремень!
У Кучерявого в голове маленько зашумело: то ли от выпитого, то ли от получаемой информации.
– А что сделал Забытько? – спросил он.
– Убил жену, – спокойно ответила Ханна Казимировна. – Категорически не пьет. Прикидывается больным с провалами в памяти. Я его, конечно, понимаю – при таком раскладе пить нельзя. Проколоться ведь можно и справку не дадут.
Арнольд даже протрезвел.
– Всё равно же знают, что он косит. Ну проколется… Ничего страшного. Справку-то ему сделают независимо от… – поэт икнул, от стресса забыл, что находится в графинах, быстро налил себе в опустевший стакан «лимонадику» и тут же выпил. Джонни на него посмотрел с укоризной, однако, с пониманием.
– Видишь ли, Арни, – Депп хлопнул поэта по плечу, – сюда может нагрянуть следователь с вопросиками, может еще кто-то неудобный. А представь, Забытько напьется и будет не в форме. То есть, не сможет нормально изобразить сумасшедшего. Нет, я его понимаю. Расслабляться рано!
Кучерявый задержал дыхание, чтобы избавиться от неотпускавшей икоты – шампанское не помогло. Соседи по столу проявили сочувствие и налили ему еще шипучего: обычной водички или чайку в графинах не было. Шумно выдохнув, поэт медленно, большими глотками, как учила в детстве мама, начал пить. Немного отпустило.
– Хорошее шам… хороший, говорю, у вас лимонад!
– «Вдова Клико», – тихонько прошелестела Настенька.
В этот момент Кучерявый понял, что нагло пьет за счет товарищей по несчастью, а ведь денег у него нет. Гонорар из газеты переведут только в начале следующего месяца, а денег, которые у него остались, не хватит даже на глоток пресловутой «Вдовы». Надо сказать, поэт не знал, сколько стоит бутылка элитного шампанского, но догадывался, что очень дорого.
– Простите, господа, – несколько заискивающе проблеял Кучерявый, проклиная себя за раболепие, и ни к месту вспомнив про Кису Воробьянинова, чуть не сказал: «Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы», но вовремя сдержался, – у меня средств нет с вами расплатиться. Видите ли, мое здесь пребывание оплачивает редакция, а доход мой, мягко говоря, не велик. Спасибо за ваше гостеприимство, – Кучерявому продолжало быть противно слушать самого себя, – но впредь мне придется просить графин с наполнением, входящим в официальное меню санатория.
На минуту за столом установилась тишина: новые друзья поэта переваривали услышанное. Первой спохватилась Настенька.
– Что вы, Арнольд! Не думайте отказываться! Вы – представитель вымирающего класса русской интеллигенции. Вы пишите стихи и начинаете роман. Это ли не наша обязанность, святой долг – поддержать вас, чем можем! – У барышни горели глаза, она была полна энтузиазма помочь русской литературе в лице Кучерявого, а он, в очередной раз, подумал, что она как-то не тянет на болезную депрессией.
– Ну-у-у, – протянул Депп, – батенька, вы удивили! Настенька безусловно права! Конечно, мы с вас не возьмем ни копейки, пусть бы вы и предлагали. У меня богатые родители, они постоянно пополняют мой счет. У Настеньки муж, хоть последняя сволочь, но денежек ей дает, дабы она здесь получше лечилась и на волю не рвалась. Да, по большому счету, он тратит ее собственные средства. У Ханны Казимировны тоже свои капиталы – она вообще ни от кого не зависит. Расслабьтесь, мой друг, пейте спокойно. Старайтесь днем не усердствовать, чтобы не дышать парами спирта в лицо медперсоналу, и не шататься слишком сильно.
