– Сюда проходите, пожалуйста, – проворковала она, заходя на кухню. – В комнате у нас редакторы, они нервные. Такова уж тяжкая работа с писателями. А здесь вы совершенно спокойно побеседуете с господином Фаландом. Он у нас за главного.

На кухне во главе стола восседал Фаланд, облачившийся в белую рубашку и черные джинсы. Машинку переставили на подоконник. Фаланд размашисто подписывал какие-то бумаги.

– Добрый день! – громко сказал полицейский. – Жалуются тут на вас. И справедливо жалуются, господин Фаланд. Более того, мы звонили в издательство. Они вас не знают и не уполномочивали превращать квартиру поэта Кучерявого в отдел редакции.

– Ох, что ж вы стоите-то! – неожиданно позади полицейского нарисовался Флюшка Мурр. Он начал лапой подталкивать служителя закона к стулу. – Сядайте, сядайте. В ногах правды нет.

Полицейский плюхнулся на стул. Фаланд оторвался от бумаг.

– Значит, говорите, в издательстве не уполномочивали? Может, вы не туда позвонили? Не тот номер набрали? Сейчас выясним. Галина, будьте добры, позвоните в Мосэк.

Взяв со столешницы городской телефон с длинным проводом, Галина тоже села за стол и начала набирать номер, крутя диск карандашом.

– Алло, – протяжно произнесла она, – беспокоит редакция Теодора Фаланда на выезде. К нам пришел полицейский и утверждает, что вы нас не уполномочивали превращать квартиру поэта Кучерявого в отдел редакции. Дать трубочку? Момент! – Галина передала трубку полицейскому: – Вас!

Все это показалось ему довольно странным, но трубку он взял:

– Алло, капитан Ефремов, шестьдесят шестое отделение. Да?.. Да, хорошо… Но я же звонил вам буквально час назад… Да?.. Понял. Но… Нет, соседи недовольны… Хорошо. До свидания. – Он положил трубку на древний телефон и кивнул: – Все уладилось. В редакции подтвердили, что уполномочивали. Вот только соседи ваши жалуются. Если бы не люди в подъезде…

– Не волнуйтесь, – встрял Фаланд, – с соседями мы разберемся. Успокоим. Фиелло! – крикнул он, и тут же в проеме кухни появился парень в коротких узких брюках, кедах на босу ногу и футболке, на которую был надет кургузый желтый пиджачок. – Друг мой, – обратился к нему Фаланд, – что ж ты раньше не сообщил, что мы беспокоим господ соседей! Пойди, разберись там с ними, объясни важность русской литературы для народа. Скажи, пока господин Кучерявый в творческом отпуске пишет для нас роман, мы тут обосновались. Для развития бумажной книги, скажи. Иначе помрет она без нас, сдавшись на милость электронной. Впрочем, ты знаешь, что сказать. Ступай.

Фиелло крутанулся на пятках так, что показалось, у него искры из-под ног полетели, и исчез с глаз долой.

– Водочки? – предложила полицейскому Галина, а Фаланд продолжил подписывать бумаги. – Есть закусочка. – Она поставила перед капитаном стакан водки и тарелку с холодцом. – Угощайтесь.

Полицейский хотел было отказаться, но рука сама потянулась к стакану, потом к холодцу… Когда он вышел из квартиры, на лестничной клетке никого не осталось. Он медленно побрел к лифту, поехал вниз, вышел во двор и с удивлением обнаружил, что свечерело. Вокруг тускло горели фонари. Где-то вдали, в церкви начали бить колокола. Капитан достал мобильник и увидел, что не просто свечерело – уж полночь близилась. Он попытался заставить себя идти в отделение, однако, ноги сами понесли домой. Там он нашел в своем портфеле чекушку водки и контейнер с котлетами. Сел, выпил, съел котлеты и забылся тяжелым сном. Назавтра с больной головой пришел в отделение. В тонкой папке, где лежало заявление соседей Кучерявого, теперь было подшито еще несколько листков: справка из Мосэк об уполномочивании редакции Теодора Фаланда превратить квартиру поэта Кучерявого в отдел редакции на время творческого отпуска последнего, с печатью и подписью, заявление от соседей об отсутствии с их стороны претензий к редакции и его собственный отчет о проделанной работе…

«Ничего не помню», – подумал капитан Ефремов и наказал себе стараться на службе не пить.

Соседей, действительно, больше литераторы не беспокоили. Все они – и одинокая учительница математики Анна Владимировна, и скрипачи, муж с женой Новарские, и семья медсестры Телегиной – получили от редакции билеты на поезд и путёвки в пансионат «Южные вязи» на год. По месту работы соседей не смогли отказать горячим мольбам Фиелло и дали своим работникам оплачиваемые отпуска с надбавкой за пребывание в южной части Российской Федерации. Флюшка Мурр тут же облюбовал себе однокомнатную квартирку Анны Владимировны, которая являлась зеркальным отражением квартиры Кучерявого. Афраний решил обосноваться у скрипачей в двухкомнатной. В холле этой квартиры стояло пианино, на котором Афраний теперь периодически музицировал вечерами. Фаланд, по старшинству, переехал с Галиной в трешку медсестры. Фиелло остался в квартире Кучерявого – нравилось ему жить прямо на рабочем месте. После улаживания конфликта с соседями на лестничной клетке опять появились ночующие писатели. Иногда сердобольная Галина выносила им выпить и закусить, а Флюшка выносил складной стул и присаживался перетереть с ними о судьбах русской литературы, которая, благодаря усилиям редакции Теодора Фаланда, имела весьма радужные перспективы.

Уладив текущие вопросы, теперь Фаланд мог заняться писательским союзом, нагло исключившим из своих рядов поэта Кучерявого. Собрание по данному вопросу он назначил на утро следующего дня. На двери Фиелло повесил объявление: «Санитарный день. Идут технические работы», что ввергло стоявших в очереди в состояние полного отчаяния. Чуть позже из квартиры выскочил Флюшка с маркером фиолетового цвета и размашисто написал на объявлении: «Дезинфекция». Писатели хором спросили:

– Ковид?!

– Нет, – ответил Флюшка Мурр. – От графоманов дезинфицируем. Это заразно.

Литераторы закивали с пониманием: что за напасть такая «графомания» никто толком не знал, но все относились к данной мании настороженно и сугубо отрицательно. Те, кто, якобы в шутку, сами себя называли графоманами, на деле всегда ждали от окружающих отрицания этого постулата: «Ну что ты! Какой же ты графоман! Ты настоящий писатель!». Остальные предпочитали вообще такого не говорить, чтоб не сглазить и могли морду набить тому, кто в лицо обозвал бы их графоманами. Слова Флюшки возымели свое действие. На всякий случай писатели с лестничной клетки на время дезинфекции ушли от греха подальше, а то мало ли – вдруг, действительно, заразно.

Собрание начали с доклада Афрания, который заранее собрал информацию по делам располагавшихся в Москве писательских союзов.

– За истекший столетний период в творческой сфере практически ничего не изменилось, – констатировал Афраний. – Однако, при ближайшем рассмотрении, изменения есть, и они весьма удручают. – Афраний достал из пиджачка сложенную в несколько раз бумажку и приготовился зачитывать: – Пункт первый. Поборы при вступлении в писательские союзы. Принимают всех подряд, лишь бы заплатили. Пункт второй. Торгуют наградами имени классиков русской и зарубежной литературы. Третье. Торгуют местами на литературных конкурсах…

Неожиданно Афрания прервал подозрительный звук – показалось, кто-то ворочает ключом в двери.

– Принесла нечистая сила, – вздохнул Флюшка.

– Ничего мы не носили! – возмутился Фиелло. – Неправда ваша, поклёп!

В двери продолжали елозить ключом. Фаланд сосредоточенно посмотрел в сторону коридора и покачал головой.

– Упустили. Увлеклись редакционной работой, – признал он. – Развели, понимаешь, бюрократию. А теперь к нам ломится Виктор Поляна с какой-то девицей.

Флюшка Мурр поводил носом, пошевелил усами.

– Это поэтесса Агата Агафонова, – сделал он вывод на основании чувственного восприятия окружающего пространства. – Хочет здесь поселиться, пока господин Кучерявый пишет роман в элитном санатории.

– Как поселиться?! – всплеснула руками Галина. – Поздновато спохватилась, голубушка! Тут поселились мы!

– Симпатичная? – спросил Флюшку Фиелло.

– Вполне в нашем стиле, – кивнул Флюшка. – Демоница. Ведьма, проще говоря.