К чему я это? А к тому, что из пропавших фоток я особо запомнил одну: мама, совсем молодая, лет двадцати, рядом с таким же молодым отцом и его другом дядей Володей стоят на фоне недавно достроенного ГЗ МГУ. Черно-белая фотография с обрезанными фигурными зубчиками краями. Мама в широченной колоколом юбке – веселая, юная, звенящая… Красивая!
Так вот, она была почти такая же. Подумаешь, пятнадцать лет! Вместо последнего писка моды начала шестидесятых на ней был домашний атласный халатик, но… Какая разница? Когда она потрепала Женьку по голове, я чуть не сорвался – захотелось обнять, уткнуться, зареветь по-детски…
Положение спас мой юный «сокамерник» по общему телу. Он вывернулся из-под маминой ладони (Как же, несолидно! Вот-вот стукнет пятнадцать, мы теперь взрослые!) и удрал на кухню ужинать. Дав тем самым мне минутную передышку, столь необходимую, чтобы собрать в кучку встрепанные чувства. Сосиски с макарошками… чай… пожалуй, обойдусь без традиционных для «попаданцев» восхвалений «той самой» кухни. В юности, да еще и после насыщенного дня, вкусно все.
Покончив с ужином, мы (мы с Женькой, разумеется) заглянули к себе в комнату. Все совершенно так, как я и помнил! Я ходил по своей узкой, как пенал, комнатенке, как по музею. Каждая мелочь, любая давно забытая деталь отзывалась в душе щемящей нежностью, от которой предательски щипало в глазах. Вот гардероб в углу, с него свисает колючий аспарагус – ему предстоит выдержать переезд в следующем году, а вот очередной «трансфер», уже в недоброй памяти девяносто третьем, его добьет. Письменный стол перед окном, с обеих сторон – самодельные, отцовской работы, полки, на них – Вальтер Скотт, Жюль Верн, Марк Твен…
Настольная лампа с прямоугольным зеленым абажуром. С одной стороны пластик оплыл, покоробился – ввернули стоваттную лампочку, вот он и не выдержал…
За стеной забормотал телевизор. Женька скинул школьную форму, не удосужившись повесить ее в гардероб (аж на душе потеплело – понадобится армейская служба, чтобы приучить этого раздолбая к порядку), натянул хлопчатобумажные треники, футболку и двинул в большую, родительскую комнату. А я на ходу губкой впитывал каждую, до боли родную мелочь.
Вот сервант из венгерского гарнитура на тонких ножках. Книжный шкаф из того же комплекта – у меня в комнате, напротив дивана. Висят на дальней от окна стене в шахматном порядке полки. Они и через сорок лет будут стоять в моей квартире – правда, без стекол, побитых при трех переездах. На средней полке, сверху – модельки кораблей из серого полистирола. «Аврора» и «Потемкин», продукция московского «Огонька». Тогда я не знал, что стендовые модели положено шпаклевать, красить и доводить до ума. Напротив родительской тахты – «Темп» на длинных ножках-ходулях, задняя крышка снята и стоит у стены, лампы покрыты слоем пыли. Если экран пойдет рябью, одну из ламп надо слегка вытащить из гнезда, а потом воткнуть поглубже. Интересно, вспомню сейчас, какую именно?
Проверить это мне не удалось. Мама щелкнула круглой ручкой переключения каналов, ища что-нибудь интересное – до программы «Время», за которой в обязательном порядке следовал какой-нибудь художественный фильм, оставалось около часа. Ну-ка, ну-ка, что там сегодня готовит Центральное телевидение Страны Советов?
Альтер эго словно уловил мою мысль – шустро сгреб с тумбочки «Правду» и зашуршал страницами в поисках телепрограммы. Ого, «Вечный зов», восьмая серия! Отлично помню, как мы всей семьей собирались у экрана и следили за перипетиями жизни сибирской глубинки в огне революции и Гражданской войны… Старенький «Темп» не мог воспроизводить цветную картинку, а потому герои Александра Иванова так навсегда и остались для меня черно-белыми…
Сегодня семейного просмотра не будет. Отец уже месяц как в командировке. Это случалось довольно часто и называлось «во Владимировку», на крупнейший в Союзе полигон по боевому применению авиации. Борис Харитонович Абашин работал ведущим конструктором по летным испытаниям на МиГе. И когда не отлучался в приволжские степи, ежедневно ездил в подмосковный Жуковский в ЛИИ имени Чкалова. И вернется он совсем скоро, о чем с таинственной улыбкой сообщила мама: «К твоему дню рождения!»
Ели-метели, а я и забыл! У меня же через три дня юбилей, пятнадцать лет. А что, вполне себе дата… И – совершенно детская мысль, непонятно, моя или Женькина: «А что подарят?..»
…но ведь правда интересно! Недаром отец, отправляясь в командировку, отпускал неясные намеки насчет «настоящего мужского подарка». В прошлый раз он привез гильзу от снаряда авиационной пушки и горсть разнокалиберных пуль от тяжелых пулеметов – 12,7 и 14,5 мм. Вон они, занимают почетное место на письменном столе, между лампой и проволочной подставкой для книг. А сейчас?..
Смотреть «Вечный зов» расхотелось. Зато снова – сначала в коридоре, а потом и в комнате, и перед телеком – раз за разом подступало непонятное нечто, от которого щемило в груди и предательски намокали глаза. Матери Женька сразу решил ничего не говорить – оно ему надо, бегать по поликлиникам перед самым днем рождения? А потому свалил к себе, отговорившись усталостью после тренировки.
Откинул диван, извлек одеяло, простыню с подушкой, застелил и улегся, поставив настольную лампу рядом с собой, на стул. Спать не хотелось совершенно. Он свесился вбок, пошарил под диваном и извлек оттуда книгу. Ее он читал уже третий вечер, часик-полтора перед сном. Серая, в меру потрепанная обложка с тисненой рамкой «Библиотеки приключений и научной фантастики». В рамке – картинка, человек в скафандре и с болтающимся на поясе коротким мечом вытаскивает из распахнутого настежь люка другого, тоже в скафандре и в круг лом космическом шлеме. Кир Булычев, «Последняя война».
Женька открыл заломленную страницу (сколько ни бились родители, но так и не отучили чадо загибать уголки), невесело вздохнул – непрочитанными осталось всего ничего, каких-то пара десятков страниц – и, как в темную воду, с разбегу нырнул в текст.
«…Антипин отодрал от себя ослабевшие руки генерала, оттолкнул его ногой подальше от пульта и нажал зеленую кнопку под второй красной. Логика механика не обманула его. Каменная крышка медленно вернулась на свое место.
– Ну, что будем делать, генерал? – спросил Антипин и подумал: „Черт возьми, опять кровь из щеки идет. Еще шрам останется“. И добавил вслух почти весело: – Я обид не помню.
Вапрас приподнялся с пола, оперся о пульт, достаточно далеко от Антипина, так что тот не заподозрил ничего неладного.
– Мы будем еще воевать, – сказал генерал и нажал красную кнопку на дальнем конце пульта. Кнопку, которая должна была детонировать атомные бомбы.
И вспыхнул ответ…»
Книга выскользнула из расслабленных рук и мягко шлепнулась на ковер. Но укутавшийся в одеяло подросток никак на это не отреагировал – он, а вернее сказать, двое, разделивших, согласно чьему-то изощренному замыслу, этот растущий организм, уже пребывали в крепком сне. Женька Абашин, пятнадцатилетний московский школьник, законный владелец этой изрядно вымотанной событиями прошедшего дня плоти. И другой «он» – Евгений Борисович Абашин, шестидесяти лет от роду.
Попаданец.
«…прорыв в районе города Бендеры ликвидирован, – вещала симпатичная блондинка с экрана странного плоского телевизора. Телевизор этот устроился на изрядно захламленном письменном столе по соседству с маленькой плоской же клавиатурой. – После нанесения удара двумя дивизионами тяжелых огнеметных систем „Солнцепек“ угрожаемый участок подвергся полной стерилизации не менее чем на три километра в глубину. Боевые корабли и авиа ция Черноморского флота готовы поддержать сухопутные войска путем нанесения ударов крылатыми ракетами с ядерными боеголовками средней и малой мощности. Стратегические ракетоносцы Ту-160М и ТУ-95МСМ, взлетевшие с аэродрома близ города Эн гельса…»
Вместо дикторши на экране появилось изображение тяжелой, явно бронированной машины необычного вида: плоский танковый корпус на широких гусеницах, вместо башни – огромный параллелепипед, торцы которого усеяны рядами черных отверстий. Вот параллелепипед поднимается примерно на сорок пять градусов, из отверстий в тыльной части вырываются дымно-огненные струи. С задранного к тревожному темному небу торца установки одна за другой срываются длинные огненные стрелы и уносятся куда-то вдаль. Изображение снова сменилось: городские пригороды, застроенные невысокими частными домиками, на улицах люди, много, много людей. Внезапно поперек картинки ширкнуло что-то, тянущее за собой огненный хвост, и прямо в гуще домиков стали вспухать огненные пузыри – вспухать, затягиваться бурыми клубами, сливаться в сплошную дымную стену, полыхающую изнутри багровым пламенем.
