Исправление положения

«Вам нужно просто перестать говорить об этой музыке», — сказал я Питеру и Гейл после того, как Эми вышла из комнаты.

«Но я действительно ненавижу эту музыку, — сказал Питер. — И думаю, что этот хлам приводит детей к наркотикам, депрессии и еще бог знает к чему».

«Я уверен, вам известно, что то же самое говорили про Элвиса и „Битлз“… и, возможно, даже про панфлейты».

Он пожал плечами, не желая уступать.

«Поверьте, я вас понимаю, — продолжал я, — но вы не можете заставить ее разлюбить это, и чем больше вы будете говорить, что ненавидите эту музыку, тем чаще она будет ее слушать. Если вы говорите, что ее музыка — отстой, она должна слушать ее просто из принципа».

Питер кивнул: «Я знаю, но я волнуюсь, мы становимся чужими. Кажется, сейчас ей уже ничего не нравится во мне».

«Конечно, не нравится. Это ее работа».

Питер засмеялся: «Вы так говорите, как будто это действительно ее работа».

«Так и есть».

«О!..»

Потом я некоторое время объяснял Питеру и Гейл некоторые вещи — про половое созревание, развитие мозга и базовые принципы. К концу разговора им, казалось, стало гораздо лучше. Неудивительно, ведь они получили более реалистичный взгляд на то, что происходит с их дочерью: она просто взрослеет.

«Значит, мы просто оставляем ее в покое с этой ужасной музыкой?» — спросила Гейл.

Я кивнул: «Да».

«Я всё еще ненавижу этот хлам», — сказал Питер.

«Ну, возможно, есть кое-что, что вы можете сделать, — сказал я. — Возьмите альбом, который вы очень, очень ненавидите, и начните его слушать. Однажды утром, когда вы будете вместе, спросите, не могла бы она поставить его, и когда будете ехать с ней в машине — тоже. Ведите себя так, словно вам начинает нравиться. Если вы полюбите такую музыку, она может подумать, что это не так уж круто».

Гейл засмеялась, а Питер сказал: «Здорово».

«Стоит попробовать», — ответил я.

У Питера, Гейл и Эми всё пошло на лад. У Эми появилось личное пространство, и она стала спокойнее и добрее относиться к родителям. Они установили основные правила по поводу музыки в доме и позволили ей выбирать. Самое приятное заключалось в том, что чем больше была возможность выбора у Эми, тем меньше было споров и тем чаще всё кончалось приятными беседами. Мало-помалу в их доме снова появились маленькие блестящие желтые солнечные зайчики разговоров.

Интересно, что Питер действительно попробовал этот трюк с альбомом, который он больше всего ненавидел, и, к его огромному удивлению, Эми он разонравился. В каком забавном мире мы живем!

Что мы отсюда усвоили

Музыка, которую слушают дети, может звучать как дерьмо, но с ними всё в порядке.

Нам может быть чужда молодежная культура, но это нормально. Если бы мы носили мешковатые джинсы, из которых вылезают трусы, и надевали кепки набекрень, они бы все ходили в костюмах.

Для подростков в порядке вещей находить что-нибудь, что нам не понравится. Так они ищут свое место в мире.

Не пытайтесь бороться с молодежной культурой. Вы проиграете.

Признайте за подростками их основное право — искать свою индивидуальность.

Что бы они ни нашли, вряд ли это будет хуже панфлейт.

22 Ворчливый город

Злобные мальчики, матери и сыновья, недостаток общения

Информация о пациентах

Семья: Кэрол и Джон (родители), Дэвид (15 лет).

Проблема: Очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень много споров и ссор.

Гнев — словно птичий грипп: если вовремя не ввести карантин, не успеете оглянуться, как настанет конец света.

Кэрол и Джон были на ранней стадии пандемии. Их пятнадцатилетний сын Дэвид в целом был очень славным мальчиком. Никаких проблем в школе, хорошие друзья, и в гостях он вел себя прилично. Их родственники знали о том, что дома у него не всё в порядке, но сами никогда не видели ничего такого. Я не сомневаюсь, что если бы Дэвид увидел старушку, которую нужно перевести через дорогу, то немедленно помог бы. Но дома у него творился настоящий кошмар.

Дэвид с родителями только вошли в мой кабинет, а уже все выглядели раздраженными. Когда я спросил, с чего лучше начать, Кэрол разразилась пылкой тирадой о недостатках Дэвида. Я слушал мрачно, Джон — безропотно, а Дэвид вовсе не слушал. У Кэрол накопилось столько обиды, что мне даже захотелось ее остановить, несмотря на то что я мог бы заработать целое состояние на таком продолжительном сеансе. Это была лавина слов.

Через некоторое время я поднял руку: «Хорошо, сдаюсь: во всем виноват Дэвид».

Дэвид сильнее вжался в кресло.

«Тебе есть что сказать?» — спросил я его.

«Нет», — ответил он, злобно посмотрев на меня.

«Давай, у тебя должны быть возражения».

«Ничего», — сказал он, помотав головой.

«Видите, — сказала Кэрол. — Видите, с чем приходится иметь дело?»

Я повернулся к Джону: «Какое участие вы принимаете во всем этом?»

Он пожал плечами: «Не знаю, на самом деле никакого».

«Что-то в вашем голосе подсказывает, что это не так», — сказал я.

Джон взглянул на жену, потом на сына.

«Я влип, оказавшись между этими двумя, — ответил он. — Всё, что я делаю, — неправильно».

«Как же так?»

«У нас дома постоянные ссоры, и я оказываюсь между молотом и наковальней. Если я защищаю сына, бесится Кэрол, а если ее — бесится Дэвид».

«Нет, я не…» — начала было Кэрол, но я остановил ее профессионально отточенным жестом.

«Давайте позволим Джону высказать свою точку зрения», — сказал я, рассчитывая на то, что особое выделение слова «позволим» смутит Кэрол. Сработало.

«Иногда я слышу, как начинается ссора, — говорил Джон. — Это в ее духе. Кэрол начинает злиться, а потом лезет к Дэвиду. Если я вмешиваюсь, то тоже получаю свое. Если нет, Дэвид начинает огрызаться на мать, и мне всё равно приходится вмешаться. Я не начинал эту ссору, но вдруг я оказываюсь посреди ринга и пытаюсь разогнать их по углам».

Относительное спокойствие Кэрол и Дэвида подсказывало мне: возможно, им не нравится то, что говорит Джон, но это правда.

«Так почему ссоры внезапно стали тяжелее?» — спросил я.

Джон сразу же ответил: «Мне надоело быть судьей, а потом еще и получать за это взыскания. Я сдался. Если они хотят всё время ругаться — пускай. Мне надоело быть боксерской грушей».

Кэрол бросила на Джона взгляд, прекрасно знакомый всем мужьям. Мужья узнают его сразу.

«Что это было?» — спросил я ее.

«Что?»

«Этот взгляд».

«Какой взгляд?»

«Который вы только что бросили на Джона».

«Я на него не смотрела».

Я засмеялся: «Я женат. Я знаю этот взгляд. Это взгляд ну-погоди-вот-вернемся-дамой».

Джон засмеялся, Кэрол тоже, хотя и немного смущенно.

«Вам кажется, он подрывает ваш авторитет?» — спросил я ее.

Кэрол помолчала.

«Иногда — да».

«Почему?»

«Потому что иногда он вступается за Дэвида, вместо того чтобы поддержать меня».

«Как вы думаете, почему он так поступает?»

«Не знаю», — ответила она.

Дэвид фыркнул.

«Ты только что фыркнул?» — спросил я его.

Дэвид что-то сказал и уставился в пол, булькая, словно кастрюля с лапшой, в которой слишком мало воды.

«Давай, — сказал я, — говори громче, парень».

«Ничего».

«„Ничего“, — ответил Гитлер Чемберлену на вопрос „Что это пришло вам в голову?“, когда заметил, что Гитлер смотрит на Чехословакию с каким-то странным блеском в глазах. Выкладывай, что там у тебя».

«Я бы просто хотел, чтобы она на хрен оставила меня в покое», — со злостью сказал он.

Что ж, справедливо. Я сам спросил. Джон вскочил, действуя скорее машинально, чем намеренно: «Не смей так разговаривать с матерью!»