Ветер – физическое явление, которое люди, как и любые другие явления или процессы, происходящие в материальном мире, переносят в мир духовный, в котором сознание воображает себе совершенно иные формы привычных в материи вещей.

Поток воздуха, повинуемый непоколебимым законам планеты, разгоняясь и приобретая силу, проносится по узким улочкам проснувшегося города. Сквозь полупустой рынок, отворяющий свои ворота людям и ветру, проносящийся через бакалейные ряды свежих фруктов и горячей выпечки, унося за собой палитру запахов и уводя их дальше, пока порыв ветра не разбился об стены плотно сложенных домов.

В одном из них проснулась жизнь, и, будто открываясь новому дню, в нем приотворилось окно, зазывая к себе поток ветра, который, повинуясь этому зову, устремился в него, одаряя хозяина этого дома, молодого парня двадцати лет, той палитрой запахов, которую этот поток успел собрать по пути к нему.

Юноша и не догадывался, что это физическое явление принесет ему не только свежеть моря, ароматы горячей выпечки и фруктов, но и нечто иное, что мы обычно причисляем явлениям духовным. Это был ветер перемен.

Эдриан Мотье, а именно так звали молодого парня, впустившего поток осеннего ветра, быстро одевшись и, пробежав мимо снующих в домашних хлопотах слуг, спустился вниз по витой лестнице, уже только своего дома, прямиком к выходу, в объятья солнечных лучей и морского бриза. Эдриан был, как уже было сказано, юношей двадцати лет, имевший кипельно черный цвет волос и оттенок глаз, напоминавший оттесанный камешек малахита.

Родители Эдриана были людьми из не высокого, но достаточно богатого сословия. Именно это обстоятельство позволило ему жить без беспокойства о собственном выживании, что, вероятно, сказалось на его весьма сомнительных представлениях о том, чем же на самом деле жил Дейдрим. И все же, будучи обученным самыми лучшими преподавателями этого города, по самым разным дисциплинам, он, весьма смело, считал себя человеком образованным, и подкованным в рамках интеллектуальных дискуссий и литературных дебатов с такими же, как и он, фехтовальщиками цитат великих деятелей искусства, таких как Лопе де Вега или Педро Кальдерон.

Наспех заперев за собой массивную дубовую дверь, Эдриан поспешил к дому своего дяди Фелза, жившего на соседней улице, а потому Мотье не составило труда быстрым шагом преодолеть узкие улочки и широкую улицу, между тем, восхищаясь утренней красотой осени в солнечном Дейдриме.

– Ах, как прекрасна улыбка, которую одаряет мне новый день! С какой материнской любовью природа ласкает золотистые деревья, роняя наземь пожелтевшие листья. – с придыханием воскликнул он, – так спокойно и радостно на душе, когда видишь, как город наполняется светом, который озаряет крыши домов и лица прохожих, которые торопятся по своим делам этим ранним утром.

Не успев вдоволь насладиться красотой Дейдрима, Эдриан не заметил, как подошел к роскошному дому своего дяди.

Дядя Фелз был человеком широкой души. В нем сочеталась безмерная доброта вместе с таким же безмерным телом, которого он, как ни странно, ничуть не чурался, даже сам подшучивая над своей полнотой.

Мотье с детства помнил, как дядя, зовя его ласково «Эди», катал на коленях, и шутливо ругал его за пакости, которые Эдриан так любил совершать из детского озорства. Порой бывало, что дядя, после очередной шалости мальчика, также не всерьез ругал Эдриана, на что в ответ получал колкий, обидчивый взгляд из милого лица мальчика, за что дядя прозвал его «розой с шипами».

Потянув богато украшенную ручку входной двери, Мотье впархнул в дом, где его уже ждал дядя Фелз.

– Здравствуй, Эди. Я безмерно рад твоему визиту, и помни, что я всегда буду счастлив видеть тебя в своей обители, – шутливо поклонившись, дородно, как и подобает человеку с его телосложением, засмеялся хозяин дома – ну же, проходи, я хочу познакомить тебя с одним интересным джентльменом. И, огромной ручищей обхватив хрупкие плечи юноши, Фелз повел его в холл, где их уже ждал загадочный гость.

– Ну здравствуй, роза – улыбнувшись уголками губ, еле слышно сказал гость. Казалось, что только Мотье сумел различить смысл сказанных им слов.

Поднявшись с массивного кресла, (что можно было заметить не сразу, потому как все убранство «обители» дяди, казалось, создавалось с целью обжить дом какого-то великана дворянских кровей) загадочный незнакомец протянул юноше руку в дружественном жесте. Эдриан, чуть смутившись прыткостью гостя, все же принял рукопожатие и стал рассматривать гостя его дяди.

И только начав пробегать глазами по незнакомцу, Мотье чуть ли не потерял самообладание, замерев в тихом ужасе. Хотелось осесть на пол, держаться руками за уже заболевшую от тяжелых, как камень легший на плечи, мыслей, или трусливо убежать от нахлынувшего осознания, не разбирая дороги, ведь на него, так же изучающе, и даже пытливо, смотрел он сам. Но взяв контроль над страхом, он все же заметил видневшиеся морщины, «пепел опыта и прожитых лет» на волосах, протянутую ему нежную и одновременно твердую руку (нежность рук является незыблемым атрибутом дворянства. Показателем, что руки никогда не кормили их владельца честным, пахотным трудом).

– «Кто же ты…? Дитя моих грехов? Или это рука смерти тянется к моей?» – зачарованный, Эдриан в мыслях пытался снять маску ухмылки с гостя, пытался ухватиться за ее край, потянуть на себя, разведать тайну его личности. – «боже мой, почему я вижу себя в этом человеке…?»

– Эди, ну что же ты так пристально вглядываешься в этого достопочтенного господина? Ты словно вознамерился увидеть то, что находится позади него! – и вновь разразился хохотом дядя.

– «И правда, почему меня вдруг стало волновать то, как выглядит этот мужчина? Всего лишь совпадение» – мысленно отпустив край маски, пришел к выводу юноша.

– Молодой человек, боюсь, что в моей внешности вы не увидите ничего примечательного. Я сын своего отца, и в этот мир был рожден по его подобию, хотя, признаюсь, мне это не доставляет удовольствие. – отняв руку и чуть приподняв подбородок, методично, словно вбивая каждую букву во лбу Эдриана, проговорил незнакомец. – кстати говоря, отвлекшись на генетические отпечатки наших тел, я совсем забыл представиться. Далекие близкие и недалекие люди, окружающие меня, привыкли называть меня Данте.

И названный Данте сделал небольшой поклон, на что Эдриан ответил тем же. Но почему-то ответный жест был похож больше на проскинезу, нежели традиционный для этих мест уважительный поклон.

Наконец, сев на положенные места в гостевой, над хозяином и его гостями стали сновать слуги, поднося кофе и другие атрибуты хорошего тона.

За окном шел золотой листопад, и солнце покато падало, с теплом целуя каждый лист, будто прощаясь, словно бы это смягчит падение листьев наземь. Листья же, целованные светилом, убаюканные полетом из материнского дома, будут ошеломлены, что тот полет был так скоротечен, что сам полет был иллюзией, дабы отсрочить неизбежное, а именно – жесткое падение, за которым последует только заточение в собственных неподвижных телах. И теперь солнце где-то высоко, будто там, на кронах матери, оно было близко, приветливо. И светило так же будет целовать листья, ветер с тем же порывом будет гулять по узким улочкам и широким улицам, но теперь уже пожелтевшим листьям кажется, что поцелуй тот схож с поцелуем Иуды, а ветер их нежно не треплет, а жестко таскает у корней матери, многих взяв в охапку и разбрасывая по человеческому муравейнику, словно в доказательство глупости заблудившихся, терпкости меда, сделанного из ложной пыльцы. Странный человек отвел взгляд.