Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Касательно осад городов в самом начале описываемого периода мы уже встречаем известия о стенобитных орудиях, пороках, таранах, турах. Во время осады Чернигова Даниилом Романовичем галицким и Владимиром Рюриковичем киевским осаждающие поставили таран, который метал камнем на полтора перестрела, а камень был в подъем четырем мужчинам сильным. Ростислав Михайлович черниговский во время осады Ярославля галицкого употреблял пороки, или праки. Вот как описывается взятие приступом города Гостиного волынского войсками, отправленными на помощь к польскому князю Конраду: "Когда полки пришли к городу и стали около него, то начали пристроиваться на взятие города; князь Конрад ездил и говорил русским: "Братья моя милая Русь! потяните за одно сердце!" - и ратники полезли под забрала, а другие полки стояли неподвижно, сторожа, чтоб поляки не подкрались внезапно. Когда ратники прилезли под забрала, то поляки стали пускать на них камни, точно град сильный, но стрелы осаждающих не давали осажденным выникнуть из забрал; потом начали колоться копьями; много было раненных в городе от копий и стрел, и начали мертвые падать из забрал как снопы; таким образом взят был город и сожжен, жители перебиты и поведены в плен". На севере новгородцы, собираясь в поход под Раковор, приискали мастеров, которые стали чинить пороки на владычнем дворе. Во время осады Твери Димитрием Донским осаждающие окружили город острогом, приставили туры и приметали примет около всего города; эта осада продолжалась четыре недели, город не был взят, потому что тверской князь поспешил заключить мир с московским. Первым делом осаждающих было пожечь посад и все строения около осажденной крепости или города; но иногда это делали сами осажденные, приготовляясь к осаде. В рассказе об осаде Москвы Тохтамышем в первый раз упоминаются пушки и тюфяки, употребленные осажденными; тут же упоминаются и самострелы; осажденные кроме того, что бросали камни и стрелы, лили на осаждающих также горячую воду. Московский кремль ни разу не был взят силою, ибо Тохтамыш овладел им хитростию; Смоленск оба раза был взят Витовтом также хитростию; Тверь после татарского нашествия с Калитою ни разу не была взята; Новгород не был взят никогда; Псков выдержал шесть осад от немцев.

Относительно числа войск в описываемое время у нас еще менее точных известий, чем даже в период предшествовавший. Правда, мы имеем известие о числе русского войска, сражавшегося на Куликовом поле, но это известие почерпнуто из украшенных сказаний, и есть еще другие причины сомневаться в его верности. Когда великий князь Димитрий перевезся через Оку и сосчитал своих ратников, то нашел, что их более двухсот тысяч, причем великий князь жалел, что у него мало пехоты, и оставил у Лопасны великого воеводу своего Тимофея Васильевича, чтоб он провожал по Рязанской земле те пешие и конные отряды, которые будут приходить после. И действительно, потом сказано, что пришло к нему много пехоты, много житейских людей и купцов изо всех земель и городов, так что после их прихода насчиталось уже более 400000 войска. Но если мы примем в соображение, что Димитрий должен был ограничиться силами одного Московского и великого княжества с подручными князьями и отрядом двух Олгердовичей, что известие о приходе новгородцев более чем сомнительно, что на известии о тверской помощи также нельзя много настаивать, что о полках нижегородских и суздальских нет и помину, то известие о 400000 войска не может не показаться преувеличенным. В Суздальском бою с Василием Темным было только полторы тысячи войска, хотя с ним были тут князья можайский, верейский и серпуховской, недоставало одного Шемяки, чтоб все силы Московского княжества были в сборе. Новгородцы выставили против Василия Томного 5000 войска, и эту рать летописец называет великою вельми. Разумеется, мы не можем сравнивать похода Василия Темного на казанского хана с походом деда его Димитрия на Мамая: самые жалобы летописца на чрезмерное истощение областей Московских после Куликовской битвы показывают напряжение чрезвычайное.

Таково является, по источникам, состояние дружины и войска вообще. Что касается до остального народонаселения, городского и сельского, то города Северо-Восточной Руси в описываемое время представляются нам с другим значением, чем какое видели мы у городов древней, Юго-Западной Руси. Усобицы между князьями продолжаются по-прежнему, но города не принимают в них участия, как прежде, их голоса не слышно; ни один князь не собирает веча для объявления городовому народонаселению о походе или о каком-нибудь другом важном деле, ни один князь не уряживается ни о чем с горожанами. За Владимир и его область борются князья - переяславский и городецкий, московский и тверской, но расположение владимирцев к тому или другому сопернику никогда не кладется на весы для решения спора, как некогда расположение киевлян; ценя важность Владимира и его области, борясь за них, князья, однако, перестают жить в стольном городе отцов, остаются в своих опричнинах, это обстоятельство должно было бы дать владимирцам большую независимость при обнаружении своего расположения в пользу того или другого соперника: но ничего подобного не видим. Начинается усобица в Московском княжестве между дядею и племянником; один изгоняет другого из Москвы, как некогда из Киева, но о голосе москвичей ни слова, ни слова о том, чтоб князья-соперники прислушивались к этому голосу, спрашивали его; говорится о заговоре многих москвичей, бояр, гостей и чернецов в пользу Шемяки против Василия Темного, но ни слова о вече, о гласном выражении народного мнения, о распре сторон между гражданами, как это мы видели в старину на юге; два раза Москва, лишенная князей, предоставляется себе самой: во время Тохтамышева нашествия и после Суздальского боя, и ни в том, ни в другом случае ни слова о вече; летописец говорит только о волнении, которое в первом случае было утишено прибытием князя Остея. Три раза упоминаются веча, или восстания: два раза веча простых людей на бояр - в Костроме, Нижнем, Торжке, один раз - вече в Ростове на татар; упоминаются и прежде советы на татар в городах, причем видим и участие князей; но в старых городах, Смоленске, Муроме, Брянске, жители вмешиваются в княжеские усобицы: смольняне не хотели иметь своим князем Святослава Мстиславича, и последний должен был силою сесть у них на столе; брянцы сходятся вечем на князя своего Глеба Святославича; в Муроме обнаруживаются две стороны, из которых одна стоит за князя Федора Глебовича, а другая - за Юрия Ярославича.

62
{"b":"84293","o":1}