Германцы, входившие часто сбродными дружинами в римские области, не могли иметь храмов, и храмы их если и упоминаются, то мельком, имеют ничтожное значение, точно так, как у эллинов, которые являются пред глазами истории в таком же положении, как и германцы, откуда у эллинов и такое свободное, своеобразное развитие религии исключительно в руках поэтов и художников.
Народ движущийся, странствующий на поисках новых земель для поселения, тогда только сохраняет и укрепляет свою религию, когда выселение его из известной страны совершилось под религиозным знаменем, как у евреев.
Но вспомним, какая борьба шла и у них за сохранение в чистоте религии отцов при столкновении с другими народами и с другими религиями, и вспомним, что, с другой стороны, странствование освобождало их от тех воззрений и привычек, которые они приобрели в Египте. Движение, странствование германцев, их искание новой земли для поселения, странствование, предпринятое вовсе не на религиозных основаниях, не под религиозным знаменем, заставило их порастерять очень многое из тех религиозных воззрений, из того религиозного быта, которые господствовали в их прежнем отечестве; и при такой потере они вдруг встречаются с могущественнейшей из религий, против которой, разумеется, не могли устоять религиозные развалины, клочки верований и обрядов, принесенные германцами из северных лесов.
Но главная причина быстрого торжества христианства среди варваров заключалась в наступательном его движении. Пророческая сила, ведшая у евреев борьбу оборонительную для защиты, сохранения в чистоте религиозных и нравственных начал у одного своего народа, в христианстве стала вести борьбу наступательную:
христианин сознавал обязанность быть пророком, проповедником принесенного Богочеловеком учения, обращать к нему всех людей, все народы мира, следовательно, действовать наступательно, разрушительно на все другие религии, подвергаясь при этом всевозможным лишениям, мукам, смерти.
Греко-римское общество не устояло против этого наступательного движения пророков, эллинская "премудрость" пала пред "безумием" проповедника распятого Бога. Но пророки этим не удовольствовались: они предприняли наступательное движение против варваров, материально разделывавших Римское государство, перешли границы империи, углубились в самые жилища варваров, куда уже давно перестали проникать римские легионы. Варвары жили в богатырском быте, когда вследствие движения и борьбы из народной массы выделялись физически сильнейшие, храбрейшие люди и становились на первые места, в вожди народов, когда подвиг физической силы был подвигом по преимуществу, а целью подвига был прибыток власти и богатства. Против таких-то богатырей выступали новые пророки, проповедники христианства, нравственные богатыри.
Легко понять, за кем осталась победа. Таким образом, при начале новых государств мы видим два движения, две борьбы: движение варваров - борьбу их с материальными силами Рима и друг с другом, эти движения кончились победою варваров; с другой стороны, видим нравственное движение, борьбу, поднявшуюся изнутри римского мира под знаменем религии, и здесь победил римский мир; под покровом церкви сохранилось и прошло в новую жизнь и греко-римское просвещение, особенно посредством языка, удержанного церковью.
В новом мире явилось начало, которого не мог представить ни древний греко-римский мир, ни варвары, - начало, которое явилось в новом христианском греко-римском мире и отсюда перешло к варварам, это духовенство с могущественным влиянием во всех сферах жизни благодаря его учительному, пророческому характеру.
При начале новых государств мы уже видим двойственность в духовенстве.
В первые века христианства, когда церковь была относительно немногочисленна и особенно воинственна, не одно духовенство, но более или менее и другие верующие имели этот возбужденный, пророческий характер, были борцами против неправды и несовершенств мира сего за высшие начала.
С течением времени, с распространением христианства и господством его возбуждение в массе духовенства и мирян уже по тому самому, что это была масса, должно ослабевать, но борьба новых начал со старыми прекратиться не могла, и борцы, пророки являются.
От человека, проповедующего воздержание от земных пристрастий и большее внимание к исполнению нравственных обязанностей, от такого человека естественное требование, чтобы он сам подал пример отречения от этих пристрастий. Пример действует сильнее всего, и слово получает могущество от дела. По-видимому, вне общества, в бегстве от него, в недоступных пустынях явились новые пророки, но это самое бегство и укрывательство от общества и производило на него самое могущественное впечатление, и голос вопиющих из пустыни был самым громким голосом. Новые пророки, монахи, стали поэтому на первом плане в христианском обществе; не будучи сначала священниками, они стали образцами для священников; общество потребовало от них, чтобы они были священниками и первосвященниками, - требование, по-видимому находившееся в противоречии с значением монаха, но совершенно согласное с потребностями общества, обновлявшегося под влиянием новой религии.
Таким образом, монашество, приближаясь наиболее к идеалу, поставленному для общества религией, завоевало для себя привилегию высшей степени духовной иерархии; оно же преимущественно приняло на себя и продолжение апостольской деятельности, проповедование христианства иноверным народам, и тем еще более возвысило свое значение. На Востоке, подчинившись нравственно силе монашества, уступили ему право на архиерейство, но священство осталось и за немонахами, но сочли благоразумным и возможным требовать, чтобы все духовенство носила этот чрезвычайный пророческий характер, состояло из людей, отрекшихся от всех мирских привязанностей; ограничиваться же одною формальностью не сочли делом нравственным.
Но на Западе, как увидим, взглянули на дело иначе, потребовав, чтобы все духовенство носило монашеский характер; а монашеский образ, по тем представлениям, которые составились вследствие жизни первых монахов, был образ ангельский. Таким образом, употреблено было страшное насилие природе человеческой, и печальные следствия насилия не замедлили обнаружиться.
С самого начала христианства главные пастыри церкви, епископы, являются уже с важным значением. Кроме канонического объяснения явления его легко понять и посредством одних исторических наблюдений. Самое верное определение характера первоначальной церкви это - Церковь воинствующая; для борьбы нужны вожди, которых и рождает борьба; для успеха борьбы вожди должны иметь обширную, крепкую власть.
Римская империя, разрушаясь вследствие исчезновения материальных сил, поспешила прибегнуть под покров нравственной силы, имеющей жить и создать новое общество, поспешила прибегнуть под покров христианства, объявив его господствующей религией; человек, чувствуя приближение смерти, видя, что в материальных, земных средствах нет более спасения, прибегает к силам духовным, отказывает свое имение церкви. При этом значение епископов могло только еще более усилиться. Городское население, напуганное бедами, нависшими со всех сторон над империей, ограбленное казною, сплачивалось около своих епископов, людей сильных средствами нравственными и материальными.
С самого начала на Востоке и Западе одинаково раздаются слова, что власть духовная выше светской, как дух выше тела; что нет выше этой власти, которая если свяжет на земле, то вместе с этим свяжет и на небеси. Епископское звание становится высшей целью честолюбия для людей, выдающихся из толпы по своим талантам, положению, материальным средствам. Но это звание достигалось избранием паствы. Общественная жизнь, которая в цветущее время властительных городов так сильно выражалась в избрании правительственных лиц, оцепеневшая в последнее время, вдруг заволновалась снова выборами главного, пастыря церкви, не главного жреца, исполнителя религиозных обрядов, но человека, имеющего власть взять и решить; религиозный интерес, обхвативший так всецело общество, дал этим выборам самое важное значение.
