Майозубов был уверен, что художники изящного слова долго не живут, а сорок два года – запредельный возраст. Сами посудите, Пушкин прожил тридцать семь лет, Есенин тридцать, а Лермонтов только двадцать шесть. И вообще, у великих поэтов лишь два приличных повода для смерти – пуля или эректильная дисфункция. Как говорится, что раньше прилетит.

Майозубов улыбнулся ироничным мыслям и опасливо подошёл к зеркалу. Знаете ли, увидеть себя через двадцать лет – это, как войти в холодную воду. Тут две стратегии, либо сразу нырять, либо попытаться потихоньку привыкать и идти маленькими шажками, Аристарх, конечно, нырнул. Как и следовало ожидать, привычного себя, из нулевых, поэт не увидел. Остальное характеризовалось довольно абстрактной фразой: вполне себе ничего, а больше всего обрадовало, что он по-прежнему стройный, мускулистый и не лысый. Остальное не так сильно подверглось влиянию времени, чтобы к этому не привыкнуть.

– У меня прекрасный кофе, Эвелина, – неожиданно вспомнив о гостье, вежливо произнёс Аристарх. Но ответа не услышал, а когда обернулся к девушке, увидел, что та, раскрыв рот, смотрит перед собой.

– Что-то случилось? – чуть настойчивее, обратился к Эвелине поэт.

– Я знала, что он жив, – ошарашено произнесла гостья.

– Кто жив?

– Он, – заговорщицки прошептала Шиманская и ткнула пальцем перед собой. Аристарх подошёл поближе и посмотрел на кого та показывает. В проёме двери, чуть сгорбившись, стоял Ельцин и, в привычной манере бывшего гаранта, криво улыбался.

– Ты что, его тоже видишь? – поразился поэт.

– В смысле, тоже? – сильно удивилась Эвелина.

– Знаешь, кто-то подбирает на улице собак, кто-то кошек, а ко мне прибилось это мерзкое привидение. Зовут его банально, Бориска – довольно наглое животное, кстати.

– Так он привидение и ненастоящий президент?

– В том-то и дело, настоящего я бы сразу выпер, а этот гад шастает, когда заблагорассудится. Говорю же, привидение он, и очень странно, что ты его видишь…

– Почему странно?

– Я думал, что данное счастье – только моё, личное удовольствие. Такой, понимаешь, небольшой, присущий некоторым великим лирикам, бзик… У поэтов же «крыша» частенько подтекает… Особенно у гениев… Потом Бориска ещё и пьёт, как не в себя…

– Если мы его видим оба, значит, это точно не сумасшествие, – выдала поток логики сильно озадаченная Шиманская и тут же спросила: А давно ли он у тебя живёт?

– С миллениума… Я тогда впервые попробовал водку, а потом в моей жизни появился Бориска. Была даже мысль назвать его Дерилием. Но какой же он к чёрту Дерилий? Голимый Бориска…

– Думаю, что дело не в водке, Аристарх.

– Это, кстати, меня сильнее всего и печалит.

– Ладно, а как ты смирился с тем, что видишь привидение? Мне, например, сейчас очень не по себе и даже немного страшно.

– Не бойся, он почти безобидный и, собственно, мне Бориска по барабану, а если бы этот персонаж не пил столько водки, было бы, вообще, абсолютно всё равно.

– Бухающее привидение – это что-то новое, широко улыбнулась Эвелина, сильно обрадовавшись безобидности Бориски.

– Для тебя, может, и новое, но я других не видел, – рассмеялся Аристарх, его порадовало, что появилась возможность обсудить вездесущего Бориску.

– Смотрю, ты уже освоился и даже девок в квартиру таскать начал, – неожиданно наехал Ельцин.

– Смотри-ка ты, заговорил, – вздрогнув о неожиданности, обалдело прошептала Шиманская.

– Он не только пьющий, но и много говорящий, – с видом эксперта, иронично произнёс Майозубов, нахально уставившись на Бориску.

– Странно, но мне казалось, Аристарх, что у тебя ко мне масса вопросов накопиться должно, – не обращая никакого внимания на шутливые речи молодых людей, выдал Бориска.

– В этом ты прав – вопросов куча… Представляешь, даже не знаю с чего начать.

– А я подожду, – как-то уж слишком благодушно прорычал Борис Николаевич и растворился в воздухе.

– Ничего себе, реально привидение, – удивлённо выдохнула Эвелина, отметив это неожиданное исчезновение.

– Он всегда так исчезает, но поставь на стол водку, тут же появится. В общем, приставучий призрак и заправский алкаш.

– А у тебя к нему какие вопросы, Аристарх?

– Это, пожалуй, очень долгая история, – пробормотал Майозубов и задумался над тем, что происходит. По идее, странностей не становилось меньше, даже наоборот. Реальность, в которой он проснулся, понемногу становилась привычной и, как ни удивительно, объяснимой, ведь, если задуматься, то мозг, при определённых сбоях, может «забыть» огромный массив информации, а значит, все «чудеса» объясняются лишь этим фактом. Вполне возможно, что из-за какой-нибудь травмы или, например, болезни, он помнит только юного себя, того наивного молодого человека из первых дней миллениума, а раз так, то всё, что кажется непонятным, лишь следствие этой абсолютно разумной причины. С другой стороны, сегодня, Бориску видел не только он, но и гостья, так что объяснить присутствие Ельцина алкогольным отравлением уже невозможно. Или же, ситуация ещё хуже – всё не настоящее.

– Шиманская, ты реальная? – испугавшись своих выводов, обратился он к девушке.

– Конечно же, реальная, можешь меня потрогать.

– Это не доказательство, Бориску я тоже могу потрогать. Ведь, если мой мозг болен, он будет обманываться в каждой ситуации, достраивая ту действительность, которая ему кажется комфортной.

– Но я же тоже вижу Бориску, – привела новый аргумент девушка.

– Вот это и пугает… Его гнусную морду я стал видеть после того, как выпил водку на Новый год и, видимо, немного поехал крышей.

– Как же с тобой трудно, Аристарх, налей-ка мне лучше кофе… Поэт посчитал эту идею прекрасной, так как питие ароматного напитка могло отвлечь от путанных, полусумасшедших дум. Более того, доставляло удовольствие что-то готовить. Он не помнил в себе этого качества, но сейчас получал приятные эмоции от бесхитростной кухонной суеты. Эвелина захотела именно чёрный кофе. «Чёрный кофе полезен для печени», – почему-то подумал Майозубов и еле слышно чертыхнулся от этой никчёмной мысли.

Через несколько минут на столе стояли две небольших кофейных чашки с горяченным, свежеприготовленным напитком. Яркий аромат охватил кухню, наполняя приятным предвкушением и расслабляющей негой.

– Хочешь крутой фокус? – неожиданно спросила Эвелина.

– Ну давай, – согласился поэт.

– Тогда нужна твоя помощь. Ты же поможешь?

– Конечно, – улыбнулся чуть заинтригованный Аристарх, ему реально захотелось немного развеяться.

– Ты должен взять в правую руку предмет и сказать, что это.

– Это солонка.

– Уверен?

– Абсолютно.

– Подними руку с солонкой вверх и держи. Теперь бери любую вещь в левую руку.

– Держу салфетки.

– Ты в этом уверен, Аристарх?

– Не издевайся, конечно, уверен.

– А теперь скажи, что в моих руках?

– Без сомнений, тетрадь для стихов.

– Можешь удержать её зубами?

– Да, давай удержу.

– А теперь сильно вытяни обе руки вверх и встань на цыпочки, расслабляющим голосом произнесла Эвелина и дождавшись, когда Аристарх исполнит её просьбу, тут же плеснула обжигающий кофе поэту на живот. Тот резко дёрнулся от боли, и быстро положив солонку и салфетки на стол, стал в бешенстве стряхивать напиток. Потом, всё-таки, взял себя в руки, вынул тетрадку из рта и, аккуратно положив её на стол, довольно сердито обратился к гостье: «Ну и в чём фокус»?

– Давай сначала вспомним, что у тебя было в руках и зубах, – улыбаясь, сказала Эвелина.

– В руках солонка, салфетки, а в зубах тетрадка.

– Ты уверен?

– Абсолютно уверен и лучше говори в чём прикол, а то я реально злюсь.

– Ты стоял на цыпочках и не шевелил ногами?

– О, Боже, да!

– То есть, облить тебя кофе могла только я? Ведь твои руки держали другие предметы, даже твой рот кусал тетрадку и какие бы слухи не ходили о твоей мужской силе, манипуляция с чашкой кофе совершенно невозможна.